Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА
В самом деле, я вспомнил, что в Огигаяцу находится дача дяди Сэки-сана.
— А-а, значит, они ушли на дачу?… Я пойду им навстречу. Вы знаете, хозяйка, где эта дача?
— Да тут, неподалеку, прямо на берегу Хасэ.
— Как в Хасэ?… Я слышал о даче в Огигаяцу… То есть я говорю о даче, принадлежащей родственнику Сэки-сана, приятеля Наоми. Не знаю, был он сегодня здесь или нет…
При этих словах лицо хозяйки на мгновение выразило испуг.
— Вы говорите о другой даче? — спросил я.
— Да… это…
— Чья дача на побережье Хасэ?
— Родственников Кумагай-сана…
— Кумагай-куна?…
Я побледнел.
— От вокзала, пройдя Хасэ, свернете налево и пойдете прямо по дороге мимо курортного отеля. Дорога упирается в морской берег, и тут при выходе, сразу же на углу увидите дачу Окубо, родственника Кумагай-сана, — говорила мне хозяйка, но я впервые слышал об этой даче. Ни Наоми, ни Кумагай до сих пор даже не заикались об этом.
— Наоми часто ходит на эту дачу?
— Да как сказать…
Я заметил, что хозяйка смутилась.
— Но сегодня она, конечно, пошла туда не в первый раз? — настаивал я. Дыхание у меня участилось, голос дрожал, и я не мог с собой совладать.
Не знаю, испугал ли хозяйку мой взволнованный вид, но она тоже побледнела.
— Не бойтесь, неприятностей вам не будет. Скажите только откровенно: а вчера? Вчера она тоже уходила?
— Вчера… тоже, кажется, изволила уйти…
— А позавчера?
— Да…
— Да… тоже ушла? — Да.
— А третьего дня?
— Да, и третьего дня…
— С тех пор, как я стал поздно приезжать, она каждый день ходит туда?
— Да… точно не помню, но…
— В котором часу приблизительно она возвращается?
— Большей частью… Э-э… Немного раньше одиннадцати…
Значит, с самого начала они вдвоем обманывали меня! Так вот почему Наоми захотела ехать в Камакуру! Целая буря поднялась у меня в душе. Со дна моей памяти мгновенно всплыли все до единого поступки и слова Наоми в последнее время. В одну секунду стала понятна вся механика ее лжи, какая и в голову не может прийти такому простодушному человеку, как я. Это был хитро спланированный и тщательно продуманный заговор, в котором участвовало несколько человек. У меня было такое чувство, будто я попал в западню, и меня внезапно столкнули в какую-то глубокую яму, и я в полной безысходности смотрю вверх, где стоят Наоми с Кумагаем и Хамадой и громко смеются.
— Хозяйка, сейчас я ухожу, но если они придут, прошу вас, пожалуйста, не говорите, что я был дома. У меня есть кое-какие соображения… — смущенно пробормотал я и выскочил на улицу.
Выйдя к курортному отелю, я медленно пошел по указанной мне дороге, прячась в тени. С обеих сторон тянулись большие дачи. Улица была тиха и безлюдна. К счастью, было темно. У какого-то фонаря под воротами я взглянул на часы. Было десять часов. Я хотел убедиться воочию, находится ли она на той даче наедине с Кумагаем или вместе со всей шумной ватагой. Нужно было застать их с поличным, раскрыть обман. И желая захватить их на месте преступления, я ускорял шаги.
Я сразу увидел дом, который искал. Я прошел несколько раз перед ним, изучая фасад. За роскошными каменными воротами зеленели деревья, между ними тянулась в глубину, к входным дверям, усыпанная гравием дорожка. «Дача Окубо» — значилось на дощечке у ворот. Эта старинная дощечка и поросшая мхом массивная каменная ограда были более уместны для старинной усадьбы, нежели для дачи. Я никак не ожидал, что родственник Кумагая — владелец такой богатой дачи.
Я вошел в сад и направился к дому, ступая осторожно, чтобы гравий не шуршал под ногами. Дом стоял в глубине участка, и с улицы было трудно его разглядеть. Когда же я подошел к нему вплотную, то, к своему удивлению, обнаружил, что и парадный, и черный ход, и все окна в первом и во втором этаже были наглухо закрыты и ни в одном окне не было света.
«Должно быть, комната Кумагая в тыльной стороне дома», — подумал я и крадучись обошел дом кругом. И действительно, во втором этаже в одной из комнат и на кухне был свет.
Мне достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться, что это комната Кумагая. Мог ли я не узнать его мандолину, прислоненную к перилам веранды, и хорошо знакомую мне тосканскую шляпу, висевшую на гвозде? Двери были распахнуты настежь, но разговора не было слышно. Очевидно, в комнате никого не было.
