Уильям Фолкнер - Деревушка
— Чего? — сказал один.
— Козьего ранчо. Вы-то небось об козьих ранчо и не слыхали никогда. Потому что в наших краях до такой штуки никому не додуматься. Для этого надо быть северянином. И вот один северянин где-то там в Массачусетсе, или в Бостоне, или в Огайо додумался, и прикатил сюда, в Миссисипи, с целым саквояжем зелененьких, и купил в пятнадцати милях к западу от Джефферсона две тысячи акров самой лучшей земли, какая только нашлась — все холмы, да лощины, да травы, — и обнес ее десятифутовой загородкой, такой частой, что, наверно, и вода-то сквозь нее не течет, и совсем уж приготовился было загребать деньгу лопатой, как вдруг сообразил, что ему не хватает коз.
— Чепуха, — сказал кто-то. — Коз всем хватает.
— И потом, — вдруг резко сказал Букрайт, — ежели вы хотите, чтобы вас и вон там, в кузнице, слышали, мы можем всем скопом туда перейти.
— Ну конечно, — сказал Рэтлиф. — Вам, ребята, и невдомек, до чего приятно языком потрепать после того, как полежишь на спине в таком месте, где каждый, кому тебя слушать неохота, может встать и уйти, а ты за ним пойти не можешь. — Тем не менее он немного понизил голос — высокий, отчетливый, насмешливый, неторопливый. — Так вот, ему они были нужны позарез. Вы не забывайте, что он северянин. Они делают дела не так, как мы. Надумай кто в наших краях завести козье ранчо, он просто взял бы да завел, потому как коз у него и без того больше, чем нужно. Только предупредил бы, что его дом, или веранда, или гостиная, или другое какое место, откуда коз никак не отвадить, — это и есть козье ранчо, и все тут. Но северянин сделает иначе. Ежели уж он берется за дело, так организует целый синдикат, согласно печатному своду правил, и имеет патент от самого министра из Джексона, тисненный золотыми буквами и гласящий, что, мол, мое вам нижайшее, подтверждаю, что двадцать тысяч коз, или чего там еще, суть воистину козы. Он не начнет с коз или с участка земли. Он начнет с листа бумаги и карандаша и все расчислит и выверит у себя в кабинете: столько-то коз на столько-то акров и столько-то футов загородки, чтоб козы не разбежались. А потом напишет в Джексон и получит патент на всю эту землю, загородку и коз, и сперва купит землю, чтобы было где поставить загородку, и поставит ее, чтобы наружу ничего не выскочило, а уж после станет покупать скотину, которой за этой загородкой гулять. И вот сперва все шло как по маслу. Нашел он землю, да такую, что самому господу богу и тому не снилось устроить на ней козье ранчо, купил ее почти без хлопот, пришлось только разыскать хозяев и втолковать им, что он действительно собирается платить им деньги, а загородка, можно сказать, сама собой выросла, потому что он сидел себе на месте, посреди участка, и знай только денежки выкладывал. А потом он видит, что коз не хватает. Обшарил он всю округу вдоль и поперек, чтобы набрать столько коз, сколько в патенте написано, а то золотые буквы так в лицо ему и скажут, что он плут. Но только все попусту. Как он ни бился, а загородки остается еще на пятьдесят коз. Стало быть, теперь это уже не козье ранчо, это банкротство. Или отдавай назад патент, или хоть из-под земли достань эти пятьдесят коз! Что ж получается? Человек притащился черт знает из какой дали, из самого Бостона, штат Мэйн, купил две тысячи акров земли, поставил сорок четыре тысячи футов загородки, а теперь вся эта затея может сорваться из-за коз дядюшки Бена Квика, потому что других коз между Джексоном и штатом Теннесси нет как нет.
— А вы почем знаете? — сказал один.
— А вы думаете, я бы встал с постели и потащился в такую даль, ежели б не знал? — сказал Рэтлиф.
— А вы бы сели в свой фургончик да ехали к нему не откладывая, — душа спокойнее будет, — сказал Букрайт. Он сидел у столба, лицом к окну, которое было у Рэтлифа за спиной.
Рэтлиф поглядел на него, приветливый и загадочный под своей всегдашней неприметной и насмешливой маской.
— Конечно, — сказал он. — А козы эти у него уже давно. Он, верно, снова пойдет толковать: того-то мне нельзя, а это непременно надо и, уж конечно, счетов наприсылает за свои советы…
Он переменил тему разговора так плавно и вместе с тем так решительно, словно, — как они поняли позже, — вдруг выставил табличку, на которой красными буквами было написано: «Тише!», и приветливо, непринужденно поглядел на Уорнера и Сноупса, показавшихся в дверях лавки. Сноупс не сказал.
— Не рано ли закрываете, Джоди? — сказал Рэтлиф.
— Смотря что вы называете «поздно», — неохотно сказал Уорнер и пошел следом за приказчиком.
