Редьярд Киплинг - Сталки и компания
В самый разгар появился Оррин с сообщением от имени класса.
– Не обращай внимания, Оррин, садись. Ты не знаешь, как мы уважаем тебя и восхищаемся тобой. Мы знаем, что твой высокий чистый юношеский лоб скрывает бесконечно интересные мысли невинного отрока. Да, это так.
– Класс послал меня передать вам это, – он положил на стол сложенный лист бумаги и удалился с торжественным видом.
– Это решение собрания! О, кто-нибудь, прочтите его. Иначе я сдохну со смеху, – сказал Жук.
Сталки раскрыл лист, предварительно понюхав его:
– Фу! Фу! Слушайте! «Класс уведомляет с прискорбием и возмущением о бесразличии, которое проявили...» Послушай, Жук, в слове «безразличие» сколько букв «з»?
– Всегда было две.
– Здесь только одна. «...обитатели комнаты Номер Пять в связи с оскорблениями в адрес класса мистера Праута на текущем собрании класса Номер Двенадцать, и настоящим класс выносит вотум недоверия вышеупомянутой комнате». Это все.
– Она измазала кровью всю мою рубашку! – сказал Жук.
– А я весь пропах кошатиной, – сказал Мактурк, – хотя и вымылся два раза.
– А я чуть не сломал зонтик Жука, пока проталкивал ее туда, где она будет цвести и пахнуть!
Слов у них уже не было – оставался только смех. Этим же вечером к дверям их спальни заявилась демонстрация протеста. Они вышли навстречу.
– Понимаете, – вежливо начал Жук, распаляясь все больше и больше, – беда в том, что все вы просто сборище тупоголовых ослов. У вас мозгов не больше, чем у воробья. Мы вам все время об этом твердим, разве не так?
– Мы устроим вашей троице порку в спальные. Вы говорите с нами так, будто вы старосты, – выкрикнул кто-то.
– Нет, вы не сделаете этого, – ответил Сталки, – потому что знаете, что, если вы так поступите, то рано или поздно станет еще хуже. Мы-то не торопимся. Мы может позволить себе не торопиться с нашими маленькими актами возмездия. Вы выставляете себя полными идиотами, и как только Кинг получит завтра драгоценное решение вашего собрания, вы тут же это поймете. Если к завтрашнему вечеру вы не будете жалеть и испытывать чувство вины, то я... я готов съесть свою шляпу.
Но еще до звонка на ужин на следующий день ученики Праута с горечью осознали свою ошибку. Кинг принял представителей этого класса, преувеличенно изображая страх. Неужели целью их единодушно принятой петиции является увольнение его из колледжа? Может, что-то нужно изменить в правлении школы, принять какие-то меры, и он мог бы поспособствовать в этом? И он не хотел бы ни в коей мере их обидеть, но он боится... он действительно боится... что его собственный класс, который не подписывал никаких петиций (но мылся), может их высмеять.
Кинг был счастлив, и его ученики, купаясь в свете его лучезарной улыбки, наложили в этот день епитимью на запутавшихся учеников Праута. А сам мрачный и грустный Праут, пытаясь разобраться во всех правдах и неправдах, все больше погружался в полное непонимание. Почему его учеников называли «вонючками»? Дело, конечно, десятое, но его всегда воспитывали с верой в то, что и соломинка знает, откуда ветер дует, и что не бывает дыма без огня. Понимая несправедливость происходящего, он решил обратиться к Кингу, но Кинг только рад был высмеять этот прилив эмоций, выписывая философские круги вокруг Праута.
– Ну, – произнес Сталки, свершая обход спален после того, как все улеглись, но старосты еще не появились, – что теперь вы скажете о себе, а? Фостер, Картон, Финч, Лонгбридж, Марлин, Бретт?! Я слышал, что вы получили уже от Кинга... уж он-то не упустил момент... а все, что вы можете, – это юлить, улыбаться и говорить «Да, сэр», «Нет, сэр», или «Конечно, сэр» и «Пожалуйста, сэр».
– Замолчи, Сталки.
– И не подумаю. Вы бездарное сборище составителей резолюций, вот вы кто! Вы все испортили. Может быть, у вас все-таки хватит приличия оставить нас в покое в следующий раз.
При эти словах класс рассердился и раздались голоса, которые утверждали, что они бы никогда не совершили такого промаха, если бы пятая комната помогала им с самого начала.
– Вы, ребята, ужасно скрытные и... и вы с таким самодовольным видом пришли на это собрание, как будто мы кучка кретинов, – проворчал Оррин, составитель резолюции.
– Это как раз то, что вы собой представляете! И все это время мы пытались вбить это в ваши тупые головы, – сказал Сталки. – Ну ничего. Мы вас прощаем. Мужайтесь. Что поделать, если вы не можете не быть ослами. – И, ловко обогнув вражеский фланг, Сталки забрался в кровать.
