Эмиль Золя - Истина
— Сегодня, послѣ обѣда, послѣдуетъ раздача наградъ, — объясняла госпожа Дюпаркъ. — Отецъ Филибенъ, который очень расположенъ къ нашимъ добрымъ братьямъ, согласился принять на себя предсѣдательство на раздачѣ наградъ. Онъ, вѣроятно, только что пріѣхалъ изъ Вальмари и сопутствуетъ брату Фульгентію, чтобы сговориться съ нимъ относительно какихъ-нибудь подробностей…
Ее прервалъ Маркъ, который вошелъ въ столовую, держа на рукахъ свою дочурку Луизу, которой только что минуло два года; она охватила ручонками его шею и смѣялась, и дурачилась съ видимымъ удовольствіемъ.
— Гопъ-гопъ! Гопъ-гопъ! — кричалъ Маркъ, врываясь въ комнату. — Мы пріѣхали по желѣзной дорогѣ! Съ самымъ скорымъ поѣздомъ!
Маркъ Фроманъ былъ ниже ростомъ, чѣмъ его три брата, Матье, Лука и Жанъ; лицо его было худощавѣе и длиннѣе, но лобъ его былъ высокій и продолговатый, — характерный лобъ Фрожановъ. Особенно обращали на себя вниманіе его глаза — свѣтлые, добрые глаза, взглядъ которыхъ проникалъ въ самую глубь души, и голосъ — очаровательный и звучный, овладѣвавшій умомъ и сердцемъ тѣхъ, съ которыми онъ говорилъ. Небольшіе усы и бородка оставляли открытымъ довольно большой ротъ, выражавшій сильную волю и вмѣстѣ съ тѣмъ доброту. Какъ и всѣ прочія дѣти Петра и Маріи Фроманъ, онъ научился прикладному ремеслу. Онъ былъ литографъ. Въ семнадцать лѣтъ онъ кончилъ гимназію и пріѣхалъ въ Бомонъ, чтобы усовершенствовать свои знанія въ картографическомъ заведеніи Папонъ-Лароша, которое изготовляло карты и картины для нагляднаго обученія, снабжая ими всѣ школы Франціи. Во время пребыванія въ Бомонѣ у Марка проснулась страсть къ преподаванію, настолько сильная, что онъ сдалъ экзаменъ на школьнаго учителя, съ цѣлью поступить преподавателемъ въ бомонское нормальное училище. Позднѣе, когда ему было двадцать семь лѣтъ, онъ получилъ званіе педагога, и ему предложили мѣсто преподавателя въ Жонвилѣ; въ это время онъ женился на Женевьевѣ, благодаря содѣйствію Сальвана, который познакомилъ его съ госпожами Дюпаркъ и Бертеро, заинтересовавшись трогательною любовью двухъ молодыхъ сердецъ. За три года брака Маркъ и Женевьева, стѣсненные въ средствахъ, пережили немало денежныхъ затрудненій и всякихъ служебныхъ непріятностей, но въ то же время были безконечно счастливы, обожая другъ друга, и жизнь ихъ въ маленькомъ мѣстечкѣ съ восьмьюстами жителей протекала безмятежно.
Госпожа Дюпаркъ не была тронута веселымъ смѣхомъ отца и дочки; она замѣтила съ тѣмъ же чувствомъ недовольства:
— Ваша желѣзная дорога ничего не стоитъ въ сравненіи съ экипажами, въ которыхъ ѣздили, когда я была молода… Скорѣе завтракайте, — мы никогда не выберемся изъ дому.
Она сѣла къ столу и наливала горячее молоко въ чашки. Женевьева ставила высокій стулъ для маленькой Луизы между собою и матерью, чтобы слѣдить за ребенкомъ; Маркъ между тѣмъ, желая заслужить прощеніе, сказалъ:
— Я заставилъ васъ ждать?.. Это ваша вина, милая бабушка: у васъ такъ хорошо спится, — здѣсь удивительная тишина и опокойствіе!
Госпожа Дюпаркъ, торопливо пившая кофе, не соблаговолила отвѣтить. Госпожа Бертеро, наблюдавшая за своей Женевьевой, которая сидѣла, сіяя отъ счастья, между мужемъ и дочкой, печально улыбнулась и пробормотала тихимъ, медленнымъ голосомъ, окинувъ лѣнивымъ взглядомъ присутствующихъ:
— Да, здѣсь спокойно, такъ спокойно, что даже не замѣчаешь, какъ идетъ жизнь.
— Впрочемъ, сегодня вечеромъ, — продолжалъ Маркъ, — около десяти часовъ, на площади было довольно шумно. Женевьева была просто поражена. Ночной шумъ на площади Капуциновъ — это нѣчто поразительное!
Онъ старался прикинуться изумленнымъ, чтобы разсмѣшить публику. Старуха отвѣтила, видимо задѣтая за живое:
— Народъ выходилъ изъ часовни Капуциновъ. Вчера вечеромъ была служба — поклоненіе Св. Дарамъ. Братья взяли съ собою тѣхъ учениковъ, которые удостоились въ этомъ году причастія, и дѣти позволили себѣ немного посмѣяться и пошумѣть при выходѣ изъ церкви… Все же это не такъ дурно, какъ тѣ ужасныя игры, которыми занимаются дѣти, воспитанныя безъ религіи и безъ нравственности.
