Генри Джеймс - Мадонна будущего. Повести
— Не подумайте, я здесь с позволения вашего врача, — сказал доктор. — Я действую с его ведома. Он вас сегодня уже осмотрел. Мне он, кажется, доверяет. Я ему рассказал, как мы вчера познакомились, и он признал за мной право к вам заходить.
Денком почувствовал, как лицо у него становится строгим.
— Вы проводили графиню?
Доктор Хью вспыхнул, но тут же взял себя в руки.
— Не думайте о графине.
— Вы сами рассказывали, как она требовательна.
Доктор Хью немного помолчал.
— Да, она требовательна.
— А мисс Вернхэм против вас интригует.
— Откуда вы знаете?
— Я все знаю. Хочешь не хочешь, но чтобы писать книги, приходится все знать.
— По-моему, она сумасшедшая, — простодушно сказал доктор Хью.
— Только не ссорьтесь с графиней, она для вас помощь и поддержка.
— Я и не ссорюсь, — ответил доктор. — Но не собираюсь потакать дурацким женским прихотям. — После чего поспешно добавил: — Мне показалось, вы очень и очень одиноки.
— В моем возрасте это не редкость. Я зажился на свете, у меня никого не осталось.
Доктор Хью замялся, а потом тихо спросил:
— Вы кого потеряли?
— Всех.
— О нет! — выдохнул молодой человек и накрыл ладонью ладонь Денкома.
— Когда-то у меня была жена, был сын. Жена умерла при вторых родах, а сын умер в школе, от тифа.
— Жаль, что меня там не было! — вскричал доктор Хью.
— Зато вы теперь здесь, — несмотря на слабость, ответил Денком с улыбкой, означавшей, насколько он ценит визиты доктора.
— Как странно вы говорите о своем возрасте! Вы совсем не старый.
— А вы такой молодой и такой лицемер.
— Я говорю с точки зрения физиологии.
— Именно так и я говорил себе последние пять лет, именно этими же словами. Но начинаешь твердить себе, что молодой, только когда стареешь.
— Но ведь и я тоже говорю, что я молодой, — возразил доктор.
— Не так, как я! — рассмеялся больной, а доктор, предложив взглянуть на то же с другой стороны, окончательно расставил все по местам, искренне заявив, что в любом возрасте есть своя прелесть, во всяком случае, если речь идет о людях выдающихся, тех, кто много работал и многого добился. Он прибавил расхожую фразу про заслуженный покой, отчего бедный Денком едва не разозлился. Однако он взял себя в руки и объяснил, в доступной форме, что коли ему, неблагодарному, незнакомы подобные утешения, то, разумеется, лишь потому, что он впустую потратил годы бесценного времени. Он всю жизнь отдал литературе, не заметив, что старался лишь «соответствовать». Он только сегодня понял, что до сих пор шел на ощупь. Он достиг зрелости слишком поздно и уж так нелепо устроен, что умеет учиться лишь на своих ошибках.
— Ваше «цветение» я люблю больше, чем все «плоды» на свете, а ваши ошибки дороже любых достижений, — любезно сказал ему на это доктор Хью. — Именно ваши ошибки меня всегда в вас и восхищали.
— Вы счастливый, вы не понимаете, — ответил Денком.
Молодой человек посмотрел на часы, поднялся и сказал, во сколько еще раз заглянет после обеда. Денком же попросил не беспокоиться о нем и снова предостерег от гнева графини, призвав не пренебрегать ею.
— Хочу быть похожим на вас — хочу учиться на своих ошибках! — рассмеялся в ответ доктор Хью.
— Смотрите, ошибки бывают серьезные. Но разумеется, возвращайтесь, — добавил Денком, которому в голову пришла новая идея.
— Вам бы немного побольше тщеславия! — сказал его новый друг так, как будто бы наверняка знал, сколько точно тщеславия должен иметь литератор.
— Лучше бы мне побольше времени. Мне нужен еще один срок.
— Еще один срок?
— Да. Мне нужна вторая попытка.
— Вторая попытка? — снова переспросил доктор Хью, судя по всему, изумленный словами Денкома.
— Что тут непонятного? Мне нужно то, что называется «время».
На прощание молодой человек крепко пожал руку Денкому. При этом оба внимательно посмотрели друг другу в глаза.
— Вы будете жить, — сказал доктор Хью.
— Это безосновательно. Дело слишком серьезно.
— Вы должны жить! — побледнев, отчеканил гость.
— Вот так уже лучше! — И, довольный тем, что добился от доктора более четкой формулировки, Денком, с горьким смешком, откинулся на подушки.
