Грэм Грин - Тайный агент
— Это старый снимок, — сказал Д.
Должно быть, он снимался до тюрьмы, и до того, как убили его жену, и до воздушного налета двадцать третьего декабря, когда он отсидел пятьдесят шесть часов в подвале под обломками дома. Но все это вряд ли можно было объяснить офицеру паспортного контроля.
— Ну, что значит старый?
— Приблизительно двухлетней давности.
— Но вы сейчас совершенно седой.
— Разве?
— Будьте добры, отойдите в сторону. Дайте другим пройти.
Чиновник был вежлив и нетороплив — это была Англия. Там, на родине, вызвали бы солдат, немедленно заподозрили бы в нем шпиона, допрашивали бы громко, возбужденно и долго. Рядом с Д. вырос детектив.
— К сожалению, вынужден задержать вас. Не пройдете ли вот сюда на минутку?
Он отворил дверь в какую-то комнату. Д. вошел. Стол, два стула, застекленная фотография на стене — король Эдуард VII на церемонии присвоения скоростному поезду имени Александры. Сообразно чрезвычайному событию над высокими белыми воротничками — улыбающиеся лица, машинист в котелке.
— Вы уж извините, — сказал детектив, — паспорт в полном порядке, да вот фото... Вы сами взгляните.
Д. посмотрелся в стекло фотографии — это была единственная вещь в кабинете, способная заменить зеркало, — труба паровоза и борода короля Эдуарда изрядно искажали отражение, но надо признать, что у детектива были серьезные основания для сомнения. Д. действительно выглядел теперь иначе.
— Мне, признаться, и в голову не приходило, что я так сильно изменился.
Детектив пристально в него вглядывался. Теперь Д. вспомнил — он фотографировался всего три года назад. Ему было тогда сорок два, но молодых сорок два. Жена пошла с ним в ателье. Он собирался взять в университете отпуск на полгода, поехать за границу, с женой, разумеется. Ровно через три дня разразилась гражданская война. Шесть месяцев его продержали в военной тюрьме, жену расстреляли — по ошибке...
— Война, видите ли, меняет людей, — сказал Д. — Это довоенный снимок.
Он рассмеялся тогда какой-то шутке, что-то там насчет ананасов. Впервые за долгое время они отправлялись в отпуск вместе. Женаты они были пятнадцать лет. Припомнилась допотопная фотокамера и фотограф, нырнувший под покрывало. Жена ему виделась смутно. Она была его страстью, а чувство трудно вспомнить, когда оно мертво.
— Какие-нибудь другие документы у вас есть? — спросил детектив. — Или, может быть, кто-нибудь в Лондоне вас знает? В вашем посольстве, например?
— О нет, я — частное лицо, совсем незначительная персона.
— Вы совершаете туристическую поездку?
— Нет. У меня несколько поручений делового характера. Есть рекомендательные письма. Впрочем, может быть, поддельные. — Д. улыбнулся.
Как он мог сердиться — седые усы, тяжелые морщины у рта, которых прежде не было, как и шрама на подбородке. Он потрогал шрам.
— Поймите, у нас идет война.
Интересно, а что тот, другой, сейчас поделывает? Уж он-то, наверное, зря время не теряет. Скорее всего, его ждала машина, так что до Лондона он доберется намного раньше, а это плохо. Надо полагать, у него есть приказ помешать представителю противника закупить уголь. До того как люди открыли электричество, уголь называли черным золотом. Сейчас в его стране уголь стал дороже золота, а скоро будет такой же редкостью.
— Конечно, ваш паспорт в полном порядке, — сказал детектив. — Может быть, сделаем так — вы мне скажете, где остановитесь в Лондоне, и этого будет достаточно.
— Понятия не имею.
И вдруг детектив подмигнул ему. Д. с трудом поверил глазам своим.
— Ну, хоть какой-нибудь адрес назовите.
— А-а, тогда, допустим, отель «Ритца», кажется, есть такой.
— Есть, но я предпочел бы какой-нибудь подешевле.
— «Бристоль». В любом городе есть отель «Бристоль».
— Но не в Англии.
— Хорошо, тогда скажите, где, по-вашему, может остановиться такой человек, как я?
— В «Стренд-паласе».
— Прекрасно.
Детектив с улыбкой вернул ему паспорт.
— Мы вынуждены проявлять осторожность. Вы уж извините... И поторопитесь, а не то свой поезд упустите.
«Осторожность!» — подумал Д. И это они в Англии называют осторожностью. Как он завидовал их уверенности.
