Лао Шэ - Сказители
Циньчжу тоже торопилась уйти. Она думала, что у входа наверняка толпятся люди, которые ждут, чтобы посмотреть на нее. Может быть, среди них есть красивые молодые господа с деньгами. Ей нравилось, когда на нее смотрели. Когда люди внимательно ее разглядывали, ей и в самом деле казалось, что она красавица. Старательно виляя задом, она вышла на улицу. Ее отец, соблюдая такт, шел следом за ней, сохраняя определенную дистанцию.
Тетушка Тан сидела и глупо посмеивалась, как курица, только что снесшая яйцо. Внезапно лицо ее стало каменным.
– Эй, Баоцин, – крикнула она. – Идите-ка сюда, у меня тут есть что вам сказать. Важное дело!
Баоцин прекрасно знал, что ничего хорошего от нее ждать нельзя. Все же он подошел и улыбаясь спросил:
– Какие у вас будут указания, тетушка Тан? – Я вот что хочу спросить. Кому сегодня вечером больше всего кричали «браво»?
– Конечно же Циньчжу! Она актриса, – откровенно признался Баоцин.
– Хорошо, Баоцин, вы на этот раз, возможно, сказали правду. И я хотела бы ответить вам не таясь. Наши семьи объединились и создали труппу. Моя дочь и лицом недурна, и сборы может обеспечить. Вот и получается, что она является главной исполнительницей. А если главной исполнительницей является она, то и деньги должна получать соответствующие. Ведь так оно получается?
Баоцин не хотел высказать ей в лицо, что Циньчжу, даже если бы она проучилась еще года три, все равно не шла бы ни в какое сравнение с Сюлянь. Не хотел он говорить и о том, что, если бы он не организовал труппу, Циньчжу вообще бы не перепало ни фыня. Баоцин лишь угодливо улыбнулся тетушке Тан.
Тетушка Тан тоже ему улыбнулась:
– Баоцин, не надо все время стоять тут да улыбаться, надо что-то делать. Если вы не собираетесь выделить больше денег для главной исполнительницы, моя дочь может и...
– Может и ... что? – Густые брови Баоцина сомкнулись, он рассвирепел. В течение двух недель он пробегал до дыр с десяток пар носков для того, чтобы у всех было место, где бы они могли заработать себе на пропитание. Он думал, что ему будут за это признательны. У него и в мыслях не было, что эта вонючая тетка...
Тетушка Тан, заметив перемену в лице Баоцина, смягчила тон:
– Баоцин, не говорите мне, что вы не знаете, как устроить это дело с Циньчжу! В том, что касается представления, вы толк знаете.
– Нет, не знаю. – Баоцин больше не мог сдержать себя. – Я и не хочу знать. – Он вставал ни свет ни заря, носился целыми днями, всюду нужно было переговорить с людьми. С одними поспорить, других уговорить, третьих похвалить. И теперь он столько пел, не получив ни гроша. И поужинать не успел. Сдержаться он уже не мог и, округлив глаза, с яростью уставился на нее.
–Ладно, – пробурчала тетушка Тан, с трудом высвобождаясь из кресла. – Судя по всему, вы не намерены добавить денег, ни даже фыня?
– А чего ради я должен добавлять? Я сегодня проработал весь день бесплатно, а вы все получили полный куш. Вы просто несправедливы.
– Мой добрый друг, все-таки надо учитывать ситуацию. Циньчжу по крайней мере должна получать хотя бы на один юань больше, чем Сюлянь. Она того стоит.
Баоцин решительно покачал головой.
– Не пойдет, ни на фынь больше.
– Ладно. Ничего вы не поняли, завтра увидимся. – Тетушка Тан, переваливаясь, направилась к выходу. Дойдя до двери, она остановилась и медленно повернулась. – А может быть, мы завтра и не увидимся.
– Как вам угодно, тетушка, – почти закричал Баоцин. Лицо его стало серым от злости.
Тюфяк уже успел проводить жену Баоцина обратно в гостиницу, а Сюлянь все еще дожидалась отца в театре. После спектакля она всегда ждала отца, который отводил ее домой. Если погода была хорошей и жилье находилось поблизости, они, пользуясь вечерней прохладой, возвращались домой пешком. Эти небольшие прогулки после представления были самыми приятными минутами в жизни Баоцина.
