Эльза Триоле - Розы в кредит
– Ничего, я с ними справляюсь, – ответил Мимиль, парень лет восемнадцати, еще с пушком на щеках, уплетая с аппетитом свой бифштекс.
– Я вам говорю, хозяин, – опять начал усатый, – уроды… Кто у вас наблюдал за работой? Саженцы воткнули в землю кое-как. Разве у вас нет никого, чтобы пройти за парнями, проверить их работу? Потом, если черенки не привьются, вы скажете, что это наша вина.
– У нас свои правила. – Мсье Донель налил Мартине белого, а все остальные пили красное вино. – Мы следим, конечно, но у нас друг другу доверяют. Сразу видно, что ты новенький здесь. К тому же не волнуйся, я сам записал, кто сажал, а Пьеро – тех, кто прививал, ведь так, Пьеро? А как делали там, откуда ты пришел? У нас здесь все попросту.
Он говорил рассеянно, думая о другом. Мартина смотрела на дверь. Доминика занималась детьми. Маленькому Поло было так жарко, что лоб у него весь покрылся испариной.
– Эй, Поло, сколько кустов шиповника ты привил сегодня? – крикнул ему веселый парень. – Приходи, я тебе покажу новый прием.
Мсье Донель взглянул на внука и сказал:
– Когда пойдешь, надень шляпу.
Как вчера в столовой, собаки расположились вокруг стола, и время от времени им что-нибудь бросали. «Собачья мамаша» семенила между ними.
– Ну-ка, Мартина, брось это большому, – мсье Донель протянул Мартине кость, – он вожак стаи, если он возьмет, все тебя признают.
Большой схватил кость. А Даниеля по-прежнему не было. Подали сыр. Странно, что никто не спрашивает, где Даниель. Пожалуй, только один Бернар тоже думал о нем, Мартине показалось, что он поглядывает на дверь, скатывая из хлеба шарики, которые от его пальцев становились черными. Смотреть неприятно. В рабочей одежде он был такой же противный, как и в пиджаке. Кофе на вкус превосходный, а Мартина любила хороший кофе. В доме отлично кормили не только по случаю приезда молодоженов. А по этому случаю мсье Донель велел подать к кофе ликер, такой, что пальчики оближешь, и все выпили за здоровье Мартины. Но пора было уходить: работники встали, закурили сигареты, потолкались в дверях и разом высыпали из темной кухни, как летящие на свет мухи. «Собачья мамаша» собирала тарелки. Доминика уже ушла. Дети играли во дворе, девочка прыгала и отчаянно кричала, она была похожа на воздушный шар, оторвавшийся от веревочки. Она вся отдавалась игре. Мартина, стоя в дверях, смотрела, как рабочие вышли через ворота в поле и дальше на плантации роз. Они шли, как на прогулку. За ее спиной «собачья мамаша» беседовала со своими подопечными – собаками. Может быть, она воображает, что Мартина собирается возиться с посудой! Даже в Париже, где были удобства, облегчающие работу, никогда бы мама Донзер не позволила Сесили или Мартине портить себе руки. Но когда Мартина обернулась, в кухне уже хозяйничала здоровенная баба, которая по локоть запустила руки в лохань с дымившейся водой. Откуда она взялась? Она сказала серьезно:
– Здравствуйте, мадам Даниель.
Мартина поднялась к себе в комнату.
Она легла в страшном беспокойстве, не зная, что с собой делать… и ведь никто, кроме нее, не беспокоился, как будто бы Даниель не исчез, сказав, что пойдет пройтись. Ну, будет об этом, ведь вот он – вернулся, живой, пыльный и потный после ходьбы по такой жаре. Он появился к ночи, когда внизу на кухне все стихло. Мартина не спустилась к обеду, и никто за ней не пришел. Очевидно, здесь так принято: никто вами не занимается. Ночь была тиха, как завод, когда машины остановились, рабочие ушли. Ночь вернула ей Даниеля.
Лежа на спине поверх простынь, скрестив на груди Руки, усталый и мрачный, он говорил, говорил:
– Это Бернар виноват. С детских лет, что бы он ни делал, все всегда направлено против меня. А я ему никогда зла не причинял, это что-то непонятное, какая-то врожденная ненависть. Я уверен, он и заодно с бошами был только потому, что я боролся на другой стороне. И если бы мне сказали, что это он меня выдал, я бы не удивился.
