Федор Решетников - Подлиповцы
– Ты куды! Ты знай свое дело! – говорит лоцман.
– Сделаю то и то… – говорит Пила и идет на другую барку. Лежит лоцман в коломенке на железе и думает что-то, смотря на ребят, откачивающих воду, Пила и Сысойко гонят ребят.
– Подь, чучело! И тут робить не умеешь.
– Вот, умеешь!.. Пусти! – кричит Иван.
– Дурень, подь побегай… – говорит Пила Ивану. А ребятам давно хочется погулять.
– Не трог! Што пристал к ним? Знай свое дело, – облает Пилу лоцман.
– Экой ты, Терентьич! Мальчонкам-то трудно ведь.
– Мало ли что! взялся за гуж, будь дюж.
– Да парни-то родные.
– Мало ли что родные. Знаем мы родных-то, кто с борка, кто с веретейки… Пила и Сысойко откачивают воду. Покачают, покачают, спины заболят, сядут и ждут, чтобы скорее лоцман ушел, и им бы лечь поспать.
– Качай, што стали!
– Да мы так…
– Я те дам – так!.. Этот лоцман заводский человек и уже четырнадцатый год бурлачит по Чусовой и Каме, лоцманом служит шестой год и знает все опасные места на реках, за что и получает хорошее жалованье. Лоцман на барке или на коломенке – глава; без него ничего не поделаешь. Лоцман отвечает за целость барки, казенного имущества, здоровье людей – одним словом, он должен в целости сдать то, что принял. Поэтому неудивительно, что лоцман обращается со всеми как ему вздумается. Вот к этому-то человеку и старался втереться Пила, понравиться, для того, чтобы ему лучше было. Он понял, что все его товарищи, бурлаки, – такие же люди, как и он, что от них ничего не получишь хорошего, а еще наживешь худа: пожалуй, лоцман возьмет да и прогонит, как прогнал шестерых бурлаков за то, что они стащили ночью с барки две полосы железа. Лоцман же, бывши сам бедным бурлаком, всех считал равными себе, знал нужду каждого, не налегал ни на кого слишком работою и требовал только, чтобы все исполняли свое дело как следует. Одно только в нем было скверно: зная, как и что сделать, он хотел, чтобы все так делали и делали живо. Чтобы больше втереться к лоцману, Пила стал ему наговаривать на бурлаков. И действительно, лоцман по вечерам сидел с подлиповцами, расспрашивал их об родине и сам рассказывал им свои делишки,
– Вот ты пошел теперь бурлачить, и ладно. Города посмотришь разные, и жизнь-то лучше будет. Я, брат, тоже прежде мыкался так-ту, да поправился. Трудно было, зато теперь любезно поживаю: в заводе баба, летом весело. Пила слушал, рот разиня.
– Как походишь годов десяток, и сам будешь лоцман.
– А теперь нельзя?
– Экой ты дурень! Ты знаешь ли, што за штука лоцман?
– Э!
– Точно. Возьмешься ты за это дело и покаешься. Вот теперь Чусовая. Уж я знаю все, где какое место опасное, а кто ево знает, что случится? Вдруг как коломенка-то разобьется, ну и потонет. А я отвечай… Дура! Пила не понимал, как может потонуть коломенка. Лоцман растолковал ему.
– Эко дело!.. Научи ты меня, Терентьич! – говорил Пила.
– Вот и учись. Ты стой возле меня. Я тебя заставлю поносной водить.
– Уж ты и Сысойка заставь.
– И его заставлю. Только смотри, делай, как я буду велеть.
– Уж не бай! А ты, Терентьич, и ребят туды поставь.
– Ребят нельзя. Работа их легкая. А им с эким бревном валандаться неподходящее дело… Надо тоже и чувствие иметь.
– А если можно, ты лучше со мной поставь.
– Толкуй с дураком! Ты то пойми: што им здесь делать-то? Какая у них сила? Ишшо захворают, горе будет с ними.
– Ну, так и ладно. Терентьич очень понравился Пиле, но Сысойко почему-то невзлюбил его. Не долго постояли барки; не долго нежились и бурлаки. Надо же и плыть в дальний путь… Поплывайте, добры молодцы, за богачеством. Не знаете вы, что богачество-то вы сами спроваживаете: барки-то полны, да не для вас все это.
VI
Прикащики сосчитали всех бурлаков. Беглых оказалось двадцать четыре человека. Барки были осмотрены старательно. Дали бурлакам по полтиннику денег и велели готовиться в путь; а тронуться назначено завтра. Окончив поверку и осмотр барок, прикащики сказали лоцманам: «Ну, ребята, завтра мы поплывем. Смотрите, берегите барки и народ».
– Уж в эвтом не сумневайтесь, – было ответом лоцманов.
– Ну, и ладно. А вы, ребята, бурлаки, во всем слушайтесь лоцманов. Если кто ленив окажется да буянить будет, того мы прогоним и денег не дадим. Бурлаки на это ничего не сказали, а стояли без шапок, переминаясь с ноги на ногу и почесывая свои бока.
