Ромен Роллан - Жан-Кристоф. Книги 1-5
— Свинья!
Он оттолкнул его и двинулся к выходу, где строем стояли приказчики. На пороге он брезгливо плюнул.
Кристоф быстро шагал по улице, пьяный от гнева. Дождь отрезвил его. Куда он шел? Он и сам не знал. Знакомых у него не было. Чтобы собраться с мыслями, он остановился перед витриной книжного магазина и смотрел, не видя, на выставленные книги. Вдруг внимание его привлекла фамилия издателя, напечатанная на обложке. Почему, он сам не понимал. Через несколько секунд он вспомнил, что это фамилия издателя, у которого служил Сильвен Кон. Он записал адрес… Зачем? Конечно, он не пойдет туда… Почему не пойдет? Если этот мерзавец Динер, который был его лучшим другом, оказал ему такой прием, то чего же ожидать от человека, с которым Кристоф в свое время обращался так бесцеремонно и который, наверно, ненавидит его? Ничего, кроме лишних унижений! Вся кровь кипела в нем. Но, должно быть, прирожденный пессимизм, развившийся в нем под воздействием воспитания, побуждал его испить до конца чашу людской подлости. «Я не вправе слишком привередничать. Надо все испробовать, а потом уж околевать».
Внутренний голос добавил:. «И я не околею».
Кристоф еще раз прочитал адрес и отправился к Кону. Он решил разбить ему физиономию при первом же дерзком слове.
Издательство помещалось в квартале Мадлен. Кристоф поднялся в приемную на втором этаже и спросил Сильвена Кона. Швейцар в ливрее ответил, что «не знает такого». Кристоф удивился, решив, что, очевидно, плохо произнес имя, и повторил вопрос, но швейцар, внимательно выслушав его, подтвердил, что в издательстве таких не имеется. Совсем опешивший Кристоф извинился и уже собрался уходить, как вдруг в конце коридора отворилась дверь и показался сам Кон, провожавший какую-то даму. Под впечатлением полученной от Динера обиды Кристоф склонен был везде видеть насмешку. Поэтому первой его мыслью было, что Кон заметил, как он входил, и приказал сказать, что его нет. В негодовании он быстро направился к выходу, как вдруг услышал свое имя. Зоркие глаза Кона издали узнали Кристофа, и вот уже сам Кон бежал к нему с улыбкой на губах, с протянутыми руками, сияя от радости.
Сильвен Кон был низенький, коренастый, гладко выбритый по американской моде жгучий брюнет, багрово-красный, широколицый, с заплывшими жиром чертами, с прищуренными бегающими глазками, немного перекошенным ртом и брезгливой хитрой улыбкой. Одет он был с изяществом, которое долженствовало скрывать изъяны его сложения — сутулые плечи и широкие ляжки. Никакие другие недостатки не тревожили самолюбия Кона, но он бы с удовольствием согласился получать каждый день по пинку в зад, лишь бы это прибавило ему росту и стройности. Во всем остальном он был вполне доволен собой и считал себя неотразимым. И самое замечательное, что он не ошибался. Этот немецкий еврейчик, этот увалень, сделался хроникером и арбитром парижской моды. Замысловато-утонченным слогом писал он нудные отчеты о светской жизни. Он считался поборником изящного французского стиля, французской элегантности, французской галантности, французского остроумия, — словом, само регентство, красные каблучки, кавалер Лозен{77}. Над ним потешались, но это не мешало ему преуспевать. Те, что говорят, будто в Париже смешное убивает, не знают Парижа: смешное там не только не убивает, а, наоборот, многих кормит; смешное помогает достичь в Париже всего, даже славы, даже успеха у женщин. Сильвен Кон терял счет признаниям в любви, которые получал ежедневно за свое франкфуртское фиглярство.
Говорил он фистулой, с сильным акцентом.
— Вот приятный сюрприз! — весело вскричал он, тряся руку Кристофа своими жирными ручками с короткими, раздутыми, как сосиски, пальцами.
Он все не мог решиться выпустить Кристофа из объятий. Казалось, это встретились два лучших друга. Ошарашенный Кристоф подумал, уж не насмехается ли над ним Кон. Но Кон не насмехался. А если и насмехался, то не больше обычного. Кон не отличался злопамятством, он был слишком умен для этого. Давным-давно позабыл он суровые расправы Кристофа, а если бы и вспомнил, то не придал бы этому значения. Он заранее восторгался тем, что случай предоставил ему возможность показать себя старому товарищу во всем своем новом блеске и щегольнуть перед ним изысканностью парижского обхождения. Он не лгал, говоря о приятном сюрпризе: менее всего на свете он ожидал увидеть Кристофа; и хотя он был слишком искушенным человеком, чтобы не догадаться о цели этого визита, он искренне обрадовался Кристофу — уже потому, что видел в этом посещении признание своей влиятельности.
