Теодор Фонтане - Пути-перепутья
Хозяин был явно растроган, и Бото, заметивший, разумеется, какое он произвел впечатление, продолжал в присущей ему небрежно-доверительной манере:
- Я в совершенном восторге от вашего заведения. Не по душе мне только одно: название.
- Да,- согласился хозяин.- С названием просто беда, оно никуда не годится. Но какой-то смысл в нем есть.
Когда-то здесь и впрямь был склад, с тех пор осталось название.
- Ну хорошо! Но это ничего не меняет. Почему Ханкелев склад? Что за склад?
- Можно и по-другому сказать: место для погрузки и выгрузки. Вся эта земля (он указал на пространство за своей спиной) была государственным имением, и при Старом Фрице, даже раньше еще, при солдатском короле называлась Королевский Вустерхаузен. В него входило десятка три деревень, ну и леса и пастбище. Сами понимаете, тридцать деревень - они кое-что производили, иначе сказать, кое-что ввозили и вывозили, а для ввоза и вывоза им с самого начала нужна была пристань и место для хранения, вот только неясно было, какое же выбрать. Выбрали это, где мы с вами находимся, залив стал пристанью и местом погрузки-выгрузки, иначе сказать - складом для всего, что ни прибывало и ни выбывало отсюда, а рыбак, что тогда здесь жил, кстати сказать, дальний мой предок, звался Ханкель, отсюда и пошло: «Ханкелев склад».
- Одно плохо,- заметил Бото,- нельзя подойти к каждому и объяснить все так же складно и вразумительно.- И хозяин, которого это замечание, судя по всему, воодушевило, хотел продолжать свой рассказ. Но не успел он и рта раскрыть, как высоко над их головами послышался громкий птичий крик, и когда Бото с любопытством поднял голову, он увидел, что две очень крупные птицы, едва различимые в сумерках, пронеслись над водной гладью.
- Это кто, дикие гуси?
- Нет, журавли. Здешний лес так и считается журавлиным. И вообще, тут для охотника раздолье: боровой дичи и черной полным-полно, а в камышах и тростниках - тут и утка, тут и кулики, тут и бекасы.
- Превосходно! - воскликнул Бото, в котором взыграл охотничий дух.- Знаете, я начинаю вам завидовать. Подумаешь, эка важность - название. Утки, кулики, бекасы! Поневоле хочется все это заполучить. Вот только пустынно здесь, очень уж пустынно.
Хозяин улыбнулся про себя, но от Бото не укрылась его улыбка, и он полюбопытствовал узнать, в чем дело.
- Вот вы улыбаетесь. Но разве я не прав? Мы уже полчаса с вами сидим, и за все это время я ни звука не слышал, только вода под мостками плещется да журавли кричали минуту назад. Это я и называю пустынно - хорошо, но пустынно. Правда, изредка по Шпрее проходят грузовые баржи, но баржи-то ведь все одинаковы или по меньшей мере с виду напоминают одна другую. Похоже на корабли-призраки. Поистине мертвая тишина.
- Ваша правда,- согласился хозяин.- Только это ведь до поры до времени.
- Это как понимать?
- До поры до времени,- повторил хозяин.- Так и понимать. Вот вы говорите, здесь пустынно, господин барон, не спорю, здесь и впрямь пустынно, изо дня в день - целые недели подряд. Но не успеет вскрыться лед, не успеет прийти весна - жди гостей из Берлина.
- Когда жди?
- До того рано - слов нет. Уже на третье великопостное воскресенье. Видите ли, господин барон, когда я, человек привычный, сижу у себя в четырех стенах, потому что задувает ост, да и мартовское солнце еще покусывает, берлинец уже тут как тут, садится себе под деревом, перекидывает плащ через спинку стула и требует стаканчик очищенной. Едва проглянет первый луч, берлинец уже толкует о прекрасной погоде. Ему и нужды нет, что каждый ветерок несет с собой воспаление легких, а то и вовсе дифтерит. Он себе играет в серсо, некоторые, правда, предпочитают буле, а когда их начнет распирать от весеннего солнышка, они отправляются в обратный путь, а у меня сердце обливается кровью, потому что не сегодня-завтра у всех до единого слезет кожа.
Бото рассмеялся.
- Да, берлинец и есть берлинец. Кстати, мне вот что пришло в голову: по-моему, как раз на этом участке Шпрее устраивают гонки на веслах и под парусами.
- Точно,- отвечал хозяин.- Но это не бог весть что. Когда гонки большие, лодок собирается пятьдесят, порой и все сто. А потом на несколько недель или даже месяцев и в помине нет никакого водного спорта. Нет, покуда сюда ездят только члены всяких клубов, это еще вполне можно выдержать. Но дайте срок, в июне начнут ходить пароходы, тогда жизни не будет. И так все лето подряд, иногда и осень прихватывают.
- Представляю,- сказал Бото.