Двери, ведущие в кухню, тоже были раскрыты, и там, судя по всему, тоже никого не было. При слабом свете, проникавшем из кухни, в нескольких шагах от черного хода я разглядел еще одни ворота или то, что осталось от них, точнее — два старых деревянных столба. За ними виднелась белая пена волн, разбивавшихся о берег Юйгахамы, и доносился соленый запах моря.
«Конечно, они пошли к морю!» — подумал я и почти тотчас же явственно услышал голос Наоми. Раньше я не слышал голосов, по-видимому, потому, что ветер относил их в сторону.
— Подождите минутку! В туфли набрался песок, я не могу идти. Пусть кто-нибудь высыплет песок… Матян, сними мне туфли!
— Нет, уволь. Я тебе не раб!
— Ах, так? Тогда я больше не буду тебя любить! Тогда пусть Хама-сан, он гораздо любезнее… Спасибо, спасибо. Хама-сан лучше всех! Я люблю его больше всех!
— Черт возьми! Она пользуется моим добродушием! Не делай из меня дурака!
— Ха-ха-ха… Хама-сан, но зачем же щекотать мне ноги?
— Я не щекочу, песок налип, вот я и отряхиваю подошвы.
— Уж кстати и оближи их, как папа-сан, — сказал Сэки. Раздался дружный смех нескольких мужских голосов.
Совсем рядом с тем местом, где я стоял, на склоне песчаного холма, находился маленький чайный павильончик. Голоса доносились оттуда. Я был в легком коричневом костюме и в белой рубашке и, чтобы не быть замеченным, поднял воротник и застегнулся на все пуговицы. Соломенную шляпу спрятал под мышку. Согнувшись, почти ползком, я приблизился к задней двери павильончика и притаился в тени колодца. До меня донеслись голоса:
— А теперь пошли куда-нибудь еще!..
Один за другим они вышли и, не замечая меня, направились к берегу. Все четверо мужчин — Кумагай, Хамада, Сэки и Накамура — были в легких дачных кимоно. Я разглядел только, что Наоми куталась в черное манто и на ней были туфли на высоких каблуках. Я знаю, что ни манто, ни туфель в Камакуру она не брала, очевидно, все это она у кого-нибудь позаимствовала. Полы манто развевались от ветра, и она обеими руками придерживала их изнутри, так что при ходьбе отчетливо вырисовывались ее крутые бедра. Она шла, нарочно покачиваясь, как пьяная, задевая плечами идущих рядом мужчин.
Я сидел скорчившись и затаив дыхание, но когда расстояние между нами увеличилось и светлые кимоно смутно белели уже достаточно далеко, я поднялся и тихонько пошел за ними следом. Сначала мне показалось, что они направляются прямо по берегу в Дзаймокудзу, но на полпути они свернули влево и, поднявшись на песчаный холм, очевидно, пошли в поселок. Когда их фигуры скрылись за холмом, я бегом бросился догонять их. Я знал, что улица, к которой они выйдут, обсажена высокими густыми деревьями, в тени которых я смогу идти за ними следом. Как только я одолел холм, я услышал веселые голоса.
Кумагай шагал впереди, размахивая рукой, как дирижерской палочкой. Наоми шла все так же, раскачиваясь и задевая мужчин плечами. Мужчины, которых она толкала, тоже покачивались в разные стороны, как будто плыли в лодке.
— Не толкайся так! Я об забор ударюсь!
Раздался стук. Это кто-то ударил стеком по забору. Наоми рассмеялась.
— Давайте теперь споем «Хонику».
— Идет: будем танцевать гавайский танец. Все будут петь и трясти задом! «Sweet brown maiden said to me…» — Выкрикивая непонятные слова, они начали вертеть бедрами.
— Ха-ха-ха! Лучше всех трясет задом Сэки!
— Потому что я серьезно изучал эти танцы.
— Где?
— На Всемирной выставке в Уэно. В одном из павильонов танцевали негры. Я ходил туда десять дней подряд.
— Вот дурак!
— А ты лучше бы сам ходил туда, никто не отличил бы тебя от негра!
— Эй, Матян, который час? — спросил Хамада. Он был трезв и как будто серьезнее всех.
— В самом деле, который час? У кого есть часы?
— У меня, — сказал Накамура, зажигая спичку. — Ого, уже двенадцать минут одиннадцатого.
— Ничего, папа-сан раньше половины одиннадцатого не приезжает. Давайте пройдем разок по проспекту Хасэ и оттуда домой! Я хочу показаться в этом костюме публике.
— Одобряю, одобряю! — громко крикнул Сэки.
— Если ты пойдешь в таком виде, за кого тебя примут?
— За женщину — атамана шайки…
— Если я — атаманша, то все вы — мои подчиненные!
— Или, лучше, — четверо бродяг-разбойников!
— Значит, тогда я — Бэнтэн-Кодзо![12]
— Э-э… Атаманша… Наоми Кавай, — начал Кумагай тоном рассказчика на киносеансе,[13] — под покровом вечерней мглы, закутанная в черное манто…