Петр Боборыкин - Однокурсники
Губы Пятова слегка даже причмокнули, глаза бегали по фотографии, подергиваясь масляной влагой.
В эту минуту Заплатину хотелось оттолкнуть его и бросить ему в лицо увесистое слово.
Но он сдержал себя.
Не выпуская фотографии из одной руки, Пятов подвел его к дивану, где сидел перед тем немец, и сам присел, повернувшись к нему всем своим жирным туловищем.
— Вы не поедете к себе домой?
— Нет, не поеду.
— А что же так? Может быть… недохватка? Так, пожалуйста, Заплатин, что же вы стесняетесь… Хотите маленький аванс?.. А может, я уже вам должен?
"Желаешь меня удалить, значит?" — подумал Заплатин и высвободил руку из его пухлой руки.
— И вообще, голубчик… я все собирался поговорить с вами о вашей карьере. Вы — человек кабинетного труда.
Вам прямая дорога — на кафедру. Но для этого надо… чтобы вас оставили при университете.
— Я не добиваюсь.
— Знаю… Да и не такие нынче времена. Вдобавок вы не можете быть на очень хорошем счету у высшего начальства. Надо время… когда все уляжется и забудется.
"Куда же ты пробираешься?" — спросил про себя Заплатин, сидя с опущенной головой.
— Своих средств у вас нет… настолько. Нужна поездка за границу… нужно по меньшей мере два года обеспеченной жизни. И тогда диссертация готова. Так ли? Вот я могу писать мою книгу хоть десять лет. Над нами не каплет. А вам — нельзя. И было бы крайне прискорбно, если бы вы принуждены были искать места или идти в помощники к адвокату. С какой стати?
"Кто тебя научил? — похолодев, вскричал про себя Заплатин. — Надя? Чтобы отделаться от меня?"
В глазах у него стали вращаться круги и в ладонях рук заползали мурашки.
— Так вот я и хотел, добрейший Иван Прокофьич, предложить вам… по приятельству… как ваш однокурсник… Вы, конечно, выдержите экзамен по первому разряду. Два года обеспеченного существования… Это был бы простой заем… а вовсе не одолжение. Вы понимаете… Я не хочу корчить из себя мецената. А с другой стороны, мы с вами не в таких дружеских отношениях, чтобы я мог себе позволить делиться с вами моим избытком.
Речь Пятова так и лилась. Он ласково улыбался глазами и пальцами правой руки все дотрагивался до борта сюртука Заплатина.
Тот дольше не мог молчать.
— Покорно спасибо! — глухо выговорил он и встал во весь рост.
Пятов оставался на диване.
— Вы это сказали таким тоном…
— Не знаю. Но позвольте спросить вас, господин Пятов, — вы считаете меня идиотом? Да?
— С какой стати?
— Нет, ответьте мне сначала: идиотом? Вы измыслили такую тонкую комбинацию и думаете, что я ничего не пойму? Вы предлагаете мне сначала удалиться на вакацию, а потом взять у вас содержание на два года и уехать в Германию? Так ведь?
— Что же тут обидного?
— Довольно, господин Пятов! Ни в каких ваших подачках я не нуждаюсь.
— Это ни с чем не сообразно! — брезгливо проговорил
Пятов, поднявшись с дивана, и повел плечами.
— Довольно! — глухо крикнул Заплатил. — Не нужно мне вашей подачки. И вашу гнусную, селадонскую комбинацию вижу насквозь. Что ж, скажите, вы сделали мне это благородное предложение с согласия Надежды
Петровны?
— Вовсе нет! — почти взвизгнул Пятов. — Это наше с вами дело… дело партикулярное.
— Может быть, может быть!
Губы вздрагивали у Заплатина.
— И вам одному пришла эта счастливая мысль?
— Но почему вы так к этому отнеслись? Кажется, тут, кроме моего товарищеского участия, нет ничего?
— Не нуждаюсь я в вашем участии, Пятов. Но повторяю: я идиотом никогда не был. И как бы к вам в настоящую минуту ни относилась Надежда Петровна, я вам прямо, по-студенчески, говорю: вы ведете себя недостойно.
— Продолжайте!
Пятов отступил два шага назад и стал спиной к бюро, опираясь на его борт своим корпусом.
— Да. Недостойно! Я слова своего не беру.
— Почему же, смею спросить вас!
— Систематически развращать молодую девушку, показывая ей… какие вы на нее имеете виды?
— А вы почему знаете, Заплатин, какие именно?
— И вам известно, что она невеста другого!
— А — вот оно что! Wo liegt des Pudels Kern! Слы хали немецкую поговорку?.. Она — ваша невеста?
Я это знаю и, кроме внимания, ей ничего не оказывал.
— Да, зазывая ее к себе на завтраки, с глазу на глаз.
