Вячеслав Сукачев - Повесть о любви
Последний наш трюк мы готовили долго. А заключался он вот в чем: мы брались за руки, поворачивались друг к другу спиной, затем Петька резко перекидывал меня через себя, и мы опять оказывались лицом к лицу. Вся хитрость была в том, чтобы проделывать это мгновенно, в ходе танца, не выпадая из ритма.
— Привет. Ты это чего развалился? — удивился Петька, входя и садясь на табуретку возле кухонного стола.
— Хоть бы отдохнуть человеку дали, — заворчала бабка, — чай, на работе уломался, а годков-то чуть-чуть за шешнадцать.
Бабка вышла и крепко прихлопнула дверь. Так как слыла она в деревне человеком добрым, то Петька никакого внимания на ее слова и не обратил.
— Заболел, что ли? — допытывался он.
— Да нет.
— Ну так пошли, побросаемся?
Кому угодно, но Петьке я отказать не мог.
— Пошли.
И мы начали бросаться. Легко, как пушинку, перебрасывал Петька меня. То небо, то земля мелькали в моих глазах, так что наконец закружилась голова, и я попросил пощады.
— Ладно, сойдет, — решил Петька, — сегодня покажем.
А я в это время мучился над вопросом, рассказать или нет обо всем своему другу. Не знаю почему, но решил не рассказывать. Наверное, я боялся, что он может засмеяться, и тогда бы нашей дружбе пришел конец…
Раньше мне нравилась Зоя, маленькая пухленькая хохлушка, умевшая необычно громко и весело хохотать. Жила она в общежитии с подругой, имя которой я теперь забыл, и мы с Петькой частенько после танцев захаживали к ним. Петька рассказывал анекдоты, хохлушка громко смеялась, а я сидел где-нибудь в уголке и наблюдал за ними. Около часа ночи нас выпроваживали, и мы шли в свою Березовку, во всю мочь горланя песни. Было легко и спокойно, мир казался заманчивым и весь принадлежал нам. Но в этот вечер все было по-другому…
Володя умолк, задумчиво глядя в костер. Потом взял чашку с рыбой и вывалил ее в кастрюлю. Помешав ложкой и накрыв кастрюлю, он сел на прежнее место и осторожно спросил:
— Не скучно?
Я возразил, и он тихо продолжал рассказ:
— Тогда уже танцевали под радиолу. Правда, появлялась иногда и гармошка, но уже совсем редко. Этим вечером гремела радиола. Словно торжествуя свою победу над двухрядкой, она выплескивала музыку с такой силой, что ее слышно было бы в любом конце села. По крайней мере, мы ее услышали задолго до выхода к селу и невольно прибавили шагу.
Народу было битком. Сельские и приезжие, все смешались, перепутались, в фойе стоял дым коромыслом, в зале — пыль столбом. Мы с Петькой, как давно признанные танцоры, уселись прямо на сцене и со скучающим видом наблюдали за танцующими. Обратили внимание и на нас: девчата зашушукались, парни переглянулись. Меня на танцах воспринимали всерьез, может быть, потому, что постоянно видели с Петькой, а может быть, за высокий рост и степенность, которой я тщательно маскировал свою молодость. И вот мы так сидели на сцене и ждали своей музыки. Когда наконец вкрадчиво заструилась «Тиха вода», Петька негромко скомандовал: «Пошли», и мы спрыгнули со сцены.
Все взгляды обратились на нас, и сердце у меня заколотилось. В какое-то мгновение мне захотелось сбежать, казалось, что я непременно грохнусь на пол и опозорюсь. Но Петькина рука уже лежала на моем плече, и я, решительно тряхнув чубом, весело улыбнулся ему.
Начинал я вяло и неохотно, но вдруг мне представилось, что где-то здесь, в толпе, молча и выжидательно смотрящей на нас, стоит и она, девушка с распущенными волосами, и вдохновение захватило меня. Я взлетал к потолку, и падал на землю, отчаянно молотил руками и ногами, снова взлетал и снова падал, и снова немыслимые движения рук и ног, изящное вихляние телом и венец всему — я перекидываю Петьку через себя.
Музыка кончилась, и мы, потные, горячие, гордые и недоступные, вразвалочку возвращаемся на свои места. Нам уступают дорогу, на нас смотрит восхищенно и с завистью множество глаз, и только ее глаз я нигде не вижу. В этот момент я забываю, что их должны были увезти в Беловку, за пять километров отсюда, что после этого жизнь показалась мне постылой. Нет, в эту минуту я был самым сильным и смелым человеком на земле, я мог поднять дом и перевернуть горы, все я мог в эту минуту, вот только жаль, что она слишком быстро прошла.
Мы пропустили несколько танцев, и я вдруг заскучал, и когда эта скука стала уже невозможной, Петька неожиданно предложил:
— Пошли к хохлушкам?
