Кнут Гамсун - Виктория (пер. В. К.)
— Хорошо, мы не поѣдемъ въ Лондонъ, — задумчиво произнесъ онъ.
— Да, правда! Мы не поѣдемъ. Кончилъ ты писатъ «Силу пола?» Господи, меня такъ интересуетъ эта вещь. Ты долженъ скорѣе кончитъ ее и притти къ намъ, Іоганнесъ. Часъ любви, вѣдь ты такъ говорилъ?.. Роскошная папская мантія, красная ночь. Боже мой, я такъ хорошо помню все, что ты мнѣ разсказывалъ. Послѣднее время я рѣдко приходила къ тебѣ; но теперь я буду приходитъ къ тебѣ каждый день и узнавать, какъ подвигается твоя работа.
— Я скоро кончу, — сказалъ онъ, не отрывая отъ нея глазъ.
— Сегодня я взяла всѣ твои книги и перенесла ихъ въ свою комнату. Я хочу ихъ перечесть; это меня нисколько не утомитъ, я Даже радуюсь этому. Послушай, Іоганнесъ, будь такимъ милымъ, проводи меня домой. Я не знаю, могу ли я спокойно дойти до дому. Право, я не знаю. Можетъ-быть, кто-нибудь ходитъ по улицѣ и ждетъ, когда я выйду. Я почти увѣрена въ этомъ…. Вдругъ она разразилась слезами и заговорила, волнуясь. — Я назвала его лгуномъ, но я совсѣмъ не хотѣла этого сказатъ. Онъ ничего не лгалъ мнѣ, напротивъ, онъ все время былъ…. Въ четвергъ у насъ будутъ гости, его не будетъ, но ты долженъ притти, слышишь! Обѣщаешь? Но я не хотѣла дурно говоритъ о немъ. Что ты теперь обо мнѣ подумаешь?
Онъ отвѣчалъ:
— Я начинаю понимать тебя.
Она бросилась къ нему на грудь, прижалась къ нему, дрожа и плача.
— Но я тебя тоже люблю! — воскликнула она. — Ты долженъ мнѣ вѣрить. Я не люблю одного его, это было бы безумно съ моей сгороны. Когда въ прошломъ году ты спросилъ меня, я такъ обрадовалась; а теперъ я узнала его. Я не понимаю. Неужели это такъ дурно съ моей стороны, Іоганнесъ? Я люблю его, можетъ-быть, не много больше, чѣмъ тебя; я не виновата въ этомъ, со мной что-то случилось. О, Боже мой, я не спала столько ночей съ тѣхъ поръ, какъ увидѣла его, и я люблю его все сильнѣе и сильнѣе. Что же мнѣ дѣлать? Ты старше меня, скажи мнѣ. Онъ проводилъ меня сюда и ждетъ на улицѣ, чтобы проводить меня домой; можетъ-быть, онъ озябъ тамъ. Ты презираешь меня, Іоганнесъ? Я не цѣловала его, нѣтъ, этого не было, повѣрь мнѣ; я только подарила ему розу. Отчего ты все молчишь, Іоганнесъ? Скажи, что мнѣ дѣлать, я больше не могу выноситъ этого.
Іоганнесъ сидѣлъ и внимательно слушалъ ее. Онъ сказалъ:
— Мнѣ нечего отвѣтитъ тебѣ.
— Благодарю, благодарю тебя, милый Іоганнесъ, это такъ хорошо съ твоей стороны, что ты не сердишься на меня, — сказала она, вытирая слезы. — Но ты не долженъ думать, что я не люблю тебя. Господи, я буду приходить къ тебѣ какъ можно чаще и дѣлать все, что ты хочешь. Вотъ только одно, что я люблю его больше, чѣмъ тебя. Я не хотѣла этого. Я не виновата въ этомъ.
Онъ молча поднялся и сказалъ, надѣвая шляпу:
— Пойдемъ!
Они сошли съ лѣстницы.