— Может, уже пора ужинать? — сказал Рэтлиф.
— В таком случае, я на вашем месте закусил бы да поехал покупать этих коз, — сказал Букрайт.
— Конечно, — сказал Рэтлиф. — Но, может, у дяди Бена к завтрашнему дню лишняя дюжина прибавится. Ладно, была не была…
Он встал и застегнул пальто.
— Перво-наперво коз купите, — сказал Букрайт.
И снова Рэтлиф посмотрел на него, приветливый, непроницаемый. Потом посмотрел на остальных. На него никто не смотрел.
— Да ладно, не горит. А что, ребята, кто-нибудь из вас столуется у миссис Литтлджон?
Вдруг он сказал: «Что это?» — и все сразу поняли, про что он спрашивает, — взрослый человек, босой, в тесном выцветшем комбинезоне, годном разве на четырнадцатилетнего подростка, шел по дороге мимо галереи, волоча за собой на веревке деревянную чурку с двумя приколоченными к ней жестянками из-под табака, и, ничего не видя вокруг, глядел через плечо на пыль, которая клубилась за чуркой. Поравнявшись с галереей, он поднял голову, и Рэтлиф увидел его лицо — тусклые и, казалось, вовсе незрячие глаза, разинутый слюнявый рот, окаймленный легким золотистым пушком.
— Тоже из ихних, — сказал Букрайт хрипло и резко.
Рэтлиф, не отрываясь, глядел на это жалкое существо, — штаны едва не лопаются на толстых ляжках, голова болтается на вывернутой шее, глаза устремлены назад, па волочащуюся в пыли чурку.
— И нам еще толкуют, будто все мы созданы по образу и подобию божию, сказал он.
— По-моему, и хуже этого бывает, чего только не насмотришься на свете, — сказал Букрайт.
— Не знаю, что-то не верится, хоть, может, оно и так, — сказал Рэтлиф. Значит, он здесь просто появился, и все?
— А что тут особенного? — сказал Букрайт. — Не он первый.
— Конечно. Но ведь надо же ему где-то жить.
Странное существо дошло до дома миссис Литтлджон и свернуло в ворота.
— Он ночует у нее в конюшне, — сказал один. — Она его кормит. Он кое-чего делает. А она как-то объясняется с ним.
— Видно, она-то и создана по образу и подобию божию, — сказал Рэтлиф. Он повернул голову; в руке у него все еще был забытый кусочек леденца. Он положил его в рот и вытер пальцы о полу пальто.
— Ну, так как же насчет ужина?
— Сначала купите коз, — сказал Букрайт. — А потом поужинаете.
— Завтра куплю, — сказал Рэтлиф. — Может, у дяди Бена тем временем еще полсотни голов поднакопится.
«А может, и послезавтра, — думал он, шагая по хмельному холодку мартовского вечера на медный зов колокольчика миссис Литтлджон. — Так что времени у него довольно. Кажется, я чисто сработал. Сыграл не только на том, что он, по-моему, знает обо мне, но и на том, что я, по его соображениям, знаю о нем, хоть я целый год и проболел и сильно отстал в великой науке и благородной забаве надувательства. А Букрайт сразу попался на удочку. Из кожи лез, чтоб меня предупредить. Даже в чужие дела вмешался ради этого».
Так что назавтра он не только не побывал у хозяина козьего стада, но уехал за шесть миль совсем в другую сторону и убил целый день, пытаясь продать швейную машину, которой у него и с собой-то не было. Там же он и заночевал, а в Балку вернулся только на другой день утром и поехал прямо к лавке, где к одному из столбов галереи была привязана чалая лошадь Уорнера. «Стало быть, он теперь уж и на лошади ездит, — подумал Рэтлиф. — Так, так». Он не вылез из своего фургончика.
— Не возьмет мне кто-нибудь на пять центов леденцов? — сказал он. Может, придется подкупить дядю Бена через которого-нибудь из внуков. — Один из сидевших на галерее сходил в лавку и вынес леденцы. — Вернусь к обеду, сказал он. — И тогда снова буду к услугам любого бедствующего молодого врача — пусть режет.
Ехать ему было недалеко: меньше мили до моста, да еще за мостом чуть побольше мили. Он подъехал к чистому, опрятному дому, позади которого был большой хлев, а за хлевом выгон; там он увидел коз. Крепкий, рослый старик, сидевший в одних носках на веранде, закричал:
— Здорово, В. К.! Какого дьявола ты там, у Билла Уорнера, затеял?
Рэтлиф сказал, не слезая с козел:
— Так. Значит, он меня обошел.
— Пятьдесят коз! — кричал старик. — Слыхал я об одном человеке, который десять центов платит, только бы избавиться от пары коз, но сроду не слыхивал, чтоб кто-нибудь их покупал, да еще разом полсотни!
