Федор Решетников - Подлиповцы
– Хлеба купи! луку купи! Пила и говорит: давай. И наберет пять ковриг. Сысойко наберет огурцов и луку.
– А вы деньги подайте?
– А ты подожди. Нас, гли, сколь – не убежим.
– Знаем мы вас!
– Толкуй ошшо! Сказано, прибегу. К торговке или к торговцу приходят другие покупатели. Пила и Сысойко уходят на свою барку; а как ушли, и поминай как звали. Таким же манером он и мясо покупал. На пристанях бурлаки отдыхали: этот отдых был для них каким-то праздником. Накушавшись хлеба, доставши сластей, они дружно ели кучками и ели очень много, так много, что другой крестьянин не съест столько: возьмет пленку луку, съест, – мало, еще съест; возьмет огурцы, съест, у другого попросит; нальет из котла щей в большую деревянную чашку, накрошит в нее хлеба, водицы речной подольет и хлебает огромной бурлацкой ложкой. Целого котла не доставало на толпу, и они, выхлебав щи, нальют чашку воды и опять хлебают с крошками. Да и щи-то какие: вода да мясо, без всякой приправы… Зато все едят дружно, не сердятся, не завидуют, как будто все родные братья. Наестся бурлак и начнет проминаться – что-нибудь ладит, кое-кто лапти чинит, кое-кто спит, развалившись на палубе, так что только ветерок развевает волосы да бороды. Вечером стоит посмотреть на бурлаков, чего-то они не делают: и поют, и пляшут, и играют на гармониках, точно забыли денной труд, точно радуются, что они миновали опасность, не нарадуются, что дождались-таки волюшки-свободушки, и не думают, что завтра опять будет тяжелый труд… Почти каждый бурлак, плывущий не в первый раз, знает песню «Вниз по матушке по Волге», и песня эта часто поется разом на трех, шести барках. Больно нравится бурлакам эта песня, – почему, они не дадут отчета, только чувствуют, что она хорошая песня и лучше ее нет другой песни. Дети Пилы тоже радовались вместе с бурлаками. Работа их была легкая, и брат с братом постоянно толковали об чем-нибудь.
– Слышь, как лоцман ревет! – дивуется Павел.
– Ну, уж и горло! – Ребята смеются.
– Это он на Сысойка кричит.
– Э! пусть кричит… Слышь! Во как честит!
– А вот на нас так не кричит.
– А пошто он те вчера бил?
– Уж молчи! Самово тебя бил.
– Вот што, Пашка, пошто это барка-то пишшит?
– А кто ее знат.
– Поди, мужикам-то трудно?
– Што мне… А мы вот качали-качали, а воды все гли сколь! Как ты ее ни отливай, а ее все больше да больше.
– Вот што… сделам дыру в барке-то, вода и выбежит…
– Дурень! Да ведь вода-то оттово и бежит в барку – дыры в барке-то. Ты сделай дыру – и потонем.
– А тятька-то вор: гли, сколь хлеба украл.
– Отколотим его.
– У него сила, Ванька, – прибьет! Вон и Сысойко не может с ним справиться.
– Да Сысойко вахлак; Сысойка я, что есть, прибью.
– Пойдем спать?
– Давай лучше барки пускать.
– Давай. Ребята бросают в воду щепку и смотрят: идет щепка или нет. Щепка стоит…
– Умоемся. – И ребята умываются грязной водой, покрывшей на полторы четверти дно барки. Читатель, может быть, удивился: зачем ребята умывались грязною водою, накопившеюся в барке, когда они могли бы умыться в самой реке? Во-первых, они были еще глупы, – прежде они умывались и купались в речке, находящейся в трех верстах от Подлипной, да и я забыл раньше сказать, что в Подлипной бань не существовало; во-вторых, они были водоливы, и им было мало времени на то, чтобы бегать на берег, а достать воды ведром… они, вероятно, не додумались до этого в тот момент, когда им пришла мысль,– есть вода под ногами – и ладно. Больше всего их занимало то: идет барка или нет.
– Смотри, Пашка, как лес бежит.
– Уж я смотрю.
– А барка-то стоит…
– Ну и врешь: лес бежит, и барка бежит.
– Диво!.. Пошто это барка-то бежит? Ведь ее никто не везет?
– То-то и есть. Ребята старались сами узнать, почему это так. Спросить некого. Они знали, что бурлаков не стоит спрашивать. Вот они раз бросили с барки доску, доска поплыла; бросили камень, камень утонул. Спустили шест на воду, шест потянуло книзу, и они никак не могли удержать его.
– Эка сила!
– Вот потому и тащит нас.
– А мы попробуем, зайдем в реку – поплывем али нет. Раз они зашли в воду по колено, их перло книзу.
– Эка сила – утащит! Они хотели идти дальше, и потонули бы, да их лоцман испугал:
– Потонуть вам, шельмам, хочется!
– Мы, дядя, так…
– Я те дам – так! Ступи-ко еще, и утонешь.
