Теодор Фонтане - Пути-перепутья
- Гм-гм… А грести-то ты умеешь?
- Разумеется. И грести, и править, и поставить парус. Из-за того, что я чуть не утонула, ты уже ни в грош не ставишь меня и мое искусство. А виноват был мальчик, да и утонуть в конце концов может каждый.
Спустясь с веранды, она прошла по тропинке, прямо к тем двум лодкам. Паруса у них были скатаны, но на каждой мачте развевался вымпел с вышитым названием.
- Ну, какую возьмем? - спросил Бото.- «Форель» или «Надежду»?
- Разумеется, форель. Что у нас общего с надеждой?
Бото, конечно, понял, что Лена говорит так, чтобы уколоть его всей силой тонкости и возвышенности чувств, он знал, что она никогда не отказывала себе в удовольствии пустить шпильку. Но Бото не стал пенять, он промолчал и помог Лене сесть в лодку. Потом он и сам прыгнул за ней. Когда он уже отвязывал лодку, пришел хозяин, принес жакетку и плед, потому что после захода солнца станет холодно. Оба поблагодарили и вскоре уже были на середине реки, чье русло, сильно суженное в этом месте островками и песчаными косами, едва ли составляло триста шагов в ширину. Лена изредка взмахивала веслами, но и этих ленивых взмахов было достаточно, чтобы через несколько минут подогнать лодку к поросшему густой травой лужку, который, очевидно, служил верфью - там невдалеке мастерили новую лодку, а также конопатили и смолили старые, уже давшие течь.
- Пойдем туда,- ликовала Лена, увлекая Бото за собой, но не успели они дойти до верфи, как стук топора смолк и звон колокола возвестил конец работы. Тогда шагов за сто до верфи они свернули на тропинку, которая наискось пересекала луг и подводила к сосновому леску. Красноватые стволы сосен румяно отсвечивали в лучах заходящего солнца, а над кронами плыл голубоватый туман.
- Я хотел бы преподнести тебе красивый букет,- сказал Бото и взял ее за руку.- Но луг пустой - только трава и ни единого цветочка. Ни единого.
- Ты не прав. Цветов полным-полно. Ты просто их не видишь, потому что ты чересчур разборчив.
- Если я и разборчив, то лишь ради тебя.
- Не оправдывайся, не оправдывайся. Посмотришь, сколько найду я.
Она наклонилась и начала шарить в траве, приговаривая:
- Гляди-ка, вот… и еще… и еще… Да их здесь больше, чем в Дёрровом саду. Надо только глаза открыть пошире.
Тут она принялась проворно рвать цветы, прихватывая попутно траву и сорняки, и через несколько минут в руках у нее был огромный букет, где хорошие цветы смешались со всякой всячиной. За этим занятием они незаметно вышли к давно уже пустующей рыбацкой хижине, возле которой на усыпанном шишками песке (лес подступал к хижине вплотную) лежала перевернутая лодка.
- Как кстати,- сказал Бото,- на нее мы и сядем. Ты, должно быть, устала. А сейчас давай посмотрим, чего ты там насобирала. Ты, верно, этого и сама толком не знаешь, а потому роль ботаника придется играть мне. А ну, давай сюда. Вот это куриная слепота, а это мышиное ушко, его еще называют ложной незабудкой. Ложной, усвоила? А это, с зубчатыми листочками, это Taraxacum, наш старый добрый лютик, французы готовят из него салат. По мне, пожалуйста, пусть готовят. Но то, что годится в салат, не совсем подходит для букета.
- А ну-ка дай сюда,- рассмеялась Лена.-Твои глаза ничего не видят, потому что любви к этому нет. Где есть любовь, там есть и глаз. Сперва ты заявил, что на этом лугу вообще не растут цветы, а теперь, когда цветы перед твоим носом, ты утверждаешь, что они не настоящие. А они вполне настоящие и вдобавок очень хорошие. Иначе, чего ради мы спорили, что я наберу отличный букет?
- Любопытно посмотреть, какие ты будешь отбирать для букета.
- Только те, которые ты одобришь. А теперь за дело. Итак, вот незабудка, никакое не мышиное ушко, не ложная незабудка, а самая что ни на есть настоящая. Берем?
- Да.
- А это - вероника, маленький нежный цветок. Его ведь ты не отвергнешь? Впрочем, не стоит и спрашивать. А этот большой, красно-коричневый, это же чертогрыз, как для тебя вырос, по заказу. Смейся, смейся. А вот,- и она протянула руку к желтым венчикам, что расцвели прямо на песке,- а вот иммортели.
- Иммортели,- повторил Бото,- это ведь слабость госпожи Нимпч. Эти мы возьмем наверняка, без этих букета не будет. А теперь свяжи все вместе.
- Хорошо. Только чем? Погоди, может, найдем камыш.