– А когда в Пермь приплывем, тогда получите половину денег сполна. Бурлакам это любо показалось. Кто поклонился прикащику, а кто и так стоял и смотрел на прикащика, как будто говорил про себя: больно ты хорош человек, только не обидь бедного человека… Когда ушли прикащики, деятельность оживилась: лоцманы кричали на бурлаков, бурлаки бегали, кое-что прилаживали и починивали, готовили барки к отплытию. Вечером, накупивши в заводе хлеба и лаптей, все бурлаки загуляли – пропили свои трудовые деньги. Вечером в заводе было большое веселие: у бурлаков много было знакомых из рабочих, и они теперь угощали их за хлеб-соль. Наши подлиповцы тоже были пьяны, даже Павел с Иваном выпили косушку, и лоцман Терентьич тоже был пьян и бахвалился тем, что он лоцман не на барке, а на коломенке и шесть лет благополучно проводил барки. Песни и пляски стихли далеко за полночь, и многие бурлаки вовсе не спали, потому что в четвертом часу утра приехало заводское начальство с духовенством. Священник отслужил молебен на караванке, окропил барки водой, раздался выстрел; бурлаки дрогнули, а он глухим раскатом залился в горах. Выстрелили с караванки еще раз, еще раз, и пошла пальба… Народу на берегу много было.
– Отчаливай! Живо?.. – крикнул кто-то с главной караванки. Бурлаки бегали как угорелые по баркам, перебегали с барки на барку, кто брал весло, кто держал поносную, кто веревку…
– Отчаливай вон ту! что стали? – кричали с караванки. Барки трещали, скрипели… Одна барка пошла, понесло и людей вместе с нею. Подлиповцы рот разинули.
– Крестись! – командовал лоцман. Крещеные бурлаки перекрестились. Барку повернуло боком, и она так и поплыла.
– Греби возьми! – Бурлаки схватили весла. Одно весло держали двое,
– Греби сильней! греби-и!! Бурлаки опустили в воду весла и стали помачивать их,
– Отчалива-ай!! Поплыли еще две барки, потом три, десять… Пила и Сысойко стояли посредине коломенки, ничего не понимая.
– Сысойко! – сказал Пила с боязнью и вцепился в полу Сысойкина полушубка.
– Боюсь, – ответил Сысойко. Дети Пилы перестали откачивать воду. Они тоже стояли около отца и, ухватившись за полы полушубков Пилы и Сысойки, дико смотрели на удаляющиеся барки.
– Эй, вы! Пила! Сысойко! на корму! – кричит лоцман. Пила и Сысойко подошли.
– А вы што глазеете! Пошли в барку, – крикнул лоцман на детей Пилы. – Эй, вы! у весел стойте!.. Пошли на нос! еще шестеро сюда! – командовал лоцман, толкая бурлаков и тыча в их подбородки. Стали стаскивать в воду поносные. Стаскиванье сопровождалось песнею: обхватит бурлак поносную, напрет на нее всею силой и закричит: «дернем-подернем, да раз!.. ха!!» – и двигается поносная, а не запоет бурлак этой простой песни – и силы нет…
– Смотри, ребя! не робеть. Что скажу, то и сполняй. Теперь, братцы, боязно, как раз потонем! – говорит лоцман. Все бурлаки струсили, а Пила спросил лоцмана: «А пошто?» Лоцману не до рассуждений было. У него много дел. Все приготовлены, каждый держит в руке что-нибудь: кто весло, кто поносную, кто шестик, лежащий на коломенке, кто веревки.
– Отчаливай! – закричал лоцман Терентьич. – Отвязывай веревку-то! С другой барки отвязали веревку с кормы. Коломенку двинуло в воду и живо поворотило кормой вниз по реке.
– Мужланы! Анафемы!!! Я вас! – ревет лоцман… – Да отвязывайте носовую веревку!.. Ах, беда!.. Греби к берегу!! стой в носу!.. Не тронь канат! Бурлаки забегали, напугались. Сдвинули поносную и стали; погребли веслами и стали. Лоцман вышел из терпения.
– Ах, мука какая! Да будьте вы прокляты, дьяволы эдакие! Загребай воду-то! Не так: в ту сторону!.. Ах, беда! От себя, черт, от себя!.. – Бурлаки работали что есть силы. С них катил пот, а все не в толк.
– Что вы стали, дьяволы! – кричали на эту коломенку с берега и с караванок.
– Отчаливай нос! Принимайся в греби! загребай в реку! Коломенка пошла – и пошла боком поперек реки.
– Сильнее, сильнее! Эй, вы, носовые, в глубь! в глубь!.. А вы к берегу… Стой весла, иди сюды! Кормовых и носовых пробрало. Пот так и катил с них. Коломенка скрипела, покачивалась и ушла уже далеко от заводов. Бурлаков приветствовал резкий ветер. Воздух свежел.
– Стой! – кричит лоцман. Бурлаки сели, на руках мозоли, а коломенка идет животом вперед.
– Слава богу – начин хорош, а там не знаю, что будет, – говорил лоцман и крестился. За ним крестились и прочие. Бурлаки сидят и удивляются, что они плывут; впереди и позади тоже барки плывут. Много их пущено. Сидят они, смотрят на деревья и дивуются: ровно коломенка-то стоит, только деревья бегут, вон и камни бегут, и мужик какой-то бежит. Чудно! Ничего не поймешь. Коломенку несло очень скоро. Бурлаки не долго сидели. Минут через пять лоцман опять поднял всех на ноги.