— Что ж такого! Это не свидание в cabinet particulier. Вы изволите говорить, что я ее систематически развращаю? Ха, ха! Позвольте мне вам доложить, милейший Заплатин, что она нас обоих, как бы это выразить… Вам известно французское выражение: elle va nous rouler?.. Оставим фразы. Девушке этой двадцать лет, она на полной свободе, она — ваша невеста до тех пор, пока ей это угодно.
— А вы — другой претендент?
— Я не обязан вам отчетом в своих намерениях. Отец ее мог бы мне задавать такие вопросы. Нынче не те времена, милейший Заплатин. Мой приятель, товарищ по лицею, привез в деревню к невесте шафера и отлучился на одну неделю. А шафер прилетел к нему объявить, что оная девица желает иметь мужем его, а не первого жениха. И это в лучшем дворянском обществе… на глазах у родителя… Ergo, — выговорил Пятов таким же звуком, как и в разговоре с немцем, когда он торговался из-за полкопейки на аршин миткаля.
— Вы не смеете так говорить! Это цинизм! — задыхаясь, выговорил Заплатин, подаваясь к нему.
— Потише! Вы, во-первых, у меня; а во-вторых, я, повторяю, не обязан вам ни каким-либо объяснением, ни оправданием. Если вы позволите себе сказать хоть одно оскорбительное слово — предупреждаю вас, что я шутить не буду. Я стреляю не хуже всякого парижского журналиста.
— Вот как!
Заплатину все эти вызывающие фразы и фигура
Элиодора показались вдруг очень забавны.
Он подошел к дивану, взял тетрадку и, подавая ее, сказал:
— Вот моя работа. Книги и прочее пришлю с посыльным.
Мы в расчете. Больше я на вас работать не желаю.
— На здоровье!
— Вы, пожалуй, правы. Если между вами и этой особой был уговор насчет устройства моей судьбы, то с моей стороны слишком наивно изображать из себя рыцаря. И я скажу — на здоровье. На то у вас и тятенькины миллионы, и денежка, которую вы сейчас выторговали у немца за миткаль — тоже пригодится.
Пухлые бритые щеки Пятова стало подергивать; но красные губы силились улыбаться. Одной ногой он нервно дрыгал, сохраняя все ту же позу на краю письменного стола.
— Счастливо оставаться! — кинул ему Заплатин, берясь за свою фуражку.
— Доброго здоровья! У вас, должно быть, нервы не в порядке. А насчет той особы будьте благонадежны.
Она окажется посильнее нас обоих.
Что-то еще сказал Пятов; но Заплатин уже не слыхал этих слов, и только на улице морозный воздух, пахнув ему в лицо, освежил голову и заставил овладеть собою.
XIV
Дни летели у Нади Синицыной так быстро, что она точно теряла им счет.
Давно ли выпал первый снег, а теперь уже и Новый год позади.
Она вспомнила о Новом годе только за день до него — так она была увлечена репетициями в кружке пьесы, где ей сразу дали главную роль.
Вспомнила и о Ване Заплатине, забежала к нему, не застала дома, хотела написать записку — и не написала.
А в тот же день вечером она — на репетиции условилась отужинать в складчину и встретить Новый год на сцене.
Пригласить его она не могла. Ему слишком противно ее театральство, а если и придет, то будет хмур и неприятен, пожалуй, еще к кому-нибудь приревнует.
Так и пролетел Новый год.
Она забежала домой на минутку, под вечер, чтобы переодеться — и опять на репетицию.
Репетировать будут в первый раз с обстановкой, и она уже приготовила себе платье, в котором должна «создать» эту роль.
Это выражение она уже употребляет.
Хозяйкой своей меблировки Надя очень довольна. С горничной она ладит, комнаты содержатся чисто, и полная свобода насчет возвращения домой в поздние часы.
И еда — сносная.
Только что она перешла в свою спаленку — достать платье, в котором будет играть, — из коридора постучали.
Это ее немного удивило. Прислуга никогда не стучит; а никого постороннего она не ждала.
— Войдите! — громко крикнула она, не выходя в первую комнату, где у нее стояло и пианино.
Послышались мужские шаги. Она их сейчас же узнала.
— Это ты… Ваня? — окликнула она.
— Я, — ответил Заплатин глухо.
— Сейчас… подожди.
Надя положила платье на кровать и вышла к нему в первую комнату.
Заплатин вошел прямо в пальто и, у двери, стал снимать калоши, оставаясь еще в фуражке.
— Здравствуй… С Новым годом. Мы давненько не видались.
— Давненько, — повторил Заплатин и стал снимать пальто.
— Садись… вот сюда! — пригласила она его на угловой диван. — Ты все время был в Москве?
— А то где же?