– А и то утонешь, вон камень потонул тоже… Лоцман говорил им, что есть люди, которые не тонут, а умеют плавать. Они не верили. В устье реки Сылвы, впадающей в Чусовую, много было барок, приплывших из других заводов; барки эти тоже двинулись вниз. Всем хотелось скорее увидать Каму, по которой плыть неопасно, а как вошел в нее, и делать нечего. Подлиповцам больше всех хотелось увидать Каму. Бают, она широкая, глубокая, сердитая такая. Сколько рек прошли, а все, бают, в Каму бегут. «Знам мы Каму-то, она от Подлипной недалеко, так там махонькая, а глубокая, рыбы пропасть, а здесь, поди, и конца ей нету, а рыбы-то, поди, людей едят…»
VIII
Наконец барки стали в устье Чусовой, против деревни, и загородили все устье. Чусовая здесь шире и глубже, а Кама шире Чусовой в три или четыре раза. Берега как Чусовой, так и Камы низкие. Бурлаки обрадовались.
– Гли, Кама! Экая большая!..
– Баская река, и конца-то ей нет.
– Супротив Камы теперь все реки дрянь, и Чусова пигалица против нее.
– Вот уж река дак река – никому зла не сделат.
– Одново года беда тут была. Пошли, знашь, барки да стали в Перму, и поди ты, братец мой, лед сверху. И лед-то какой – ужасти! Как царапнет барку, и пошла ко дну… Много барок перетопило.
– Ну, а теперь ничего?
– Теперь ловко. Теперь мы долго ошшо стоять будем: кто его знат, этот лед-то, прошел он али нет.
– Бают в деревне: весь прошел. Барки здесь простояли два дня. В это время бурлаки больше спали, а лоцман, имевший в деревне родственника, пошел к нему с Сысойком, Пилой и детьми его, сытно пообедал, выпарился в бане и принарядился. Здесь все лоцманы выпили водки, надели красные рубахи и навязали на шляпы красные ленточки. Все были веселы, покуривали махорку, пели песни.
– Ну, ребята, доехали до Камы, а там как по маслу пойдет, – говорил лоцман.
– Баско, – говорили бурлаки.
– А все я вас провел. Молиться вы должны за меня.
– А ошшо далеко бежать-то?..
– Да больше тово, сколь прошли.
– А Подлипная близко? – спросил Пила.
– Какая Подлипная?
– Ну, наша-то деревня?
– Чердынь-то?
– Ну, Чердынь-город.
– Да как тебе сказать, не солгать? Мы одново разу судно тянули от Перми до Чердыни; пошли – тепло было, а пришли туда, холодно стало, потому, значит, долго шли – река больно мелка. А так ходу неделя.
– Вре?
– Только неделя. Вот теперь там хлеб больно дорог, а суда ходят только до Усолья да до Соликамска, а в Чердынь редко, потому река мелка, да и Чердынь в стороне верст за сорок стоит.
– Да мы в Усолье-городе были. Там ишшо соль делают. А оттуда шли-шли… Пошли – стужа была, а пришли к баркам, тепло стало.
– А можно бы в две недели дойти.
– Ну, и врешь! – Подлиповцы думали, что лоцман морочит их.
– Вы круг дали: вам бы по Каме надо идти или по большому тракту.
– Вре?
– Вам можно всево только неделю дойти до Перми, а там бы на пароходы наняться.
– И то бы лучше там было.
– Я вот теперь Каму хорошо знаю, и на Волге бывал годов с пять. Хотел на пароход наняться, да прохворал зиму-то; а ныне наймусь беспеременно зимой.
– Там баско?
– Да лучше здешнего, работы меньше.
– Так ты и нас возьми.
– Можно будет, и вам доставлю работы. Пила с Сысойком задумали поступить на пароходы, еще не зная, что это за штуки такие.
IX
Барки тронулись по Каме. Кама бушевала, дул снизу сильный ветер, шел дождь. Бурлаков пробирало ветром очень чувствительно, полушубки их смокли. Барки покачивало от больших волн. Подлиповцы в первый раз увидали такие волны и дивовались.
– Экая большая, как гора! Смотри, как хлобыснулась! Ишь, как! Шумит больно… Барки плыли врассыпную, боком. Бурлаки работали с час. Их хорошо пробрало, да и грести не стоило. Бурлак так гребет: спустит весло в воду, обмакнет и поднимет, кое-кто разве гребнет, да и то редко. Работа очень скучная. А в ветер немного так нагребешь: спустил бурлак весло в воду, волна и ударит его, а иное и не достанет воды. Лоцманы наконец прекратили работу, да и не стоило работать, когда барка шла посередине реки. Вон два острова миновали уже, а теперь и спи часа два, а там Мотовилихинский остров будет и Пермь в двух верстах. Подлиповцы, кроме Елки, который хворал, по-прежнему находились у кормы. Пилу и Сысойку больно пробрало ветром, вымочило дождем: они дрожали. Им страшно надоело сидеть на корме, а лоцман не пускает в коломенку.