- Тогда я каждый вечер получаю по телеграмме: «Прибытие завтра девять утра пароходом «Альсен». Пикник без ночевки. Двести сорок персон». И подписи - имена устроителей. Раз-другой - это еще куда ни шло. А если без передыху? Ведь как выглядит такой пикник? До темноты они бегают по лесу и по лугу, потом ужин, потом чуть не до одиннадцати они отплясывают. Вы, пожалуй, скажете: «Ну и что?» Так я бы вам ответил: «Ну и ничего», если бы назавтра был день отдыха. Но ведь завтра будет как вчера, а послезавтра - как сегодня. Каждый вечер в одиннадцать отваливает пароход, имея на борту двести сорок человек, а каждое утро в десять прибывает новый, имея на борту те же двести сорок. А от парохода до парохода надо все прибрать и все привести в порядок. Стало быть, всю ночь напролет изволь проветривать, убирать да начищать, а не успел ты протереть последнюю дверную ручку, как уже прибыл очередной пароход. Само собой, у каждой медали есть две стороны, и когда в полночь подсчитываешь выручку, сразу видно, что страдаешь не зря. «Из ничего ничего и не сделаешь»,- так говорят умные люди и правду говорят, и коли я захотел бы слить вместе все бутылки, что были здесь распиты, мне пришлось бы выписать бочку из Гейдельберга. Доход есть, не скрою, и все вроде бы хорошо и прекрасно, но с каждым шагом вперед делаешь шаг назад и расплачиваешься лучшим, что у тебя есть,- здоровьем и жизнью. Чего и стоит жизнь без сна?
- Да, я вижу, полного счастья на земле нет,- сказал Бото,- но ведь потом придет зима, спи себе, как сурок, и дело с концом.
- Так-то оно так, если не считать Новый год, и сочельник, и масленицу. Вы бы поглядели, что здесь творится, когда из десяти окрестных деревень, кто на санях, кто на коньках, съедется народ и соберется в большой зале, что я пристроил. Уж тогда здесь не встретишь горожан, зимой берлинцы сюда и глаз не кажут, тогда приходит черед работников да служанок. На что только ни наглядишься: шапки из выдры, плисовые пиджаки с серебряными пуговицами, солдаты из всяких частей, у которых отпуск пришелся как раз на эту пору: драгуны из Шведта, уланы из Фюрстенвальда, даже потсдамские гусары и те здесь. И все такие ревнивые и такие задиры, не знаешь даже, для чего они сюда приходят - для танцев или для драки, из-за какой-нибудь ерунды деревня выходит на деревню и давай работать кулаками. Дерутся, горланят ночь напролет, блинов напечешь гору - глядь, все как корова языком слизнула, а на рассвете кто по снежку, кто по льду убираются восвояси.
- Да,- согласился Бото,- одиночества и мертвой тишины здесь даже и в помине нет. Счастье еще, что я всего этого не знал раньше, а то бы побоялся сюда ехать. А было бы жаль не повидать такой красивый уголок… Но вы давеча очень удачно сказали: «Чего стоит жизнь без сна?» По-моему, вы совершенно правы. "Я устал, хотя час еще ранний. Наверное, это от воздуха и от воды… Вдобавок мне надо поглядеть… Ваша любезная супруга так хлопотала… Покойной ночи, господин хозяин. Я вас совсем заговорил.
С этими словами он встал и направился к затихшему дому.
Лена легла, вытянув ноги на придвинутый к постели стул, и выпила чашку чаю, принесенную хозяйкой. Покой и тепло сделали свое дело, приступ миновал, и уже спустя короткое время она могла бы выйти в сад и принять участие в том разговоре, который вели между собой Бото и хозяин, да только настроение у нее было неразговорчивое, и встала она лишь затем, чтобы хорошенько разглядеть комнату, чего до сих пор не сделала.
А разглядеть стоило. Потолочные балки и глиняные стены остались без изменений со старых времен, беленый потолок нависал так низко, что его можно было достать пальцем, но все мало-мальски поддававшееся переделке было переделано. Вместо крохотных, подслеповатых окошек, которые еще сохранились в нижнем этаже, здесь сделали одно большое, почти до самого пола, и из него, как верно заметил хозяин, открывался прекрасный вид на лес и на воду. Однако большое окно с зеркальными стеклами было не единственным признаком комфорта и новшеств. На глиняных стенах, пузыристых и неровных, висели довольно приличные картины, приобретенные, верно, на каком-нибудь аукционе, а там, где эркер мансарды смыкался со скатом крыши, точнее сказать - с комнатой, стояли один против другого два элегантных туалетных столика. Словом, все обличало стремление хозяев превратить «Ханкелев склад» в гостиницу, привлекательную для богатых яхтсменов и членов гребного клуба, однако при этом по возможности бережно сохранить черты былого пристанища для рыбаков и матросов.