Он всегда ходил очень медленно, чтобы Сюлянь поспевала за ним. Шел, заложив руки за спину, опустив плечи и голову. В такие редко выдававшиеся минуты, когда было и легко, и радостно на душе, он ступал медленно, не торопясь. Пройдешься – можно на время забыть невыносимую усталость. Именно в эти минуты Сюлянь любила пожаловаться ему на свои маленькие неприятности. Баоцину нравилось выслушивать ее обиды. Иногда он мог успокоить ее несколькими фразами, иногда ничего не отвечал, а только причмокивал губами. Он мог взять ее с собой в ближайшую харчевню и купить чего-нибудь вкусненького. Интересно было смотреть в ее блестящие черные глаза, ожидавшие любимых лакомств. Бывало, он водил ее в торговые ряды и покупал какую-нибудь игрушку. Сюлянь было уже четырнадцать, но она по-прежнему любила куклы и игрушки.
После того как ушла тетушка Тан, Баоцин, заложив руки за спину, вымеривал шагами сцену. Если завтра тетушка и в самом деле не разрешит Циньчжу выступать, как тогда быть? Хм, Циньчжу может завлечь на представление всего лишь нескольких обывателей. Не придет, ну и что ж тут такого!
– Папа! – позвала тихонько Сюлянь. – Пошли домой!
Баоцин, увидев ее бесхитростное личико, рассмеялся.
Это милое создание – и Циньчжу, воистину насколько же они различны! Как небо и земля. Эх, да не стоит из-за Циньчжу ломать голову. Семейство Тан предпочитает, чтобы она продавала свое тело, а не искусство. Тут и денег можно заработать гораздо больше. Сюлянь по- прежнему оставалась нераспустившимся бутоном. Она уже более четырех лет соприкасалась с девушками со сцены н не переняла от них ничего дурного.
– Хорошо, пошли пешком! – ответил Баоцин, в один миг забыв все свои неприятности. Он вспомнил о том радостном состоянии, когда в Бэйпине, Тяньцзине, Шанхае они пешком возвращались домой после представления.
Когда Баоцин и Сюлянь вышли на улицу, на ней почти не было прохожих. Большинство лавок закрылось, и на окнах висели ставни, погасли уличные фонари. Баоцин шел неторопливо, опустив голову и заложив руки за спину. Он чувствовал себя легко и непринужденно. На улицах было темно, и это его радовало – так никто не мог его узнать. Тишина и покой. Ему не нужно было каждые несколько шагов кого-нибудь приветствовать. Он шел все медленнее и медленнее, желая, чтобы это состояние необычайной легкости и радости продлилось как можно дольше.
– Папа, – сказала Сюлянь тихо.
– Угу? – Баоцин как раз думал о чем-то своем.
– Папа, почему ты только что рассердился на тетушку Тан? Как быть, если завтра Циньчжу в самом деле не придет? – Ее черные глаза задумчиво глядели на него. Когда Сюлянь была наедине с отцом, она любила разговаривать как взрослая. Он должен был понять, что она уже не только девчонка, которая умеет играть в куклы.
– Ничего... Ничего особенного. И с ней можно пропитаться, и без нее можно прожить. – Баоцин перед своими домочадцами всегда старался казаться несколько самоуверенным. Иногда он напускал на себя важный вид, однако все это диктовалось добрым намерением всех успокоить.
– Теперь у Циньчжу есть способ зарабатывать деньги, они голодать не будут.
Баоцин прокашлялся. Вроде и Сюлянь стала кое-что понимать. Ему давно следовало иметь это в виду. Конечно же, она ведь все время общается с девушками, исполняющими сказы под барабан. Он хитро спросил:
– А чем она еще может заниматься?
Сюлянь захихикала.
– Я и сама точно не знаю, – сказала она, как бы извиняясь за то, что не могла продолжить ею же начатый разговор. – Я не должна была так говорить, да, папа?
Баоцин ответил не сразу. В конце концов, как Циньчжу зарабатывает дополнительные деньги* Сюлянь ясного представления не имела, и это его не удивляло. Сама Сюлянь каждый день исполняла сказы о красавицах и их любовниках, однако не воспринимала исполняемое всерьез. А его заботило лишь то, чтобы его приемная дочь, когда вырастет, стала достойным человеком. Каким она станет человеком? Плечи его вновь потяжелели, будто на них легла непосильная ноша.
– Я не могу подражать Тан Сые, и тебе не стоит подражать Циньчжу, слышишь? – сказал он после длительной паузы.
– Да, папа, слышу, – ответила Сюлянь, так и не поняв, что в конечном счете имел в виду отец.