— Вы прямо из наших мест? Как поживает мамаша? — спрашивал он с фамильярностью, которая в другое время покоробила бы Кристофа, но здесь, в этом чужом городе, показалась ему даже приятной.
— Но, позвольте, ведь мне сейчас сказали, — недоверчиво заметил Кристоф, — что никакого господина Кона здесь вообще нет?
— Господина Кона действительно здесь нет, — со смехом подтвердил Сильвен Кон. — Я больше не Кон. Меня зовут Гамильтоном, — Виноват! — вдруг прервал он сам себя и побежал пожать руку проходившей мимо даме, состроив при этом самую любезную улыбку.
Он тут же вернулся и объяснил, что это писательница, прославившаяся жгуче-сладострастными романами. У современной Сафо были пышные формы и огненно-рыжие волосы, обрамлявшие веселое накрашенное лицо; грудь была украшена орденом на фиолетовой ленточке. Она говорила претенциозно, мужским голосом, с акцентом Франш-Контэ.
Кон возобновил свои расспросы. Он осведомился о всех земляках, интересовался, кокетничая своей памятью, что сталось с таким-то или таким-то. Кристоф позабыл про свою былую антипатию; он уже чувствовал признательность и отвечал сердечно, приводил массу подробностей, совершенно неинтересных Кону (пока тот снова не прервал его).
— Виноват! — прервал он разговор и побежал здороваться с другой посетительницей.
— Что это? — удивился Кристоф. — Неужели во Франции пишут одни только женщины?
Кон расхохотался и фатовато ответил:
— Франция — женщина, дорогой мой. Если хотите преуспеть, намотайте себе это на ус.
Но Кристоф не слушал его и продолжал свое. Чтобы как-нибудь положить конец его излияниям, Кон спросил:
— Но как вы сюда попали, черт возьми?
«Так и есть! — подумал Кристоф. — Он ничего не знает. Оттого-то он так и любезен. Все изменится, когда я ему скажу».
Он счел делом чести сообщить обо всем, что могло скомпрометировать его: о драке с солдатами, о возбужденном против него судебном преследовании и о бегстве из Германии.
Кон покатился со смеху.
— Браво! — кричал он. — Браво! Презабавная история!
Он с жаром пожал Кристофу руку. Его приводило в восторг любое посрамление властей. Рассказ же Кристофа особенно позабавил его, поскольку он знал героев этой истории; ему наглядно представился весь ее комизм.
— Послушайте, — продолжал он. — Уже первый час. Сделайте мне удовольствие… позавтракаем вместе.
Кристоф с благодарностью принял предложение. Он подумал: «Действительно, он славный малый. Как я ошибался!»
Они вышли вместе. По дороге Кристоф отважился изложить свою просьбу.
— Вы сами видите, в каком я положении. Я приехал сюда искать работы, уроков музыки, пока меня еще не знают. Могли бы вы порекомендовать меня?
— Еще бы! — воскликнул Кон. — Сколько угодно. Я всех здесь знаю. Весь к вашим услугам.
Он был счастлив щегольнуть своим влиянием.
Кристоф рассыпался в благодарностях. Огромная тяжесть свалилась с его плеч.
За столом он набросился на пищу с аппетитом человека, голодавшего уже третьи сутки. Он повязал салфетку вокруг шеи и ел с ножа. Прожорливость его и мужицкие манеры шокировали Кона-Гамильтона. А пожалуй, еще больше задевало равнодушие Кристофа к его бахвальству. Кон намеревался ослепить молодого человека рассказами о своих блестящих знакомствах, об умопомрачительном успехе у женщин. Но зря он старался — Кристоф не слушал, бесцеремонно перебивал. Язык у него развязался, он чувствовал себя слишком непринужденно. Сердце его было переполнено благодарностью, и он совсем замучил Кона, простодушно поверяя ему свои планы на будущее. Особенно раздражала Кона манера Кристофа тянуться к нему через стол и с чувством пожимать ему руку. И уже в совершенную ярость его привело предложение Кристофа чокнуться по немецкому обычаю и выпить сентиментальный тост за земляков и за «Vater Rhein»[47]. Кон с ужасом ожидал, что Кристоф, чего доброго, еще запоет. Соседи иронически поглядывали на них. Сославшись на неотложные дела, Кон извинился и встал. Но Кристоф уцепился за него: он хотел знать, когда он может получить рекомендацию, пойти к кому-нибудь, начать уроки.
— Я займусь этим. Сегодня же. Сегодня же вечером, — пообещал Кон. — Даже сейчас. Можете быть спокойны.
