Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
Однако в 90-х годах в произведениях Золя все больше прорываются проповеднические ноты; романист стремится дополнить критику утверждением своего положительного идеала. Романы «Доктор Паскаль» и «Париж», завершающие — соответственно — серии «Ругон-Маккары» и «Три города», содержат в себе горячую апологию науки как единственной силы, способной возвысить, облагородить и усовершенствовать человечество. В «Париже» особенно подчеркнута социально-преобразующая функция науки, вера в нее приобретает черты новой религии, а распространителям научного мировоззрения приписывается едва ли не мессианская роль.
Под влиянием такого умонастроения Золя видоизменяет первоначальный замысел романа «Отбросы». Устремленный в будущее, он хочет перенести теперь центр тяжести с критики на положительную программу. Одновременно рождается идея серии романов, в которых развертывались бы разные аспекты его проповеди.
Возможно, что к этому толкает Золя и критика «Парижа» социалистической прессой, разъяснявшей безосновательность упований писателя на самодовлеющее значение науки в движении человечества к социальному прогрессу. Сознавая, что на одну лишь науку нельзя возложить целиком задачу изменения общества к лучшему, Золя хочет показать также и необходимые для этого, с его точки зрения, моральные предпосылки.
Первоначальный план новой серии составлен Золя не позже конца 1897 года (он опубликован только в 1927 г. в журнале «Меркюр де Франс» исследователем творчества Золя Морисом Леблоном). Здесь впервые сформулирована идея романов-«евангелий». Золя ясно осознает свою цель. Теперь он хочет выступить в роли проповедника-моралиста и социального реформатора. Перенося на свои романы название книг христианского священного писания, он возвещает с самого начала, что в совокупности они представят изложение нового вероучения. Использование понятий, терминов и образов канонических религиозных книг субъективно означало для Золя дерзкий вызов церкви, но при всем этом он заимствует кое-какой традиционный реквизит у отрицаемой им христианской религии.
Вначале Золя представлял себе серию состоящей из трех, а не четырех «евангелий». В записи 1897 года читаем: «„Три евангелия“ — „Четвероевангелие“: я добавил „Истину“ [4] — общее название для трех романов: „Плодовитость“, „Труд“, „Справедливость“, которые составят продолжение моей трилогии „Три города“ — „Лурд“, „Рим“, „Париж“.
В первом романе — „Плодовитость“ — я разрабатываю сюжет, мнившийся мне под названием „Отбросы“. Но я смягчаю и расширяю этот сюжет, превращаю его в гимн плодовитости. Сделать эстетичной плодовитую женщину (вместе с Жаном, сыном Пьера и Марии), женщину кормящую, женщину, имеющую много детей. Против девства, религии смерти, за произрастание и развитие всех завязей. Сначала — за плодовитость родины, за увеличение рождаемости во Франции, немного патриотизма, затем сюжет распространяется на все человечество. В „Плодовитости“ я создам Семью».
Далее следует изложение общей идеи и сюжетной канвы романа «Труд». Героем его оставался Жан (имя символически значимое, по-французски соответствующее имени Иоанн; оно, видимо, должно было вызывать ассоциацию либо с евангелистом Иоанном, либо с Иоанном Крестителем). Роман замышлялся как «осанна труду», прославление физического труда, земледельческого в особенности, как демонстрация необходимости и благотворности труда для здоровья человека. На Жана возлагалась миссия создать Город будущего, который представляется Золя в виде утопической социальной организации, описанной еще в 40-х годах XIX века Шарлем Фурье. Золя прямо указывает на то, что для романа «Труд» он выбирает Фурье в качестве своего идейного руководителя.
Третий роман — «Справедливость» — должен был охватить уже все человечество. В нем Золя собирался изобразить человеческое сообщество, образующееся «поверх всех границ». «Соединенные Штаты Европы», — записывает он, воскрешая прекраснодушную мечту, с которой в свое время носился еще Виктор Гюго. Золя воодушевлен перспективой создания «Союза всех народов». Он хочет поставить в своем произведении вопрос о расах — латинской, германской, англосаксонской — и утвердить идею вечного мира между народами, идею всеобщего разоружения.
В романе предполагалось развернуть грандиозную панораму человечества, он должен был строиться как ряд посещений Жаном, ведомым неким «апостолом», разных народов земли. Финал романа мыслился автору как апофеоз мира и единения народов. «Само слово „Справедливость“, — уточняет Золя, — должно пониматься в смысле солидарности как средства для достижения цели, которой является счастье».