Весь тот день и всю следующую ночь он думал, как бы так все устроить. Приходил его врач, слуга выполнял все желания, но мысленно Денком взывал к молодому доктору, на него одного надеясь. Для обморока нашли вполне приемлемую причину, и, исходя из этого, обещали назавтра свободу, но Денком, сосредоточившись на одном, стал ко всему безразличен. Мысль, которая в нем засела, была, в сущности, глупой фантазией. Случай свел его с человеком новых веяний, умным, искренним, пылким, кто к тому же знаток и ценитель прекрасного. Разве он, служитель его алтаря, в ком преданность вечным ценностям сочетается с точными знаниями, разве он не захочет пустить в ход свои знания и умения, во имя сострадания и любви? Разве не сможет создать волшебное лекарство, чтобы спасти несчастного художника, чьим искусством он восхищается? Если нет, то и выбора нет: Денком останется один на один с немотой, забытый людьми и небом. Весь тот день и весь следующий Денком молчал и втайне от всех тешил себя дурацкой надеждой. В самом деле, кто же сотворит ради него чудо, если не этот молодой человек, в ком ясность ума сочетается с вдохновенной страстью? Денком вспоминал все, какие знал, сказки о чудесах науки, позабыв, что чудес не бывает. Доктор Хью был ему ниспослан, и, следовательно, стоял выше земных законов. Снова пришел доктор Хью, и Денком, который на этот раз встретил его сидя, посмотрел на него умоляюще. Доктор за это время, подстегнутый знакомством, перечел роман во второй раз и полюбил его еще больше. В первый раз, пока Денком ему не сказал, «о чем книга», доктор Хью ничего в ней не понял, несмотря на всю свою образованность. «Знаменитый писатель» даже растерялся, задавшись вполне правомерным вопросом, кто же его тогда вообще поймет, и вновь его придавило тяжестью почти невыполнимой задачи. Тем не менее теперь-то он не стал бы оглядываться на «общий уровень», утешаясь мыслью, будто, пусть он движется медленно, зато у него есть находки, которые искупают все его глупости.
Вскоре доктор Хью стал проявлять явное беспокойство и на вопрос, в чем дело, признался, что из-за графини. «Отправляйтесь к ней, обо мне не тревожьтесь», — несколько раз настойчиво повторил Денком, когда молодой человек рассказал ему все без обиняков. Графиня так страдала от ревности, что сама слегла, оскорбленная вероломством. Она щедро платила за преданность и требовала ее целиком; она не желала делить его внимание с кем-то еще и даже обвинила в том, что будто бы он, доктор, желает ей умереть в одиночестве, ибо кому, как не ему, знать, насколько бесполезна в трудную минуту мисс Вернхэм. Когда доктор Хью сказал, что, если бы не постельный режим, графиня уже уехала бы из Борнмута, бедный Денком крепче сжал его руку и решительно произнес: «Уезжайте немедленно». Они вышли и вместе направились к той укромной скамье, где два дня назад познакомились. Молодой человек, который так поддержал Денкома в болезни, с жаром заявил, что совесть его чиста — он вполне в состоянии пасти двух овечек. Разве не он недавно еще мечтал о будущем, когда их было бы пятьсот или больше? Денком, не меньше обиженный за него, сказал, что когда-нибудь непременно наступит золотой век, когда никто не сможет требовать от врача безоговорочного подчинения. Впрочем, быть может, в случае с графиней ее требовательность законна? Доктор Хью возразил — он не подписывал никакого контракта, у них была лишь взаимная договоренность, и он согласился из великодушия, а не ради унизительного низкопоклонства; но больше всего ему хотелось поговорить об искусстве, и, когда они уселись на теплую от солнца скамейку, доктор постарался перевести разговор на этот предмет. Денком, успевший снова почувствовать в себе силы, счастливый, как заключенный, которому организовали побег, опять воспарил на своих слабых крылышках и принялся разглагольствовать про свой «зрелый опыт», свою твердыню, свою цитадель, где он еще соберет истинные сокровища. Он проговорил битый час, распинаясь перед собеседником, у которого отнял все утро, глядя вдаль, на спокойное, бескрайнее море. С жаром он убеждал, в том числе и себя, какими сокровищами он украсит свой замок, как добудет из шахт бесценные металлы, невиданные алмазы, развесит между колоннами гирляндами чистого жемчуга. Он сам удивился этому приступу красноречия, но еще более — доктору Хью, когда тот взялся уверять, что у Денкома и так в каждой книге на каждой странице есть россыпи драгоценностей. Разумеется, ему, доктору, тоже хочется увидеть, как они заблестят по-новому, и он перед лицом ясного апрельского солнца еще раз поклялся в том, что теперь медицина берет на себя полную ответственность за жизнь великого мастера. Вдруг он похлопал себя по карману с брегетом и попросил позволения на полчаса удалиться. Денком ждал, и думал про доктора, и вернулся к действительности, лишь когда на землю возле скамейки упала тень. Принадлежала тень мисс Вернхэм, той самой, пианистке при графине, которая пришла поговорить с ним, что сразу, узнав ее, понял Денком и, соблюдая приличия, поднялся. Однако мисс Вернхэм оказалась менее любезна; она волновалась, и Денком на этот раз без сомнения определил «тип», какой она из себя представляла.