У подъѣзда стоялъ Ричмондъ. Это — молодой человѣкъ съ черными волосами и темными глазами, сіяющими молодостью и жизнью. Щеки его покраснѣли отъ холода.
— Вы озябли? — спросила Камилла, быстро подходя къ нему.
Голосъ ея дрожалъ отъ волненія. Вдругъ она обернулась къ Іоганнесу, взяла его подъ руку и сказала:
— Прости, я не спросила, можетъ-быть, тебѣ тоже холодно. Ты не надѣлъ пальто, хочешь я схожу и принесу его? Нѣтъ? Ну, такъ застегнись, по крайней мѣрѣ.
И она застегнула его сюртукъ.
Іоганнесъ протянулъ Ричмонду руку. Онъ находился въ какомъ-то странномъ состояніи, какъ-будто все происходящее совсѣмъ не касалось его. Онъ неувѣренно, слабо улыбнулся и пробормоталъ:
— Очень радъ васъ видѣть.
Лицо Ричмонда не имѣло виноватаго или смущеннаго выраженія. На лицѣ его мелькнула улыбка удовольствія, когда онъ узналъ Іоганнеса, и онъ вѣжливо поклонился.
— Недавно въ Лондонѣ я видѣлъ въ одномъ изъ магазиновъ вашу книгу, — сказалъ онъ. — Это былъ переводъ. Такъ пріятно было это видѣть, словно привѣтъ съ родины.
Камилла шла между ними и поочереди взглядывала то на одного, то на другого. Наконецъ, она сказала:
— Итакъ, ты придёшь въ четвергъ, Іоганнесъ. Прости, что я думаю только о своемъ, — прибавила она, улыбаясь. Затѣмъ она обратилась къ Ричмонду и просила его тоже притти. Будутъ только хорошіе знакомые и, между прочимъ, Викторія съ матерью.
Іоганнесъ вдругъ остановился и сказалъ:,
— Собственно говоря, я могу вернуться.
— До свиданья, до четверга! — отвѣчала Камилла.
Ричмондъ крѣпко пожалъ ему руку. И двое молодыхъ людей, веселые и счастливые, пошли своей дорогой.
XII
Мать, одѣтая въ голубое, находилась въ страшномъ волненіи, она каждую минуту ждала сигнала изъ сада, а пока мужъ дома, никто не можетъ пройти черезъ него. Ахъ, этотъ мужъ, этотъ сорокалѣтній, лысый мужъ! Какія мысли тревожатъ его сегодня вечеромъ? Онъ сидитъ блѣдный, неподвижно и молча, пристально глядя въ газету…
Она ни на минуту не можетъ успокоиться; часы бьютъ одиннадцать. Дѣти давно уже спятъ, а мужъ все еще не уходитъ. Что, если раздастся сигналъ, дверь отопрется маленькимъ, дорогимъ ключикомъ, — и двое мужчинъ встрѣтятся лицомъ к. ъ лицу! Она боялась довести свою мысль до конца.
Она ушла въ темный уголъ комнаты, ломала руки, и, наконецъ, сказала:
— Уже одиннадцать. Если хочешь попасть въ клубъ, пора итти.
Онъ поднялся, поблѣднѣлъ еще больше и вышелъ изъ комнаты, вышелъ изъ дому.
Выйдя изъ сада, онъ остановился и услышалъ сигналъ, осторожный свистъ. По дорожкѣ раздались шаги, во входной двери, щелкнулъ замокъ, и на занавѣси окна появились двѣ тѣни.
Онъ зналъ впередъ и сигналъ, и шаги, и тѣни въ окнѣ; все это было ему знакомо.
Онъ пошелъ въ клубъ. Онъ былъ еще отпертъ, въ окнахъ былъ виденъ свѣтъ, но онъ не вошелъ. Полчаса ходилъ онъ по улицѣ и кругомъ сада, безконечные полчаса! Ну, пусть подождутъ меня еще четверть часа! думалъ онъ и продолжаетъ ходить. Затѣмъ онъ входитъ въ садъ, поднимается по лѣстницѣ и звонитъ.
