Джон Стейнбек - И проиграли бой
— Ложь!
— Вот что, мистер, — сказал Мак, — нам и без того будет трудно вас с вашими телохранителями отсюда вывести, так что вы уж на рожон-то не лезьте.
— Ну, и куда ж вы думаете перебраться?
Мак сел на ящик и заговорил спокойно и чуть враждебно.
— А перебираться мы думаем, мистер, на участок Андерсона. Конечно, вам бы в первую голову от нас избавиться. Все верно. Но и мы не лыком шиты. Второе: вы, конечно, вздумаете на Андерсоне отыграться. Так вот, если хоть один из вас тронет пальцем Андерсона или нашкодит ему, если хоть одна яблонька пострадает, знайте, у каждого из тысячи наших парней окажется по коробку спичек и спалим всех вас дотла. Ясно вам, мистер? Хотите, считайте мои слова угрозой. Тронете ферму Андерсона, мы во всей долине ни дома, ни амбара не оставим. — Гневные слезы стояли в глазах у Мака. Грудь часто вздымалась, будто он вот-вот разрыдается.
Управляющий резко повернулся к Лондону.
— Вы что, не видите, с кем связались? Знаете, сколько лет тюрьмы схлопочете за поджог?
Лондон с трудом подавил ярость.
— Катитесь-ка вы отсюда, а то я за себя не отвечаю! И побыстрее! Мак, выпроводи его, выпроводи, пока до беды не дошло!
Управляющий отпрянул от надвигающегося горой Лондона, стал судорожно нашаривать ручку двери.
— Так, угроза физической расправы, — прохрипел он.
Дверь позади открылась.
— У вас свидетелей нет, чтоб угрозу подтвердить, бросил напоследок Мак.
Приспешники управляющего заглядывали через плечи охранников.
— Дурачье! — ответил управляющий. — Да я, если нужно, десяток свидетелей найду, и они подтвердят все, что захочу. А с вами у меня разговор окончен.
Охранники расступились, пропустили управляющего и его свиту, которая держалась по бокам от него. В собрав шейся толпе никто не проронил ни звука, лишь молча про пускали всю троицу да провожали кто сердитыми, а кто недоуменными взглядами. Управляющий и двое его спутников с деланным спокойствием дошли до машины, стояв шей у угла барака, и уехали восвояси. Лишь тогда взгляды в толпе стали постепенно обращаться к открытой двери лондоновой каморки. Лондон стоял, привалившись к дверному косяку, поникший и смурной.
Мак подошел к нему сзади, положил руку на плечо. Крылечко поднимало их на полметра над притихшей тол пой.
— Ребята! Мы ничего не хотели вам говорить, пока гости не убрались, боялись, вы их тогда живыми не выпустите! — крикнул в толпу Мак. — Этот мордоворот приезжал, чтобы толкнуть Лондона на предательство. Лондону посулили постоянную работу, а вас бы еще раз оставили в дураках.
Толпа зароптала, зарычала по-звериному. Мак поднял руку — Обождите чуток, сейчас не время яриться. Просто крепко запомните: Лондона хотели подкупить, да не смогли. А теперь помолчите, дайте сказать. Отсюда нам пора выбираться. У нас есть место на одной ферме. И переехать нам нужно организованно. Только при строжайшей дисциплине можно чего-то добиться. И дисциплина эта для всех и каждого. У кого есть машины, сажайте женщин, детей, грузите то, что вручную не дотащить. Остальные пойдут пешком. Вести себя прилично, ничего на пути не ломать. Держаться всем вместе. Итак, собирайтесь в дорогу, а Лондон пока с комитетом потолкует.
Не успел он договорить, толпа заволновалась. Всколыхнулись крики, смех; люди забегали, засуетились. Какая-то бесовская, неуемная страсть овладела ими. И смеялись они недобрым смехом. Разбежавшись по клетушкам, собирали пожитки, вытаскивали, бросали прямо на землю: котелки, чайники, одеяла, узлы с одеждой. Женщины выкатывали детские коляски. Шестеро комитетчиков с трудом протолкались к двери Лондона.
Солнце уже выглянуло из-за деревьев, и сразу потеплело. За бараком заурчализакашляли старые машины. Застучал молоток — кое-кто грузил вещи в ящики. Суета была неописуемая: люди бегали туда-сюда, на бегу перебрасывались словом, вспыхивали быстрые споры, каждому не терпелось высказать и свое суждение.
Впустив шестерых, Лондон плотно прикрыл дверь, чтобы не мешал шум. Члены комитета держались молчаливо, с достоинством, сознавая свою важность. Они расселись на ящики и с серьезным видом уставились на стены. Начал Мак.
— Не возражаешь, Лондон, если я с ребятами потолкую?
— Валяй, чего там!
— Не подумайте, что я так и норовлю быть в каждой бочке затычкой, просто хотел коекаким опытом поделиться. Доводилось в переделки попадать, мог бы рассказать, где и когда не заладится, как лучше в трудные минуты держаться.
Один из шестерых кивнул.
— Говори, слушаем тебя.
— Ну, так вот. Сейчас вы загорелись, вам и удержу нет. Это беда всех нас, работяг: то кипим, прямо на части рвемся, а через минуту глядь, уже остыли, ледком подернулись. Значит, кипеть нам ни к чему да и леденеть не след. И вот что я предлагаю. Вы над моим предложением покумекаете, захотите — на общее голосование по ставьте. Почти все забастовки плохо кончаются из-за то го, что нет дисциплины. А если разбить всех на отряды, в каждом выбрать командира и чтоб он за своих людей отвечал, тогда б нам работалось легче.
