Макс Фриш - Синяя борода
— Я не могла уснуть...
— Почему не могли, фрау Шаад?
— Он, по-моему, сидел в гостиной и один пил шампанское — я слышала, как били часы,
— Еще один вопрос, фрау Шаад...
— Что Феликс станет делать без своей практики!
— Верно ли предположение оправданного, что вы боялись, как бы он в постели не признался вам в преступлении и вы вдруг не оказались бы рядом с убийцей?
— Я убеждена в его невиновности.
— Значит, фрау Шаад, не это является причиной того, что вы легли спать в комнате для гостей?
— Нет.
— Вы убеждены в его невиновности...
— Совершенно.
— Относительно вчерашнего вечера, фрау Шаад...
— Я сдержала свое слово, что скажу ему, если в наших отношениях что-то изменится, а сейчас это произошло.
— Как он воспринял услышанное?
— По-рыцарски.
— Вы так и ожидали?
— Да.
— А когда это произошло, фрау Шаад?
— Мне не хотелось говорить ему этого до суда.
— Я понимаю.
— Писать об этом мне тоже не хотелось.
— Последний вопрос, фрау Шаад...
— Писать — это трусость.
— Каковы теперь ваши планы, фрау Шаад?
— Мы еще не знаем, все зависит от того, останется ли Герберт на телевидении или нет.
Помогают прогулки по окрестностям.
— Вы слышали, господин доктор Шаад: в ваших с Юттой отношениях что-то изменилось.
— Я ценю ее откровенность.
— Десять месяцев — долгий срок для женщины, которой уже почти тридцать пять, вы это сознавали еще во время предварительного заключения, господин Шаад, и, значит, вчерашнее открытие вас не поразило...
— Я ценю ее откровенность.
— Вы оставили машину у гравийного карьера и бродили целых четыре часа; начался дождь, и полчаса вы просидели на пне, господин доктор Шаад, вы не были поражены, но промокли до нитки и все еще ни о чем не могли думать. Это верно?
— Да.
— Ютта сдержала свое слово.
— Я ценю ее откровенность.
— Вы это уже говорили.
— Если в наших с Юттой отношениях что-то изменится, она скажет мне об этом, — так она обещала.
— Вас знобит, господин Шаад...
— Я ценю Ютту.
— Тем не менее вы простудитесь, господин Шаад, вы все еще сидите на этом пне, он мокрый, а вы без пальто и без кепки и надеетесь, что Ютта проснулась и кинулась вас искать. Это верно?
— Это верно.
— Почему вы не продолжали свою прогулку?
Чего я в прошлом году не видел, сидя в тюрьме: зазеленевших кустов, пашни в комьях земли, черных, как корочка шпика. Пастбища у ручья еще красноваты. Трактор отбрасывает черные комочки земли на дорогу, и пахнет навозом. Я стараюсь избегать лесовозных дорог. В воздухе прогрохотал реактивный истребитель. Я знаю, где я нахожусь. Вдали синеют горы. Фруктовые деревья еще голы, леса прозрачны, сквозь обнаженные ветви видно небо, а между стволами иной раз блеснет озеро, не голубое, но светло-серое, точно цинковое. На опушке елового леса в тени еще лежит пятнами снег, воздух теплый, вот и первая бабочка...
— Когда вы похоронили свою мать?
— Шесть лет назад.
— С тех пор вы в Рацвиле не бывали?
Нет.
— Вы понимаете, почему я спрашиваю вас об этом?
— Нет.
— Вам пятьдесят пять, господин доктор, и вы не можете сослаться на старческую забывчивость. Не странно ли, что вы все забыли? Во время первого допроса вы утверждали, что никогда не видели креста, который как-то хотели использовать в качестве аварийного знака.
— Я беру обратно свои показания...
— И вдруг теперь, шесть лет спустя, вы вспоминаете: этот самый крест, который никак не подходил в качестве аварийного знака, именно этот вычурный крест находится на церковном куполе в Рацвиле, где похоронена ваша почтенная матушка.
— Мне только сейчас это пришло в голову.
— Вы этого не забыли, господин доктор Шаад, вы это просто вытеснили из памяти. Как и многое другое. И вдруг теперь, пока вы бродили по окрестностям, вам понадобилось отказаться от своих прежних показаний.
— Ничего не поделаешь.
— Вас это не пугает?
— Нет.
— А не может ли случиться так, господин доктор
Шаад, что вдруг, например чистя зубы, вы вспомните, где на самом деле были в ту субботу после обеда, когда Розалинда Ц. была задушена с помощью женского гигиенического пакета и вашего синего галстука, и вспомните, что преступник — именно вы?
