Оноре Бальзак - Серафита
— Кто подсказал вам эти слова?
— Дух.
— Так что случилось с ней вчера вечером? Обманули вы наконец бдительность Вертумнов на посту? Удалось проскользнуть мимо Мамон?
— Да, — ответил Давид, просыпаясь и как бы стряхивая сон.
Туман в его глазах рассеялся под лучом, пришедшим из души и постепенно сделавшим его взгляд сверкающим, как у орла, умным, как у поэта.
— Что вы увидели? — спросил Вильфрид, изумленный этим неожиданным изменением.
— Я видел Виды и Формы, я слышал Дух вещей, я видел мятеж Злых, я слышал слово Добрых! Явились семь демонов, спустились семь архангелов. Архангелы держались вдалеке, они созерцали, прикрыв лица, демоны были рядом, они сверкали и действовали. Мамона прилетел на своей перламутровой раковине в виде прекрасной обнаженной женщины; ее белоснежное тело сверкало, никогда формы человеческого тела не будут так совершенны, и он говорил: «Я — Удовольствие, и ты будешь обладать мной!» Люцифер — князь змей прибыл в царском облачении, он был ангельски красив в человеческом обличье, и он сказал: «Человечество будет служить тебе!» Морская стихия — королева скупых, не отдающая ничего из того, что получила, — появилась, облеченная в зеленую мантию; она обнажила грудь, выставила напоказ свой ларчик с драгоценностями, извлекла сокровища и одаривала ими; она захватила с собой волны сапфиров и изумрудов; ее богатства пришли в движение, вынырнули из потаенных мест и заговорили; самая прекрасная из жемчужин расправила свои мотыльковые крылья, светилась, звучала морской музыкой, она сказала: «Мы с тобой сестры — дочери страдания; подождешь меня? Мы исчезнем вместе, мне осталось лишь превратиться в женщину». И вот явилась Птица с крыльями орла и лапами льва, головой женщины и крупом коня. Животное упало к ее ногам, лизало их, обещало семьсот лет изобилия любимой дочери. Самый ужасный — Ребенок — добрался до ее колен и, плача, умолял: «Не оставишь меня? Я слаб, страдаю, останься, мама!» Он играл с другими, распространяя в воздухе леность, и небо, казалось, уступало его жалобам. Дева — с ее чистой песней — принесла свои хоры, расслабляющие душу. Цари Востока прибыли с рабами, армиями и женами; Раненые просили ее помощи, Несчастные тянули к ней руки: «Не покидай нас! Не покидай нас!» Я сам воскликнул: «Не покидай нас! Мы будем обожать тебя, останься!» Цветы вышли из семян, их запахи обволакивали ее и тоже умоляли: «Останься!» Гигант Енак[21] вышел из Юпитера, привел с собой Золото и его друзей, увлекая за собой Духов Звездных Земель, и все они говорили: «Мы будем служить тебе семьсот лет». Наконец, сама Смерть спустилась со своего белого коня и сказала: «Я буду повиноваться тебе!» Все пали ниц перед ней, и если бы вы были там, то увидели бы, что они заполнили всю большую долину, и все кричали ей: «Мы вскормили тебя, ты наше дитя, не оставляй нас». Сама Жизнь вышла из своих Красных Вод и пообещала: «Я не покину тебя!» Затем, заметив молчание Серафиты, она засияла как солнце, воскликнув: «Я — свет!» «Свет там!» — возразила Серафита, указывая на облака, в которых летали архангелы; но она была утомлена, Желание сокрушило ее нервы, она могла лишь причитать: «Боже мой!» Множество Ангельских душ, карабкаясь по горе и почти добравшись до ее вершины, обнаруживали под ногами гравий, по которому они снова катились в пропасть! Все эти падшие Души восхищались ее твердостью; их оцепеневший Хор, рыдая, призывал ее: «Мужайся». Наконец она поборола Желание, разыгравшееся в ней во всех Формах и во всех Видах. Не шелохнувшись, она молилась, и когда подняла глаза, то увидела ноги Ангелов, улетающих на небо.
— Она увидела ноги Ангелов? — повторил Вильфрид.
— Да, — подтвердил старик.
— Она рассказывала вам свой сон? — спросил Вильфрид.
— Такой же серьезный, как и сон вашей жизни, — ответил Давид. — Я был при этом.
Спокойствие старого слуги изумило Вильфрида, он ушел, спрашивая себя, насколько эти необычные видения уступали тем, о которых он читал накануне в книге Сведенборга.
— Если Духи существуют, они должны действовать, — говорил он себе, входя в дом священника, где нашел господина Беккера в одиночестве.
— Дорогой пастор, — сказал Вильфрид, — Серафита связана с нами только своей формой, непроницаемой формой. Не считайте меня ни сумасшедшим, ни влюбленным: убеждение не может быть предметом спора. Превратите мою веру в научное предположение, и постараемся вместе понять его. Завтра мы оба пойдем к ней.
— И что будет? — отреагировал господин Беккер.