— Не охота, Петь, — попытался отказаться я.
— Мы на часок — и по домам.
Какая-то светлая скука томила меня. Я шагал рядом с Петькой и обреченно думал: «Вот я один, ну и хорошо, и всегда я буду один, никто мне не нужен. Пусть все будут веселы и счастливы, а я презираю их веселье и счастье».
— Что с тобой? — спросил Петька.
— Да так.
— Мы недолго.
Наверное, он вспомнил слова моей бабки и решил, что я действительно устал. Раньше такое предположение оскорбило бы меня, а теперь я вяло и равнодушно подумал: «Ну и пусть устал».
Нет, я ничего не предчувствовал, и когда мы вошли в коридор общежития и какая-то девушка промелькнула мимо нас, в первое мгновение я тоже ничего не понял. Но уже в следующее меня обдало жаром: она!
Да, это была она. Даже не зрением, а всем своим внутренним состоянием, каждым нервом своим я узнал и эту стройную фигуру, и пышные волосы по спине. Как во сне я прошел по коридору и вслед за Петькой ввалился к хохлушкам. Я не слышал, о чем они говорили, а когда обращались ко мне, отвечал невпопад, так что они в конце концов оставили меня в покое. Только об одном я мог думать в те минуты: она здесь, она здесь, она здесь!
Потом я вышел в коридор и бестолково кружился по нему, со страхом и тайной надеждой глядя на ее дверь. Порою мной овладевала отчаянная храбрость, я подходил к двери, поднимая руку, и… торопливо выскакивал на улицу. Чем бы это закончилось, не знаю, если бы в один из моих подходов дверь не распахнулась и на пороге не появилась Анна. Женщина удивленно и подозрительно посмотрела на меня и даже заглянула через мое плечо, словно ожидая увидеть еще кого-то, а потом неприветливо спросила:
— Вы что хотели?
Все, отступать было поздно, стыдно, глупо, и я, словно бросаясь с перочинным ножичком на медведя, с неестественной бодростью и натянутым весельем в голосе сказал:
— Тут… только что девушка вошла… ее зовут.
— Какая девушка?
— Ну вот только что вошла… Высокая такая, с волосами…
— Лина?
— Да…
— Лина! — обернулась Анна в комнату. — Тебя зовут.
— Менья? — послышался удивленный, так хорошо мне запомнившийся голос. — Кто зовьет?
— Не знаю, — усмехнулась Анна и внимательно посмотрела на меня, — какой-то молодой человек.
В коротком необычном платье, каких я раньше никогда не видел, показалась Лина. Она посмотрела на меня, в коридор и повторила:
— Кто зовьет?
— Там, — махнул я рукой на дверь, сгорая от стыда и становясь от этого еще более неловким, — там…
— Но я никого здейсь не знайю.
— Он на улице стоит, — молол я, — такой высокий парень…
— Сходи, посмотри, — улыбнулась Анна и пропустила Лину ко мне.
Мы вышли в маленький коридорчик, ведущий на улицу, и здесь Лина остановилась, вопросительно глядя на меня. Я бросился на крыльцо и вначале тихо, а потом все громче принялся звать:
— Петя. Петь. Петька!
Разумеется, никакого Петьки здесь не было и быть не могло. Совершенно убитый я вернулся к ней.
— Ну, чьто, где вашь друг? — лукаво и весело спросила она.
— Только что был, — я боялся взглянуть на нее, — он сейчас придет.
Некоторое время мы молча стояли друг против друга, и, странное дело, скованность постепенно оставляла меня, а вместо этого все мое существо наполнялось какой-то легкостью и отвагой. Я поднял голову и взглянул на нее.
— Ньету? — она развела руки и засмеялась.
— Нету, — улыбнулся и я.
— Ушьел? — смеялась она.
— Ушел, — весело и легко повторял я за нею.
— Шалтос, — вдруг сказала она уже слышанное мною слово и зябко поежилась.
— Что?
— Холодно. Я иду за пальто, хорошье?
— Ага.
Она ушла и долго не приходила. Я же все стоял в коридорчике и счастливо, на все лады повторял: «Ньету, ушьел, хорошье. Ньету, ушьел, хорошье». А потом вдруг мысль о том, что она может не выйти, забыть про меня, кольнула в самое сердце, и я затих, прижавшись спиной к стене, и настороженно ловил каждый звук и шорох в общежитии. Но вот хлопнула дверь, послышались быстрые шаги, и Лина появилась передо мной. Как рассказать, что я перечувствовал в те минуты, что пережил и обрел, в считанные мгновения повзрослев на многие годы?..
Минут через тридцать она собралась уходить.
— Мы еще встретимся? — тихо спросил я, почти не надеясь и думая, что и так уже слишком много получил.
— Коньечно, — быстро ответила она.