- Так долго ждать я не желаю. Да и не устроит меня камыш, он слишком толстый и грубый. Я хочу чего-нибудь потоньше. Слушай, Лена, у тебя такие красивые длинные волосы. Вырви-ка один волосок и перевяжи букет.
- Нет,- решительно ответила она.
- Нет? Почему нет?
- Есть поговорка: «Волос вяжет». Если я перевяжу букет волосом, я и тебя свяжу.
- Но это же предрассудок. Уверен, это слова госпожи Дёрр.
- Нет, это слова моей матери. А все, что она ни говорила мне, с самого моего детства, всегда оказывалось правдой, хоть и походило на предрассудок.
- Будь по-твоему. Спорить не стану. Но иной перевязи для букета я не желаю. Неужто ты из чистого упрямства откажешь мне?
Она взглянула на Бото, выдернула у себя волосок и промолвила:
- Ты сам этого хотел. Вот тебе мой волос. Теперь ты связан.
Он попробовал рассмеяться, но ему невольно передалась серьезность, с какой она вела разговор и особенно произнесла последние слова.
- Становится свежо,- сказал он после некоторого молчания.- Хорошо, что хозяин догадался принести нам плед. А теперь пошли.
Они снова вернулись к тому месту, где оставили лодку, и поспешили переправиться через реку.
Лишь с реки они разглядели, как живописно расположена гостиница, к которой их приближал каждый взмах весел. На решетчатом каркасе приземистого дома маскарадной шапкой сидела высокая камышовая крыша. По фасаду одно за другим засветились все четыре окна. В это же мгновение на веранду вынесли свечи, и сквозь ветви старого вяза, напоминавшие в темноте диковинную решетку, на воду упали короткие и длинные полосы света.
Оба молчали. Но каждый думал о своем счастье и о том, как долго им еще суждено этим счастьем наслаждаться.
Глава двенадцатая
Пока они пристали к берегу, уже почти стемнело.
- Давай сядем за этот стол,- сказал Бото, когда они поднялись на веранду.- Здесь не дует, я закажу для тебя стакан грога или глинтвейна. Хорошо? Я вижу, ты озябла.
Он еще многое ей предлагал, но Лена просила разрешения удалиться в свою комнату, где немного погодя он застанет ее в добром здравии. Просто она устала, и, чтобы все прошло, ей ничего не нужно, кроме покоя.
Затем Лена поднялась в приготовленную для них мансарду, сопровождаемая хозяйкой, которая терялась в догадках относительно Лениного самочувствия и потому не преминула спросить, что это с ней такое, но, не дождавшись ответа, продолжала, что, мол, у молодых женщин такое бывает, она знает это из собственного опыта, покуда она не родила своего первенького (теперь-то их у нее четверо, даже можно сказать - пятеро, только средненький-то явился на свет раньше срока, да тут же и помер), у ней тоже бывали такие приступы. Как накатит, как накатит, хоть ложись да помирай, но ежели выпить чашечку мятного чаю, только чтоб мята была лекарственная, все как рукой снимет, и опять себя чувствуешь, словно рыба в воде, и станешь такая бодрая, и веселая, и даже ласковая. «Да, да, милостивая сударыня, когда у тебя уже четверо по лавкам пищат, а пятого, ангелочка-то, я даже и не считаю…»
Лишь с трудом могла Лена скрыть свое смущение, и чтобы хоть что-то ответить, попросила принести ей чашечку мятного чая, из той самой лекарственной мяты, про которую и она немало наслышана.
Покуда в мансарде происходил такой разговор, Бото выбрал себе место, но не на защищенной от ветра веранде, а за примитивным дощатым столом, стоящим на четырех столбах у самой веранды, откуда открывался широкий вид на реку. Здесь Бото решил поужинать. Заказал он рыбу, и когда ему подали линя с укропом - блюдо, которым гостиница славилась с давних времен, к нему подошел хозяин, чтобы справиться, какого вина господин барон (титул был выбран наугад) пожелает к рыбе.
- Я думаю,- ответил Бото,- что к такому деликатесу больше всего подойдет бранденбургское или рюдесгеймское, а в подтверждение того, что вино не хуже рыбы, вы сядете за мой стол и будете моим гостем при своем собственном вине.
Хозяин поклонился, улыбаясь, и вскоре принес запыленную бутылку, а следом за ним служанка, хорошенькая вендка во фризовой юбке и черном платке, несла поднос со стаканами.
- Посмотрим, посмотрим,- сказал Бото.- Вид у бутылки многообещающий. Обычно, когда пыли и паутины слишком много, это вызывает подозрение, но тут… Какая роскошь! Урожай семидесятого, так ведь?.. А теперь чокнемся и выпьем… За что же мы с вами выпьем?.. За процветание «Ханкелева склада».
Хозяин был явно растроган, и Бото, заметивший, разумеется, какое он произвел впечатление, продолжал в присущей ему небрежно-доверительной манере:
