Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие
— Похоже, он произвел на тебя сильное впечатление.
— Так и есть. Он мне как сын.
— Скорее, внук.
— Сын, я сказала. Да, он для меня как сын, а как я к тебе отношусь, ты сама знаешь. Ты легкомысленна, как бабочка, ты позволяешь себе нахальные шуточки насчет моих потенциальных внуков, насмехаешься над моими сединами и, может статься, доведешь меня своими выкрутасами до могилы, но я тебя все равно люблю.
— Взаимно, Билл.
— Не перебивай. Итак, я сказала, что люблю тебя. И очень близко к сердцу принимаю твою судьбу. Я полагаю, что этот самый Д. Дэвенпорт — тот, кто тебе нужен, и мечтаю дожить до того дня, когда он наденет тебе на пальчик обручальное кольцо. Меня огорчает, что ты не разделяешь моих надежд. Тем более, что у тебя нет никаких аргументов против него. Сама ведь сказала, что он тебе нравится.
— Конечно, нравится. Против его обаяния никто не устоит.
— Тогда в чем проблема?
Кей с минуту помолчала. На ее лице появилось то серьезное задумчивое выражение, которое так привлекало Джо. Носком комнатной туфельки она чертила по ковру замысловатые арабески.
— Могу я быть с тобой откровенной?
— Разумеется. Давай всю подноготную.
— Дело в том, что, дай я себе волю, я бы в одну секунду без памяти влюбилась в Джо.
— За чем же дело стало?
Кей подошла к стеклянной двери и подняла глаза к звездам.
— Я опасаюсь.
— Чего?
— Видишь ли, Билл… Что для тебя брак? Нечто священное, что связывает людей до конца их дней, как это изображают в голливудских фильмах? Для меня дело обстоит именно так, но вот тут-то мы с Джо и расходимся. Нет, не перебивай меня, дослушай сначала. Понимаешь, я никак не могу положиться на Джо. Поверить в его искренность.
Билл стоило неимоверных усилий воздержаться от комментариев по ходу этой, по ее мнению, абсурднейшей из речей, которых ей довелось выслушать на своем веку, а ей пришлось высидеть на сотнях студийных летучек, но тут ее терпение лопнуло.
— Как можно сомневаться в искренности Джо? Господи! Сколько раз должен он делать тебе предложение, чтобы до твоих куриных мозгов дошло, что он тебя любит?
— Дело не в количестве раз, а в том, как он это делает. Он обставляет все как веселую шутку. А для меня любовь — не шутка. Я старомодна, сентиментальна и прошу относиться к себе серьезно. Мне нужен человек, который с такой же серьезностью относился бы к подобным вещам, а не вертопрах, который признается в любви, будто репетирует сцену из водевиля. Как он может ожидать от меня ответных чувств, — продолжала Кей, понемногу заводясь, ибо задумчивая степенность могла сопутствовать ей лишь очень недолгое время, — если его романтические настроения мимолетны, как улыбка Чеширского кота, и он способен сказать: «А теперь отвернись и скажи — выйдешь за меня?» Когда девушка слушает объяснение в любви, она не должна чувствовать себя так, словно попала на необитаемый остров с комиком.
Наступила короткая пауза.
— Скажи все-таки — между нами, девочками, — ты его любишь?
— Конечно, люблю, — выпалила Кей. — С первого взгляда влюбилась. Но я ему не верю.
Опять повисла пауза. Билл поняла, что ситуация совсем не так проста, как казалась.
— Мне понятны твои чувства, — сказала она наконец. — Джо иногда ведет себя, как клоун. В эдакой легкой шутейной манере. По-детски. Но не забывай, что клоунада очень часто — всего лишь маска для людей робких и неуверенных в себе.
— Только не говори, что Джо робок.
— С тобой — безусловно робок. Все мужчины робки, когда по-настоящему любят. Потому он так глуповато себя и ведет. Он как мальчишка, который пытается привлечь внимание первой красавицы детского сада, стоя на голове. Не позволяй себе обмануться внешностью, крошка. Попробуй заглянуть в сердце, и ты увидишь, насколько оно нежно и отзывчиво.
— По-твоему, у Джо нежное сердце?
— Голову готова прозакладывать.
— Я, пожалуй, тоже. Оно отзывается на каждую юбку, если только она надета не на экспонат из кунсткамеры. Я видела его красную записную книжку.
— Что-что?
— Телефонную книжку. Там целая коллекция номеров блондинок, брюнеток, рыжих и отдельно — блондинок искусственных. Таковы факты, Билл. Джо — мотылек, порхающий с цветка на цветок и влюбляющийся в каждую встречную девушку.
— Разве это свойственно мотылькам?
— На него прямо удержу нет. Второй Дик Миллз.
— Второй — кто?
— Один парень, с которым я была помолвлена. Мы разорвали помолвку.
— Он был мотыльком?
— Да, Билл.
— И Джо тебе кажется таким же?
— Точь-в-точь.
— Ошибаешься.
— Вряд ли.
Билл воинственно распрямила плечи. Голубые глаза блеснули огнем. Хотя и не такая темпераментная, как ее сестра Адела, и не столь решительная в противостоянии тому, что казалось ей глупостью, как эта волевая женщина, Билл не была кроткой овечкой. Подобно Уинстону Черчиллю, она не могла мириться с тем, что не соответствовало ее взглядам.
— Что бы ты себе ни навоображала, крошка, позволь мне внести ясность в твои затуманенные мозги. Я абсолютно уверена, что вы с Джо просто созданы друг для друга. Я изучила вас обоих внимательно и любовно и пришла к выводу, что вы неотделимы, как яйца и бекон. В конце концов, мое дело — сторона. Но мне хотелось бы образумить тебя. Ты ведь меня знаешь. Я Старая, Верная. Зря не посоветую. А теперь ступай резать бутерброды. У меня от этой болтовни аппетит разыгрался.
Не успела Кей подойти к двери, как та распахнулась, и вошел Смидли. В пылу дискуссии о нем забыли. Смидли выглядел взволнованным.
— Куда это вы собрались? Уж не в просмотровую ли? — спросил он.
— Кей идет на кухню делать бутерброды, — ответила Билл. — Пора подкрепиться, а то мы лишимся последних сил.
— Тогда ладно, — с облегчением сказал Смидли. — Я боялся, что вы захотели посмотреть, как продвигается дело в просмотровой. Твои коктейли, Билл, оказали на Фиппса странный эффект. Он, как бы это сказать… отвязался, что ли. Все время останавливается, чтобы рассказывать неприличные истории.
— Ах, бедняга. Неприличные, значит?
— Крайне. Например, про стриптиз и блоху… — Он взглянул на Кей и запнулся. — Но это неинтересно.
— Я эту байку слыхала, — сказала Кей и пошла резать бутерброды.
Смидли потер лоб. Его моральный дух заметно ослаб. Лихорадка последнего вечера отняла у него все силы. Марку Аврелию, утверждавшему, что с человеком не случается ничего, что он не смог бы вынести, пришлось бы долго втолковывать эту идею Смидли Корку.
— Я обеспокоен, Билл, — сказал Билл.
— Ты всегда чем-нибудь обеспокоен.
— А что, разве причин недостаточно? Как подумаю, что заставило Фиппса взломать этот сейф! Он никак не может сосредоточиться. У него каша в голове. И такое обнаружилось, что просто диву даешься. Представляешь, когда я сюда шел, он пытался изобразить четырех гавайцев. Совсем свихнулся парень.
Билл кивнула.
— Следовало быть поосторожнее с коктейлями Вильгельмины Шэннон, — сказала она. — Беда в том, что мне трудно постигнуть всю свою мощь.
— Мало того, что он волынит. Еще и шуму наделал. Хохочет, как ненормальный. Как бы Аделу не разбудил!
— Ее комната на другом конце дома.
— Тем не менее.
Билл покачала головой.
— Я, конечно, крепка задним умом, — сказала Билл. — Надо было дать Аделе снотворного. Это бы… — Она не договорила. — Господи!
— Что такое?
Билл пошарила в кармане брюк и вытащила белый пакетик.
— Это порошок «Микки Финн», — возвестила она. — Мне его дал знакомый бармен с Третьей авеню. Поделился личным запасом. Сказал, что когда-нибудь он мне пригодится. И был прав. Я хотела бросить его в стакан на тумбочке Аделы и забыла.
— А теперь поздно.
— А теперь поздно, — повторила Билл. — Слишком поздно, слишком.
Голос ее дрогнул. Из-за двери донесся гомерический хохот. Она взглянула на Смидли, он с испугом взглянул на нее.
— Вот паршивец, — сказал Смидли. — Это Фиппс.
— Может, гиена? — переспросила Билл.
Но то был Фиппс. Он вошел в сопровождении Джо, от души и в то же время по-театральному смеясь, как хор в старомодной комической опере. В руках он держал поднос, с которым подошел к дивану, выбрал бутылку и уселся, откинувшись на подушки. Стало ясно, что идею насчет сейфа он отложил на неопределенное время и решил предаться отдыху в хорошей компании.
ГЛАВА XII
— Всем привет! — беспечно произнес Фиппс и отпил прямо из горлышка. Очевидно, опасения по поводу природной неспособности организма справиться с большими количествами спиртного его уже не тревожили. Вино веселило, крепкие напитки возбуждали, и это Фиппсу нравилось. Когда душа просила веселья, Джеймс Фиппс обращался к вину, а когда возникала потребность возбудиться, приходила очередь чего покрепче.
