Макс Фриш - Синяя борода
— По всей вероятности, потому вы и не могли сопротивляться, когда вам связывали ноги, или вы считали, что это любовная игра?
Улыбающаяся жертва — девочка.
— Бывало ли, чтобы господин доктор Шаад приходил к вам с цветами? И если да, то были ли это лилии? Обвиняемый утверждает, что он не любит лилий и никогда в жизни не дарил лилий. Можете вы это подтвердить? И если да, то кто в ту субботу принес или прислал вам свежие лилии, которые были найдены на трупе?
Улыбающаяся жертва — с собакой.
— Поскольку вы являетесь жертвой, вас нельзя заставить давать показания, фрау Цогг; с другой стороны, ваши показания были бы очень полезны.
— ...
— Фрау Цогг, мы не можем точно установить, когда вы приняли снотворное. Согласно медицинской экспертизе, не исключено, что в шестнадцать часов вы еще были в состоянии открыть дверь в свою квартиру. Одной свидетельниц, правда, она несовершеннолетняя — кажется, что она помнит, как вы позднее задернули шторы. Верно ли это? Мы точно знаем, что вы не обедали. Чем вы занимались, фрау Цогг, до убийства?
Улыбающаяся жертва — собирает грибы.
— Относительно галстука, который вы однажды убрали из прихожей, после того как он вызвал недовольство вашего посетителя: вы знали, чей это галстук?
Улыбающаяся жертва — за рулем «порше».
Суду известна лишь небольшая часть ваших посетителей, фрау Цогг, поскольку в вашей книге записей они значатся чаще всего только по имени, и расплачивались они, очевидно, не чеками... Возможно, был какой-то посетитель, который обнаружил указанный галстук обвиняемого в вашей зеленой бидермайеровской спальне и пришел в ярость?
— ...
— Вы поняли вопрос?
— ...
Бывают мужчины, которые влюбляются, даже если платят за любовь, они не желают признавать того, что им, собственно, хорошо известно, и, так сказать, падают с неба на землю, когда случайно обнаруживают галстук, принадлежащий другому...
Улыбающаяся жертва.
— Кто бы это мог быть, фрау Цогг?
Улыбающаяся жертва — в кругу семьи.
— Я задам вопрос иначе...
Хуже всего — полусон, когда кажется, что на улице уже стоит наготове машина с маленькими зарешеченными окошками, хотя и в полусне знаешь, что ты оправдан.
— Так какая же это была рыба?
— Большая.
— Щука?
— Больше.
— И рыба лежала на земле?
— Да.
— Но она была живая — так вы сказали?
— Да.
— Вы когда-нибудь слышали, господин доктор Шаад, чтобы рыба, какой бы большой она ни была, проглотила змею?
— Я тоже был удивлен.
— А что случилось дальше?
— Я смотрел. Это было ужасно: сперва она проглотила половину змеи, начиная с головы, и я знал — больше рыбе не проглотить. Я видел, как змея начала медленно шевелиться, и рыба вдруг поняла, что умирает, а змея стала медленно выползать из мертвой рыбы...
— И на этом вы проснулись?
— Это было ужасно.
— Господин доктор Шаад...
— Ужасно!
— Вы знаете, что означает этот сон?
Ничего не остается, кроме прогулок по окрестностям.
— Вы все еще утверждаете, что расстались с жертвой в добром согласии?
— Да.
— От этого показания вы не отказываетесь?
— Нет.
— Когда вы вспомнили, что в то утро, пока вы вместе пили чай, непрестанно звонил телефон и Розалинда встала и вытащила штепсель из розетки, а вы рассмеялись, потому что это напомнило вам времена вашей совместной жизни?
— Только сейчас пришло на память.
— Вы не сказали об этом на суде.
— Это выпало у меня из памяти...
— Зато на суде вы сказали, что в то утро, придя к Розалинде, вы не заметили в ее квартире лилий.
— Совершенно верно.
— От этого показания вы не отказываетесь?
— Нет.
— Далее вы утверждали, что никогда не давите лилий, не любите этих цветов, считаете их пошлыми...
Банально-торжественными.
— Вы так заявили, господин доктор, и, к счастью, одна свидетельница, жена привратника, подтвердила на суде, что, когда она в то утро встретила на лестнице господина доктора Шаада, он не нес никаких цветов для мадам Цогг, а уж тем более лилий...
— Это правда.
— Вы никогда в жизни не дарили лилий?
— Это правда.
— Вы были потрясены, увидев сделанный полицией снимок: труп на ковре, пять лилий на трупе...
— Это было ужасно.
— Эти лилии подарили не вы?
— Я часто видел в квартире лилии.
— Вы об этом не сказали на суде...
— Каждый раз пять штук.
— Почему вы об этом не сказали?