Эта ночь была началом страданий среди ликующих учеников Кинга. В силу случайных сквозняков, дующих под полом, кошка досаждала не той спальне, под которой она располагалась, а той, которая примыкала к ней справа; запах распространялся в воздухе скорее как нечто бледно-ощутимое, а не как что-то резко-неприятное. Но для чуткого носа и незамутненного обоняния юности достаточно простого намека на запах. Правила требуют, чтобы мы стелили несколько обработанных щелочью простыней, сообщила спальня мистеру Кингу, а мистер Кинг ответил, что он искренне гордится своим классом и очень привередлив во всем, что касается здоровья. Он пришел, он принюхался, высказался. На следующее утро мальчишка из спальни поведал своему закадычному другу, малолетке из класса Макрея, что в их корпусе что-то происходит, но Кинг вынужден хранить это в тайне.
Но у мальчишки из класса Макрея тоже был закадычный друг из класса Праута, злобный шкет с копной волос на голове, который, выудив секрет, стал его рассказывать и пересказывать высоким голосом, разносившимся по коридору и напоминавшем писк летучей мыши.
– И всю эту неделю они обзывали нас вонючками. А теперь Гарланд говорит, что в его спальне невозможно заснуть из-за вони. Пошли!
«Достаточно лишь возгласа, лишь крика»[65], и малышня Праута ринулась воевать, и на перемене, между первым и вторым уроком, они собрались на площадке у окон Кинга под какие-то возгласы, лейтмотивом которых было слово «вонючка».
– Слышу сигналы бедствия на море! – воскликнул Сталки: они были у себя в комнате и собирали книги для второго урока (это была латынь, которую вел Кинг). – Мне кажется, его лазурное чело несколько затуманилось во время молитвы. Она придет, сестрица Мэри, она придет.
– Если они сейчас устроили такой балаган, то что будет, когда она созреет и примется за дело?
– Так, прекрати свои вульгарные комментарии, Жук. Мы как настоящие джентльмены должны быть вне этой свары.
– «Это всего лишь увядший цветок»[66]. Где мой Гораций? Послушайте, я не понимаю, почему она стала сначала вонять в спальне Раттри. Мы ведь сунули ее спальню Уайта, так? – недоумевая спросил Мактурк.
– Ветреная особа. Думаю, что скоро о ней узнают все.
– Черт! Кинг будет опять веселиться на втором уроке. Я не успел выучить кусок из Горация, – сказал Жук. – Пошли.
Они уже стояли у дверей класса. До звонка оставалось меньше пяти минут, и Кинг мог появиться в любой момент.
Турок, растолкав группу дерущейся малышни, выдернул Торнтона (того, который был закадычным другом Хартланда) и приказал ему все рассказать.
История была проста и прерывалась слезами. На него налетели ученики Кинга и стали колотить его за клевету.
– Да, это ерунда, – воскликнул Мактурк. – Он говорит, что в корпусе Кинга воняет. Вот и все.
– Тухлятина! – воскликнул Сталки. – Мы знаем про это много лет, только мы не носимся по всей школе с криками «вонючка». Мы все-таки соблюдаем правила приличия, а они нет. Ну-ка, Турок, вылови какого-нибудь шкета и проверим сейчас.
Длинная рука Турка выудила какого-то торопливого и суетливого отличника из второго класса.
– Ой, Мактурк, пожалуйста, отпусти меня. Я не воняю... клянусь, не воняю!
– На воре шапка горит! – закричал Жук. – Я ведь не говорил, что ты воняешь.
– Ну, что скажешь? – Сталки толкнул мальчишку в руки Жука.
– Уфф! Уфф! Попахивает. Я думаю, это проказа... или стоматит. А может, и то и другое. Проваливай.
– В самом деле, мастер Жук... – Кинг обычно появлялся у дверей корпуса за минуту-две до звонка... – мы чрезвычайно признательны вам за ваш диагноз, который с такой же силой отражает естественную извращенность вашего сознания как и жалкое невежество в описании болезней, о которых вы здесь распространяетесь. Я думаю, что между тем мы проверим ваши знания в других областях.
Это был веселый урок, но в своем стремлении запугать Жука Кинг начисто забыл дать ему задание, и, поскольку он одновременно обеспечивал его массой бесценных прилагательных для будущего, то Жук обрадовался и серьезно погрузился на третьем уроке (алгебра с Крошкой Хартоппом) в написание стихотворения под названием «Корпус Лазаря».
После ужина Кинг повел свой класс принимать морские ванны неподалеку от Пебблриджа. Он уже давно это обещал, но все хотел как-то уклониться, несмотря на то, что ученики Праута выстроились у теннисной площадкой и многозначительно приветствовали их намерение. В его отсутствие почти полшколы наведались в зараженную спальню, чтобы сделать свои выводы. Кошка набрала силу за последние двенадцать часов, но поле битвы на пятый день пока еще не потрясало воображение так, как об этом докладывали шпионы.