Из-за этой задержки Д. оказался в хвосте очереди к таможеннику. Шумные молодые люди были уже, вероятно, на платформе, где их ждал поезд; что касается его земляка, то этот наверняка обошелся без поезда. «Ой, у меня целая куча всего, что надо вносить в декларацию», — произнес девичий голос. Он уже слышал в баре этот резкий голос, тогда она заказывала еще одну рюмку. Он взглянул на нее без особого интереса, он был в таком возрасте, когда влюбляются без памяти или вообще равнодушны к женщинам. А эта грубиянка по возрасту годилась ему в дочери.
— Вот у меня бутылка коньяка, только откупоренная, — сказала она.
Поменьше бы ей пить, промелькнула у него мысль, голос не соответствовал ее облику. Интересно, почему она пила в баре третьего класса? Одета она превосходно, как манекенщица на демонстрации модной одежды.
— И вот еще бутылка кальвадоса, но тоже початая.
Д. это надоело, скорее бы они с ней закончили и пропустили ее. Совсем молоденькая блондинка и неизвестно почему такая задиристая. Она была похожа на ребенка, которому не дали игрушку, и тот в отместку стал требовать все подряд, что нужно и ненужно.
— Да, а у меня еще есть, — сказала она. — Я сама хотела вам сказать, но вы же мне рта не даете раскрыть. Вот, полюбуйтесь, и эта тоже початая.
— Боюсь, что все-таки придется взыскать с вас пошлину, — сказал таможенник, — по крайней мере за несколько бутылок.
— Не имеете права.
— Прочтите инструкцию.
Перепалка затягивалась до бесконечности. Какой-то другой таможенник заглянул в портфель Д. и пропустил его.
— На лондонский успеваю? — спросил Д.
— Уже ушел. Придется дожидаться поезда семь десять.
Часы показывали без четверти шесть.
— А мой отец — владелец этой железной дороги! — яростно доказывала девица.
— Железная дорога никакого отношения к таможне не имеет.
— Его фамилия лорд Бендич.
— Если вы хотите забрать с собой ваши напитки, извольте уплатить двадцать шесть шиллингов и шесть пенсов.
Значит, она — дочь Бендича! Д. стоял у выхода, наблюдая за ней. Он думал, как бы ему не пришлось с Бендичем так же трудно, как таможеннику с его дочкой. Очень многое зависело от Бендича — если он согласится продать им уголь по сходной цене, они продержатся еще несколько лет. Если нет, война может завершиться еще до весны.
Дочь Бендича, кажется, победила, судя по гордому виду, с каким она вышла из дверей, направляясь к виднеющейся в тумане платформе. Рано стемнело, тускло светила лампочка над книжным киоском. Дальше второй платформы ничего не было видно. Этот железнодорожный узел при крупном морском порте — так называл его про себя Д. — мог быть и маленьким захолустным полустанком, мимо которого проносятся скорые поезда.
— Ах, черт, ушел! — сказала девушка.
— Будет другой, — сказал Д. — Через полтора часа.
Он чувствовал, что язык возвращается к нему с каждым произнесенным словом; он впитывал английский вместе с туманом и запахом дыма.
— Мало ли что они вам сказали! На самом деле в таком тумане поезд опаздывает на несколько часов, — сказала она.
— Мне нужно быть в городе сегодня вечером.
— А кому не нужно?
— Дальше от моря, возможно, туман не такой густой.
Но она уже не слушала, торопливо шагая по холодной платформе, и скрылась за книжным киоском. Однако очень скоро она вернулась, жуя на ходу булочку. Другую она протянула ему, будто сунула сквозь решетку камеры.
— Хотите?
— Благодарю вас.
С серьезным видом он взял булочку и принялся есть, показывая, что воздает должное английскому гостеприимству.
— Возьмем напрокат машину. Я не намерена часами дожидаться поезда в этой дурацкой дыре. Действительно, там подальше, наверное, не так туманно.
Значит, она расслышала его слова.
Она швырнула недоеденную булочку в сторону рельсов. Получилось что-то вроде фокуса — была булочка, нет булочки.
— Поедете со мной? — И, видя, что он колеблется, добавила: — Я трезва как стеклышко.
— Благодарю вас. Я об этом и не думал. Просто прикидываю, как будет быстрее.
— Быстрее всего будет со мной.
— Тогда поехали.
Внезапно на уровне их ног странным образом обрисовалось человеческое лицо — оказывается, они стояли у самого края платформы. Лицо было рассерженное.
— Леди, я ведь не в зверинце.
Она глянула вниз, ничуть не изумившись.
— А разве я это утверждала?
— Вы кинули в меня булку.
— Не городите ерунду, — сказала она нетерпеливо.
— Оскорбление действием, — сказал человек. — На вас можно подать в суд, леди. Вы кидаетесь тяжелыми предметами.
— Неправда. Это всего-навсего булочка.
На уровне их ног появились рука и колено, лицо чуть придвинулось.