Помочь могли бы занятия греблей.
Моя лодка лежит на берегу у здания клуба.
Я думаю, они ждут моего выхода.
— Вы, следовательно, знаете обвиняемого?
— Как яхтсмена.
— Что вы можете сказать о его характере?
— Должен заметить, что Феликс Шаад всегда был очень корректным яхтсменом. Общественными делами клуба он, правда, занимался мало: у врача не так уж много времени... Конечно, мы не знали того, что узнали сейчас, что было напечатано в газете, но я хотел бы только сказать, что эта Розалинда Ц. никогда не бывала в нашем клубе. В этом можно убедиться по книге посетителей...
Я не знаю, каким образом ее альбом оказался среди моих старых папок с историями болезни. Альбом с переплетом из синей искусственной кожи. Подписи под фотографиями сделаны ее рукой:
Наш сад в Сионе
Розалинда во время причастия
Наша собака Аякс
Прогулка на Горнерграт
Свадьба (с капитаном)
Пальма де Мальорка
Папа в форме майора
Мой тренер (теннис)
Медвежий ров в Берне
Репетиции «Фиделио» (певец)
Пикник с друзьями
Игнаций в мастерской (график)
В Касселе
Зима в Вене (певец)
Папа в Берне Крит (график)
Лебеди под Цюрихом
Феликс в своем врачебном кабинете
Мама в больнице
Игнаций и Феликс за пинг-понгом
Феликс в лодке (дважды)
Мое тридцатилетие
Наш архитектор (Ян)
Наш дом в Цумиконе
Улыбающаяся жертва:
Девочка с собакой
Невеста перед церковью
Студентка в Берне
Русалка на побережье (с гарпуном)
Дочь в кругу семьи
Собирает грибы
За рулем «порше»
За столиком в «Кроненхалле» (Цюрих)
Танцует с архитектором
Хозяйка дома (Цумикон)
Подстригает газон (там же).
— Вы Розалинда Ц.?
— Да.
— Ваша профессия — терапевт?
Улыбающаяся жертва.
— Вы знаете, кто вас задушил?
Улыбающаяся жертва.
— Кого вы, фрау Цогг, видели в своей жизни последним?
— ...
— Это был господин доктор Шаад?
— ...
— Когда он навестил вас в ту субботу между одиннадцатью и двенадцатью часами, вы вместе пили чай. Так? По-видимому, это был ваш первый завтрак — чай и тосты с гусиным паштетом. Ничего другого у вас в желудке не обнаружено... Фрау Цогг, вы не помните, о чем шел разговор в то утро?
— ...
— Когда Феликс Шаад ушел от вас?
— ...
— Согласно показаниям уборщицы, с тех пор как у вас собственная квартира, обвиняемый, ваш бывший супруг, регулярно навещал вас, он знал, чем вы зарабатывали себе на жизнь. И это не вызывало у него недовольства. Так он утверждает. А вы, фрау Цогг, ценили его помощь как советчика в налоговых делах. Верно это? Он считает, что вы относились к нему как к товарищу...
Улыбающаяся жертва — невеста.
— Вы ссорились в ту субботу?
Улыбающаяся жертва.
— Оправданный не помнит, о чем шел разговор в то утро. Или же он об этом умалчивает. Он даже не помнит, в каком пеньюаре вы были...
Улыбающаяся жертва — дама.
— После обеда вы были в брюках.
— ...
— Что-нибудь произошло, фрау Цогг, или вы сказали что-нибудь, настолько взволновавшее вашего бывшего супруга, что он через три часа вернулся к вам и задушил вас своим галстуком, или вы тоже утверждаете, что с тех пор, как между вами и Феликсом Шаадом прекратилась половая связь, отношения у вас были вполне дружескими, даже гармоничными?.. Вы знаете, что Феликс оправдан?
Улыбающаяся жертва — с гарпуном.
— Это верно, что после ухода посетителя вы, как правило, запирали дверь квартиры? И если да, то у кого, кроме жены привратника и господина доктора Шаада, имелся ключ от квартиры на Хорнштрассе?
— ...
— Вы не желаете отвечать...
Улыбающаяся жертва — подстригает газон.
— Вы пользовались в ту субботу гигиеническим пакетом? Простите за этот вопрос. И если нет, то где преступник мог взять уже открытый гигиенический пакет? По всей вероятности, не в гостиной же, фрау Цогг, где вас потом обнаружили.
— ...
— Почему вы днем приняли снотворное?
— ...
— По всей вероятности, потому вы и не могли сопротивляться, когда вам связывали ноги, или вы считали, что это любовная игра?