Дѣвушка отпираетъ дверь, высовываетъ голову и говоритъ:
— Барыня уже давно…
— Ушла спать, — договариваетъ онъ, — Подите, скажите барышнѣ, что ея мужъ вернулся.
Дѣвушка уходитъ. Она стучитъ въ комнату барыни и передаетъ приказаніе черезъ запертую дверь:
— Мнѣ приказали сказать, что баринъ вернулся.
Барыня спрашиваетъ изъ своей комнаты:
— Что ты говоришь, вернулся баринъ? Кто тебѣ велѣлъ это сказать?
— Самъ баринъ. Онъ стоитъ за дверями. — Изъ комнаты барыни раздается стонъ отчаянія, шопотъ, отворяется и захлопывается дверь и все стихаетъ.
Входитъ баринъ. Жена въ смертельномъ ужасѣ выходитъ ему навстрѣчу.
— Клубъ былъ уже запертъ, — говоритъ онъ сейчасъ же изъ жалости и состраданія. — Я послалъ предупредить тебя, чтобы ты не испугалась.
Она опускается на стулъ успокоенная, чувствуя себя спасенной. Подъ вліяніемъ охватившаго ее счастья, она хочетъ быть доброй и спрашиваетъ мужа:
— Ты такъ блѣденъ. Что съ тобой, милый?
— Со мной ничего, — отвѣчаетъ онъ.
— Съ тобой ничего не случилось? У тебя такой измученный видъ.
Мужъ отвѣчаетъ:
— Нѣтъ, я улыбаюсь. Это у меня такая улыбка. Я теперь всегда сохраняю на лицѣ эту гримасу.
Она слушаетъ эти отрывистые слова и не понимаетъ ихъ. Что онъ хочетъ этимъ сказать?
Вдругъ онъ порывисто, съ безумной силой обнимаетъ ее и шепчетъ ей въ лицо:
— А не наставить ли намъ ему рога, — тому, кто только что ушелъ, — не наставить ли намъ ему рога?
Она вскрикнула и позвала дѣвушку. Онъ выпустилъ ее съ тихимъ, сухимъ смѣхомъ, при чемъ онъ кривитъ ротъ и бьетъ себя по колѣнямъ.
Утромъ доброе чувство одерживаетъ въ женѣ верхъ и она говоритъ мужу:
— Вчера вечеромъ у тебя былъ странный припадокъ; теперь онъ, разумѣется, прошелъ; но ты блѣденъ.
— Да, — отвѣчаетъ онъ, — въ мои годы не слѣдуетъ увлекаться. Этого больше не повторится.
Изобразивъ разные виды любви, монахъ Вендтъ разсказываетъ еще объ одной любви:
— Потому что такая любовь доходитъ до самозабвенія!
Новобрачные только что вернулись на родину послѣ долгаго свадебнаго путешествія и удалились на покой.
Падающая звѣзда скатилась надъ ихъ домомъ.
Лѣтомъ молодые гуляли вмѣстѣ и не разлучались. Они рвали желтые, красные и голубые цвѣты и собирали ихъ въ букеты, они любовались, какъ вѣтеръ колышетъ траву, слушали пѣнье птицъ въ лѣсу, и каждое ихъ слово было лаской. Зимой они катались на саняхъ, и надъ ихъ головами на безпредѣльномъ небосводѣ сіяли звѣзды.
Такъ прошло много, много лѣтъ. У нихъ было уже трое дѣтей, но ихъ сердца любили другъ друга, какъ въ день перваго поцѣлуя.
Но вотъ мужъ заболѣлъ какой-то болѣзнью, на долго приковавшей его къ постели. Терпѣніе жены подверглось трудному испытанію. Когда онъ, наконецъ, выздоровѣлъ и всталъ съ постели, онъ самъ себя не узналъ. Болѣзнь обезобразила его и лишила волосъ.
Онъ долго страдалъ молча. Однажды утромъ онъ сказалъ:
— Теперь ты меня, конечно, разлюбила?