Сразу наступило неловкое молчаніе. Слышался только стукъ ложекъ о чашки. Обвиненіе было направлено противъ свѣтскихъ общественныхъ школъ, противъ нерелигіознаго преподаванія Марка. Женевьева бросила въ его сторону умоляющій взглядъ; онъ не разсердился и съ прежнимъ добродушіемъ продолжалъ разговоръ, обращаясь къ госпожѣ Бертеро; онъ описывалъ ихъ жизнь въ Жонвилѣ, разсказывалъ про своихъ учениковъ, которыхъ обучалъ съ любовью и получалъ въ отвѣтъ полное удовлетвореніе, радуясь ихъ успѣхамъ и поведенію. Трое изъ нихъ получили свидѣтельства объ окончаніи курса.
Въ эту минуту возобновился благовѣстъ мѣрными и печальными ударами, которые точно рыдали среди пустыннаго и мрачнаго квартала.
— Послѣдніе удары! — воскликнула госпожа Дюпаркъ. — Я говорила, что мы опоздаемъ.
Она встала и заторопила дочь и внучку, которыя допивали свой кофе; вдругъ въ комнату вбѣжала Пелажи, блѣдная и взволнованная, держа въ рукѣ номеръ газеты «Маленькій Бомонецъ».
— Ахъ! Сударыня! Ахъ! Какой ужасъ!.. Мальчишка, который принесъ газету, сообщилъ…
— Что такое?.. Да скажите же наконецъ!
Служанка задыхалась отъ волненія.
— Только что нашли маленькаго Зефирена, племянника школьнаго учителя; онъ лежитъ тутъ рядомъ, убитый, въ своей комнатѣ.
— Какъ? Убитый?
— Да, сударыня! Его задушили, послѣ того, какъ сотворили всякія мерзости. Онъ лежитъ въ одной рубашкѣ!
Всѣ вздрогнули отъ ужаса, и сама госпожа Дюпаркъ была поражена.
— Маленькій Зефиренъ, племянникъ Симона, этого еврея, учителя; слабенькій ребенокъ, но такой хорошенькій; онъ былъ католикомъ и ходилъ въ ученіе къ братьямъ; онъ, вѣроятно, присутствовалъ вчера на вечерней службѣ, потому что недавно конфирмовался… Что дѣлать!.. Бываютъ такія несчастныя семьи.
Маркъ слушалъ блѣдный, возмущенный. И онъ прокричалъ безъ всякаго стѣсненія:
— Симонъ! Я знаю Симона! Онъ учился вмѣстѣ со мною въ гимназіи; онъ на два года старше меня. Я не видалъ болѣе добраго, болѣе разумнаго человѣка. Этого несчастнаго племянника, католика, онъ призрѣлъ и оставилъ его у братьевъ по чувству деликатности… Ужасно! Такое несчастье!
Маркъ всталъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, и прибавилъ:
— Я пойду къ нему… Я хочу знать, какъ все случилось, и поддержать его въ несчастьѣ.
Госложа Дюпаркъ, не слушая, что онъ говоритъ, торопила дочь и внучку, которыя по ходу одѣвали шляпы. Только что раздался послѣдній ударъ благовѣста среди мрачной тишины пустыннаго квартала. Оставивъ Луизу на попеченіи Пелажи, Маркъ тоже вышелъ изъ дому.
Начальная школа въ Мальбуа, недавно построенная, состояла изъ двухъ флигелей: въ одномъ обучались мальчики, въ другомъ — дѣвочки. Школа находилась на площади Республики, напротивъ ратуши, только что отстроенной въ такомъ же родѣ. Большая улица, находившаяся на дорогѣ изъ Бомона въ Жонвиль, шла между школой и ратупюй; оба строенія, выбѣленныя бѣлоснѣжной краской, составляли гордость жителей Мальбуа. Большая улица являлась торговымъ центромъ и проходила до самой приходской церкви св. Мартина; она была очень оживлена: по ней катились экипажи, и сновала масса народа. За школой наступало сразу затишье; на пустынной улицѣ между булыжниками мостовой росла трава. Маленькая Короткая улица, на которой находились только церковный домъ и торговля канцелярскими принадлежностями госпожъ Миломъ, соединяла площадь Республики съ площадью Капуциновъ. Марку пришлось пройти всего нѣсколько шаговъ.
Двѣ рекреаціонныя залы выходили на Короткую улицу и были раздѣлены двумя узенькими садами, которые сохранили — одинъ для учителя, другой для учительницы. Въ самомъ нижнемъ этажѣ флигеля школы для мальчиковъ, на углу двора, Симонъ отвелъ небольшую комнатку Зефирену, когда взялъ его къ себѣ. Ребенокъ былъ племянникомъ его жены, еврейки Рахили Леманъ, дочери многочисленнаго семейства-портныхъ, жившаго въ грязномъ углу на улицѣ Тру, самой ужасной улицѣ во всемъ Мальбуа. Отецъ Зефирена, Даніилъ Леманъ, былъ на пятнадцать лѣтъ моложе своего брата, портного; онъ занимался слесарнымъ мастерствомъ и женился по любви на сиротѣ, католичкѣ, Маріи Прюнье, воспитанницѣ сестеръ, портнихѣ. Они обожали другъ друга, и когда родился Зефиренъ, родители его не окрестили, — ребенокъ не принадлежалъ ни къ какой религіи; ни отецъ, ни мать не хотѣли огорчить другъ друга, отдавъ его своему Богу. На шестой годъ Даніилъ погибъ ужасною смертью — его зацѣпило маховое колесо, и онъ умеръ на глазахъ жены, которая принесла ему завтракъ въ мастерскую. Марія, подавленная горемъ, отдалась съ новымъ рвеніемъ той религіи, въ которой была воспитана, видя въ ужасной смерти мужа наказаніе свыше; она окрестила сына и помѣстила его въ школу братьевъ.