— Не знаю...
— Предварительное заключение длилось почти десять месяцев, господин Шаад, судопроизводство три недели, у вас было достаточно времени, чтобы обо всем рассказать.
— Это выпало у меня из памяти.
— А сегодня здесь, в лесу, где никакой судья вас не допрашивает, вы вдруг припомнили, что часто видели в квартире лилии!
— Каждый раз пять штук.
— Телефон звонил непрестанно, и она, очевидно, знала, кто звонит, потому и вытащила штепсель из розетки, и вы рассмеялись, поскольку это напомнило вам времена совместной жизни, а когда Розалинда пошла на кухню, чтобы приготовить еще тостов, вы не удержались и встали, чтобы взглянуть на письмо, которое Розалинда так и не вынула из портативной пишущей машинки. Верно это? Вы прочитали по крайней мере обращение.
— Это верно.
— Что же это было за обращение?
— Чрезвычайно нежное.
— Вы не помните имени?
— Это было ласкательное имя...
— Обо всем этом вы не сказали на суде, потому ли, что вам неприятно, господин доктор Шаад, что вы заглянули в чужое письмо, или почему-либо другому?
— Это действительно выпало у меня из памяти.
— Потому что вам это было неприятно.
— Какое мне было дело до ее романов!
— И еще у вас выпало из памяти, что потом, после того как вы выпили рюмочку по дороге, вас обуяло желание зайти в цветочный магазин и послать ей пять лилий.
— Это была шутка.
— В котором часу это было?
— Не имею представления.
— Но это были лилии...
— Совершенно верно.
— Господин доктор Шаад!
— Это правда.
— Что еще у вас выпало из памяти?
Прогулки по окрестностям тоже, конечно, не помогают.
— К сожалению, господин Шаад, то, что вы вчера заявили в полиции, — неправда: вы прибыли в Рацвиль не пешком. К сожалению! Иначе вы не оказались бы сейчас здесь, в больнице.
— Нет...
— Вы наехали на дерево.
— Да, признаюсь...
— А дорога вообще была не скользкая, даже не мокрая. Вы опять сказали неправду, господин Шаад, и на асфальте не было палой листвы, ведь сейчас лето, вам стоит только открыть глаза, и вы увидите за окном зеленые листья.
— Как так не пешком...
— Вы чувствуете, что кто-то держит вас за руку?
— Да
— Вы знаете, кто держит вас за руку?
— Женщина.
— Почему вы не открываете глаза?
Все кругом белое, бесформенное и белое.
— Почему вы поехали именно в Рацвиль?
— Это моя родная деревня.
— Верно, господин Шаад, но почему вам понадобился унтер-офицер именно рацвильской полиции, когда вы вдруг решили сделать признание, что вы убили Розалинду Ц.? Ведь вы могли это сделать в любом полицейском участке.
— Но я был в Рацвиле.
— Вы давно уже не бывали в Рацвиле, вы ведь едва узнали деревню. По меньшей мере у двух человек вы справлялись, Рацвиль ли это. В гостинице «У медведя», где вы пили черный кофе после минеральной воды, вы рассказали хозяину, что прибыли в Рацвиль пешком, хотя ваша голубая машина стояла у церкви.
Утром она стояла у гравийного карьера.
Как и всегда, когда вы гуляете...
— Совершенно верно.
— Возможно, вы хотели прогуляться, вполне возможно. Но, вероятно, вы передумали, господин Шаад, и вернулись к машине, чтобы поехать в Рацвиль. Вы этого не помните?
— Я вдруг оказался в Рацвиле.
Согласно полицейскому донесению, вы были совершенно трезвы, когда появились у унтер-офицера Шлюмпфа. Через два часа вас отпустили — ровно в семнадцать десять, опять-таки трезвого. И вы не стали заходить в гостиницу «У медведя», чтобы выпить чего-нибудь, или в гостиницу «Под короной» — это по времени было бы невозможно: авария произошла в двадцати девяти километрах от Рацвиля, меньше чем через четверть часа после того, как вас отпустили из общинного управления Рацвиля; для этого вам пришлось бы ехать со скоростью сто двадцать километров в час.
— Это был бук?
— Почему вы решили наехать на дерево?
— Правду, и ничего кроме правды.
— Это был не бук, а сосна, господин доктор, вне всяких сомнений; по-видимому, вы уже и раньше собирались наехать на дерево, один раз вы увидели липу, потом, возможно, бук.
— А это была сосна...
— Да.
— А это были лилии...
— Вы опять говорите о другом, господин Шаад... Что касается вашего признания: понял ли вообще этот унтер-офицер, о чем вы ему говорили? Или вам пришлось рассказать всю историю убийства и про удушение галстуком, и только тогда он надел на вас наручники?