Один из комитетчиков сказал:
— Многие армию прошли. И армейские порядки им вряд ли по душе.
— Их можно понять! На войне они бились за чужие интересы. Да и офицеры им обуза. А вот если б они их сами выбирали да за свое дело сражались, по-другому бы относились.
— Да они вообще ни о каких командирах и слышать не захотят!
— И все ж без командиров не обойтись. С нами в два счета разделаются, если у нас не будет дисциплины. А не понравится один командир, пусть «разжалуют» его и вы берут другого. Им это придется по душе. Потом над каждой сотней должен стоять начальник, а над ними всеми вроде как главнокомандующий. Обмозгуйте, ребята, мое предложение. Часа через два будет большое собрание, и у нас уже должен быть план действий.
Лондон поскреб лысину.
— На словах вроде хорошо получается. Увижу Дейкина — потолкуем с ним об этом.
— Вот и ладно, — заключил Мак. — А сейчас за работу. Джим, ты остаешься при мне.
— Так дай и мне какую-нибудь работу.
— Будешь при мне, сказал! В любую минуту можешь понадобиться.
8
С трех сторон участок в пять акров на ферме Андерсона был окружен старыми тенистыми яблонями. С четвертой он примыкал к узкой и пыльной проселочной дороге. Люди прибывали группами, смеясь, перекликаясь, их уже ждала размеченная для лагеря площадка. Воткнутые в рыхлую землю колышки обозначали будущие палаточные «улицы». Всего таких улиц пять, вдоль дороги, в конце каждой вырыта глубокая яма для уборной.
Перед тем, как разбивать палатки, провели собрание: избрали Дейкина председателем, утвердили комитет. Предложили людям образовать отряды, и мысль эта понравилась.
Едва-едва начали работать, как появились пять полицейских мотоциклов, остановились на дороге. Полицейские вышли и, привалившись к своим машинам, стали наблюдать за происходящим: как ставили палатки, натягивали тенты. Командовал вездесущий грустноглазый доктор Бертон. На обочине стояло не меньше сотни допотопных машин, грозно нацелив фары на дорогу: и старинные «форды» с проплешинами на сиденьях; и дряхлые «гудзоны», стреляющие точно пулемет, когда их заводили. Они выстроились как солдаты-ветераны, встретившиеся после разлуки. На фланге командиром высился грузовик-«шевроле» Дейкина, сияющий чистотой и новизной. Из всех машин лишь он был в хорошем состоянии. И всякий раз, обходя лагерь в окружении комитетчиков, хозяин старался не вы пускать из поля зрения свое сокровище. Говорил ли он, выслушивал ли кого, холодный, уклончивый взгляд неизменно нашаривал сверкающий зеленой краской грузовичок.
Натянули старые брезентовые палатки, Бертон распорядился, чтобы их вымыли с мылом. На грузовичке Дейкина съездили за водой из большого бака Андерсона, И женщины принялись орудовать старыми швабрами.
Андерсон выходил из дома и с беспокойством следил, как преображается его участок. К полудню лагерь был готов, и девятьсот сборщиков принялись за работу в саду: яблоки собирали в котелки, в шляпы, в дерюжные мешки. Не хватало лестниц — взбирались на деревья прямо по стволам. К вечеру собрали весь урожай, разложили яблоки по ящикам и свезли в амбар.
Расторопный Дик тем временем прислал в лагерь гонца-мальчонку, попросил дать ему людей и грузовик и встретить в городе. Посланный грузовик привез палатки. Каких там только не было: и круглые, шатровые из бурого брезента; и маленькие одноместные; приземистые и островерхие; большие армейские на десять человек. А еще в грузовике оказалось два мешка плющеного овса, мешки с мукой, картофелем, луком, коробки консервов и даже целая коровья туша.
Палатки быстро разошлись по городку. Доктор Бертон взялся налаживать кухни. С городской свалки привезли три ржавые плиты, вместо конфорок — жестяные блины. Назначили поваров, наполнили водой большие котлы, разделали тушу, приготовили картофель и лук для обеда на тысячу человек. Сварили фасоль. Сборщики, вернувшись из сада, обнаружили, что их ждут огромные лохани с едой. Расселись прямо на земле, кто ел прямо из лохани, кто накладывал в кружку, кто — в котелок. К ночи моторизованную полицию сменили помощники шерифа с ружьями. Поначалу они по-солдатски, строем ходили взад-вперед по дороге, потом уселись на обочине, не спуская глаз с лагеря. Там загорелись редкие огоньки кое-где в палатках зажгли керосиновые фонари, от неровного пламени по стенам прыгали тени. В конце первой улицы, за зеленым грузовичком, стояла палатка Дейкина — большая, первоклассная, разделенная пологом надвое, внутри — складные стол и стулья. Пол застелен брезентом, в середине под потолком на шесте висел неумолчно шипящий газовый фонарь. Дейкин жил на широкую ногу и даже в дороге не отказывал себе в удобствах. Страстей и страстишек Дейкин не имел, поэтому каждый заработанный цент тратился на дом, грузовик, новое походное снаряжение.