Плану, намеченному в 1897 году, и следовал, во всем основном, Золя, работая над своей последней серией. Но непосредственно перед началом работы над «Плодовитостью» в этот план были внесены два существенных изменения. Одно из них состояло в том, что «евангелий» стало не три, а четыре.
В «Наброске» к «Плодовитости», на первой его странице, Золя пишет: «Мне пришла в голову идея создать не три, а четыре евангелия, чтобы была полная параллель с „Четвероевангелием“ Иоанна, Луки, Марка, Матфея. Тогда у меня будут: „Плодовитость“, „Труд“, „Истина“ („Человечность“?), „Справедливость“». Золя еще колеблется, как назвать роман, которому предстоит быть третьим в серии, но принципиально вопрос решен. И название «Истина» вскоре закрепляется за этим вновь задуманным романом. В цитируемом «Наброске» Золя говорит о нем еще скупо: «…то же и в отношении истины: завоевание ею века, отступление заблуждений, наука побеждает все более и более…» Дальнейшие обстоятельства объясняют, однако, почему в первоначальный план вносятся изменения, как возникает идея романа «Истина».
В связи с борьбой вокруг дела Дрейфуса, в которой Золя принял столь активное участие, проблема истины, противопоставляемой лжи, предрассудкам, кастовым интересам, националистическим и прочим заблуждениям, приобрела крайнюю остроту для всей прогрессивной части французского общества и для самого Золя как выразителя ее настроений — в особенности. В серии романов, посвященных будущему благополучию человечества, утверждающемуся благодаря убедительной проповеди разумных принципов, борьба за торжество истины должна была найти свое место.
Вторым существенным изменением плана явился отказ от единого героя всех романов серии.
Поставить в центр серии одного героя, как в «Трех городах», значит — считает теперь Золя — стеснить себя; это даже и противоречит логике. «Не мог ли бы я вообразить четырех сыновей Пьера: Жана, Люка, Марка, Матье (имена четырех евангелистов во французском звучании. — В. Ш.), которые были бы четырьмя героями четырех эпизодов?» На этом решении Золя останавливается окончательно. Теперь Матье (Матфей) будет утверждать плодовитость, Люк (Лука) — труд, Марк — истину, Жан (Иоанн) — справедливость.
Преимущество такого решения Золя видит в том, что в каждом романе он сможет развертывать жизнь героя на протяжении восьмидесяти или девяноста лет и таким образом показать «весь ближайший век… проследить весь ход прогресса, все будущее, не дробя его на куски. Каждый из братьев выражает — и притом во всей полноте — понятие, стоящее в заглавии соответствующего эпизода».
Создавая свои серии, Золя всегда стремился к их архитектонической стройности. Серия «Четвероевангелие» была задумана как ступенчатая система с восхождением от более узкого круга к более широкому. Уже в записи 1897 года Золя намечает эту схему: «От романа к роману я расширяю свои рамки (очень важно!): сначала дом — в „Плодовитости“, затем город — в „Труде“ и, наконец, широкий мир — в „Справедливости“.
Таким образом, „Четвероевангелие“ мыслилось его автору как прозрение в будущее и одновременно как призыв к социальному переустройству на основе провозглашаемых им четырех принципов, суть которых кратко сформулирована в „Наброске“ к „Плодовитости“:
„1) Плодовитость, которая населяет мир, создает жизнь.
2) Труд, который организует жизнь и регулирует ее.
3) Истина, которая является конечной целью всякой науки и подготовляет справедливость.
4) Справедливость, которая объединяет человечество, воссоздает семейные связи, обеспечивает мир и способствует установлению полного счастья“.
Вдумчивый и острый критик буржуазного общества превращается теперь в мечтателя-утописта. Впрочем, Золя хочет показать утверждение благотворных начал будущей организации общества еще в недрах нынешнего социального устройства. „Но остерегаться идиллии, молочных рек. В овчарне необходимы волки…“ — замечает он в записи 1897 года. Будущее должно вырастать из преодоления настоящего, в борении с ним. Как явствует из содержания самих романов серии, это для Золя отнюдь не означает ни необходимости, ни желательности революционных потрясений. Но, во всяком случае, поскольку в романах „Четвероевангелия“ утопическая программа социального благополучия противопоставлена неправедным установлениям и губительным нравам современного буржуазного общества, еще и здесь в значительной мере может проявить себя критическая, разоблачительная сила таланта Золя.