Мартина дотронулась до Даниеля прохладной ласковой рукой: ему больно, бедный, бедный…
– Послушай! – Даниель приподнялся, чтобы придать больше веса тому, что собирался сказать. – В прошлом году, тоже летом, он выкинул в окно пробирки с тычинками, которые я собрал и положил сюда, в ящик стола, где темно и тепло. Вхожу и вижу – ящик приоткрыт, у меня сразу возникло предчувствие, и действительно, ящик был пуст! Я даже не знал, где искать, кинулся к окну: все валялось внизу, разбитое вдребезги! И я, как сегодня, бросился вон из дому. Я бы его убил. Потому что я знал, я был уверен – это Бернар! Тогда я опять собрал пыльцу, время еще не ушло. Приготовил на кустах розы для опыления и прикрыл их бумажными колпачками от посторонней пыльцы, чтобы скрестить их, как мне требовалось. И вот в тот день, когда я пришел с пыльцой и кисточкой, чтобы положить пыльцу на пестики… Это был идеальный день, теплый, солнечный, безветренный… слушай, Мартина! С подготовленных мною роз кто-то снял бумажные колпачки! Все пропало. А начинать сначала было поздно – плоды не успели бы созреть. Я потерял год, целый год… Из-за этого чудовища!
Даниель резко перевернулся на живот. Мартина прошипела сквозь зубы «сволочь», как это сделала бы Мари, ее мать.
– Но у меня даже нет доказательств, что это он… Если бы я кому-нибудь рассказал, мне бы не поверили. Тут надо знать, чувствовать. В школе я окунулся с головой в лабораторную работу. Весь этот год я занимался клетками лепестков розы, содержащими ароматические масла. Я тебе уже рассказывал про это, но мне показалось, что тебе неинтересно… Короче говоря, я хочу вывести гибрид, у которого был бы запах старинной розы, а форма и цвет – современной. Я хочу этого добиться путем научной гибридизации. Я не хочу скрещивать разновидности наугад, рассчитывая на счастливую случайность. Я попробовал изучить происхождение и преобразование некоторых разновидностей, которые выращивают здесь. Я стараюсь быть ученым, я не согласен, черт их дери, быть колдуном.
Даниель колотил руками по матрасу. Он снова был вне себя. Своей яростью он заразил и Мартину. Луна, холодная и любопытная, чуть склонив голову, заглядывала к ним в окно.
– Ты понимаешь, – спокойно продолжал Даниель, – я должен испробовать сотни различных комбинаций искусственного опыления одного сорта другим. На тысячах экземпляров! Не наугад, а в комбинациях, основанных на научных соображениях.
Даниелю показалось, что сегодня Мартина слушает его с интересом. Кто знает, может быть, она увлечется тем, что составляет смысл его жизни? Как это было бы прекрасно!
– Чтобы добиться необходимых результатов, надо с умом скрещивать розы, говорил он. – Дедушка был великий специалист по разведению роз, он даже составил очень хороший каталог, классифицирующий розы по сортам, разновидностям и прочему, но основывался он исключительно на их внешних особенностях. У нас в двадцатом веке есть научные средства для определения родственных видов растений: делают микроскопический анализ клеток, подсчитывают число хромосом. Розы, у которых одинаковое число хромосом, принадлежат к одному виду, и их-то и надо скрещивать между собой, чтобы получить жизнеспособный гибрид. Но я не буду тебя учить сейчас генетике… тебя и луну. Однако знай, что число 7 – решающее для хромосом розы и что при скрещивании роз женское начало доминирует в форме, а мужское начало в окраске.
Он умолк. Мартина ровно дышала рядом с ним: наверно, она давно уже заснула, так бывает всегда, когда он говорит с ней о том, что для него главное в жизни, тут уж ничего не поделаешь.
– Ты спишь? – спросил он тихонько.
– Нет… Если у нас будет дочь, мы назовем ее Хромосома.
Даниель был счастлив, ему немного было нужно для счастья. Как хорошо она его знает, как она умеет его успокоить!
– Теперь я тебе открою секрет…
– Скажи скорее, – Мартина сгорала от любопытства, она совсем проснулась.
– У меня здесь есть сообщник: кузен Пьеро. И я не потерял даром год! Он собрал одновременно со мной такую же пыльцу, как и я, подобную той, что Бернар выбросил в окно. Он приготовил для опыления розы того же сорта, что выбрал я, когда Бернар снял с них колпачки. Он не доверял Бернару. Я все делал у всех на виду, он же действовал своей кисточкой, таясь ото всех, а после моего отъезда собрал в октябре плоды и посеял их семена под фальшивыми этикетками, как будто бы это были те сорта, которые выращивают здесь для продажи. А когда семена взошли, мой Пьеро отобрал лучшие экземпляры и в феврале пересадил их. И тогда, слушай внимательно, Мартина… – Даниель поднялся и торжественно повысил голос: – Тогда…
Мартина оперлась локтем на подушку, вся – внимание.
– На одном из молодых розовых кустов, – сказал Даниель, – выросших в результате тайных опылений, которыми Пьеро занимался в начале июля 1949 года, в мае 1950 года расцвела роза! И какая роза! Она была, как негритенок, родившийся у белой женщины, – никак не скроешь срама! Это был новый гибрид, поразительный гибрид! И, Мартина, – какой аромат! Непохожий ни на один из четырнадцати запахов роз: не лимонный, не гвоздичный, не миртовый, не чайный… У этой розы был удивительный, непревзойденный запах – запах розы!…