— Если взору ее послушно пространство, если мысль ее — разумный взгляд, позволяющий ей охватить все на свете и добраться до сути всего, связать все это с общей эволюцией миров; если, одним словом, она все знает и видит, пусть же прорицательница вещает, заставим эту неумолимую орлицу расправить крылья, вспугнув ее! Поможете мне? Я вдыхаю огонь, пожирающий меня, — либо я погашу его, либо сгорю в нем. Я нашел наконец добычу, я хочу ее.
— Это была бы, — сказал священник, — достаточно трудная победа, ведь бедная девушка...
— Что? — не сдержался Вильфрид.
— Сумасшедшая, — сказал священник.
— Я не оспариваю ваше утверждение, но и вы не оспаривайте ее превосходства над нами. Дорогой господин Беккер, она часто смущала меня своей эрудицией. Ей доводилось путешествовать?
— Из своего дома к фьорду.
— Она не покидала Жарвиса! — вскричал Вильфрид. — Значит, она много читала?
— Ни листочка, ни буквы! В Жарвисе книги были только у меня. Что касается произведений Сведенборга — а лишь они имелись в замке, — вот они перед вами. Она не дотрагивалась ни до одного из них.
— Вы никогда не пытались поговорить с ней?
— К чему?
— Никто не жил с ней под одной крышей?
— У нее нет друзей, кроме вас и Минны, нет и слуг, кроме Давида.
— Она никогда не слышала разговоров о науке, об искусстве?
— От кого?
— Но она уверенно рассуждает обо всем этом, многие из наших бесед — лишне тому подтверждение, что вы думаете об этом?
— Весьма возможно, что за несколько лет молчания девушка приобрела способности, которыми обладали Апполон из Тиана и многие так называемые колдуны, сожженные инквизицией за то, что не хотели признать существование другой жизни.
— Если бы она заговорила по-арабски, что бы вы об этом подумали?
— Истории медицинских наук известны несколько девиц, говоривших на незнакомых им языках.
— И все же?! — горячился Вильфрид. — Ей ведь известны такие факты из моего прошлого, о которых знал лишь я один.
— Посмотрим, расскажет ли она мне о моих сокровенных мыслях, — сказал господин Беккер.
Вошла Минна.
— Итак, дочка, что происходит с твоим демоном?
— Он страдает, отец, — ответила она, приветствуя Вильфрида. — Человеческие страсти в их фальшивых нарядах окружили его ночью и угостили невиданными пышными церемониями. Но вы ведь смеетесь над этими сказками.
— Для того, кто умеет читать ее мысли, они так же прекрасны, как сказки из «Тысячи и одной ночи» для заурядного обывателя, — сказал, улыбаясь, пастор.
— Но разве Сатана не перенес Спасителя на вершину храма, показав Ему народы у Его ног?
— Евангелисты, — ответил пастор, — не очень внимательно правили копии, а потому есть несколько версий.
— Верите ли вы в реальность ее видений? — спросил Вильфрид у Минны.
— Кто может в этом сомневаться, когда он о них рассказывает?
— Он? — спросил Вильфрид. — Кто это?
— Тот, кто там, — ответила Минна, указывая на замок.
— Вы говорите о Серафите! — изумился иностранец.
Девушка опустила голову, бросив на него взгляд, полный нежного лукавства.
— И вы тоже, — снова заговорил Вильфрид, — развлекаетесь тем, что сбиваете меня с толку. Кто это? Что вы думаете о ней?
— То, что я чувствую, необъяснимо, — зарделась Минна.
— Вы сошли с ума! — воскликнул пастор.
— До завтра! — сказал Вильфрид.
IV. Тучи над святилищем
Есть зрелища, на создание которых человек готов пожертвовать все свои материальные сокровища. Целые народы рабов и ныряльщиков искали на дне морском и во чреве скал те самые жемчуга и бриллианты, которые украшают зрителей. Передаваемые из поколения в поколение, эти сокровища сверкали на всех коронованных лбах, а если бы могли говорить, то поведали бы самую истинную из человеческих историй. Действительно, разве не были они свидетелями несчастий и радостей сильных и слабых мира сего? Их носили повсюду с гордостью на праздниках, со слезами к ростовщику, их крали, за них убивали, придумывали искуснейшие вещи, чтобы перевозить их в сохранности. За исключением жемчужины Клеопатры, ни одна из них не потерялась.
Великие, Блаженные собираются, чтобы посмотреть, как возлагают корону на какого-нибудь короля, чье убранство — дело рук человеческих, но в час славы пурпур его менее совершенен, чем пурпур простого полевого цветка. Все эти роскошные праздники света несут в себе музыку, в которой почти гремит слово Человека; и все же находятся мысль, чувство, способные сокрушить все его творения. Дух может сосредоточить вокруг человека и в самом человеке ярчайший свет истины, позволить ему услышать самые дивные мелодии, разбросать по небу сверкающие созвездия, которым он станет задавать свои вопросы. Сердце способно и на большее! Человек может оказаться один на один с единственным созданием, найти в едином слове, в едином взгляде невыносимое бремя, настолько слепящее и оглушающее, что под его тяжестью он сгибается и падает на колени. Самые реальные сокровища заключены вовсе не в вещах, но в нас самих.
