Оулавюр Сигурдссон - Избранное
— Извините, я ненадолго. По-моему, она хочет спать. Попрощайся с гостем, Вигга, скажи до свиданья.
— Зазвизанье, — пролепетал ребенок.
— Спокойной ночи, — пожелал я.
— Надеюсь, кофе будет на славу, — заметил Вальтоур. — Это первосортный кофе, один мой знакомый достал нам на днях. Такой кофе не получишь даже на министерских банкетах, не говоря уж о других местах.
Он пригласил меня в гостиную, предложил мне сигареты, а сам вышел, сказав, что уберет со стола и поможет Инге укладывать малышку.
Обставлена гостиная была роскошно. Мое внимание привлек огромный диван под коричневым покрывалом, здесь и там стояли мягкие стулья, в одном углу — кресло-качалка, патефон — в другом; на стенах написанные маслом картины, акварели видных художников, семейные фотографии, в том числе портреты родителей жены, декоративная ваза на низком полированном столике красного дерева перед диваном, рядом с вазой — два-три экземпляра датского «Родного очага» и «Семейного журнала» и две книги: на обложке одной был изображен окровавленный кинжал, на другой — рука в перчатке, сжимающая револьвер. Я опустился в кресло у инкрустированного металлом столика, на котором лежали серебряный портсигар с гравировкой «Магнус Тораренсен» и фарфоровая сигаретница. Я с благодарностью подумал о гостеприимстве шефа и его жены и сердечном ко мне отношении. Но на душе у меня было нерадостно. Я принялся рассматривать картины на стенах — они были красивые, но не вызвали у меня никакого отклика. Из кухни доносился шум текущей воды: Вальтоур помогал жене мыть посуду. Я начал поглядывать на датские журналы и книги на столике красного дерева, так как до меня постепенно дошло, что шеф говорил именно о них. Спустя несколько минут мои предположения подтвердились; Вальтоур вошел в комнату, объяснил, что дочурка наконец крепко уснула и Инга сейчас подаст кофе, и добавил:
— Эти книги и журналы — для тебя. Не забудь захватить их с собой. Хочешь курить?
Вопрос показался мне излишним, но я ответил, как бывало раньше, что курильщик из меня никудышный, что я давно не брал в рот сигареты, временами только баловался трубкой.
— Может, сигару?
Я отказался:
— Покойная бабушка запретила мне привыкать к табаку.
— Ох уж эта бабушка! — Вальтоур расхохотался, но тотчас оборвал смех. — Какой ты примерный мальчик, Паудль. До сих пор слушаешься покойную бабушку. У меня такой авторитетной бабушки не было, и поэтому я закурю!
Я не понял, почему он засмеялся, но размышлять было некогда, так как фру Инга внесла в комнату большой поднос с синим фарфоровым кофейником, чашками, сахарницей и сливочником.
Она осторожно поставила поднос на стол, но, когда шеф хотел вскочить, попросила нас ни в коем случае не беспокоиться — она сама нальет кофе в чашки.
Какой кофе! Никакого сравнения с бурдой из подвального ресторанчика на Ингоульфсстрайти! В жизни я не пробовал такого кофе! Катрин из Камбхуса, одна из самых рьяных кофейниц в Дьюпифьёрдюре, уроженка Рангаурвадласисла, сказала бы, что «лучше не бывает», а так она говорила лишь в самых торжественных случаях. Поборов стеснительность, я собрался похвалить ароматный напиток, но тут в дверь позвонили.
— Прошу прощения. — Хозяйка поставила свою чашку на столик и вышла.
— Заходи, дядя, — услышал я ее голос, — я повешу пальто.
В следующее мгновение в дверях гостиной появился ее дядя. Аурдни Аурднасон. Впервые я увидел его осенью или в конце зимы в альтинге, когда из любопытства зашел на галерею для публики и немного послушал дебаты. Тогда я узнал его по фотографиям. Пожалуй, никогда прежде мне не встречался человек с таким чистым высоким лбом и такими солидными манерами. Он медленно вошел в гостиную, почти седой, однако без единой морщинки на лице, коренастый, чуть полноватый — словом, фигура весьма импозантная и представительная. Вальтоур поспешно поставил свою чашку на столик и пошел навстречу гостю.
— Здравствуй, здравствуй, — сказал Аурдни Аурднасон, потом повернулся ко мне и, когда Вальтоур представил меня, сказал, протягивая короткопалую пухлую руку: — Добрый день, Паудль. Добрый день.
До сих пор помню, как он был одет: серый в полоску костюм с иголочки, белоснежная крахмальная рубашка, галстук завязан красиво, прямо как у британского премьера, туфли начищены до блеска. Он сказал, что слышал обо мне как о добросовестном газетчике, и поинтересовался, откуда я родом. Сам он, к сожалению, никогда не бывал в Дьюпифьёрдюре, это одно из немногих мест на острове, с которыми он еще должен познакомиться. Отказавшись от кофе и сигары (по крайней мере пока), он постоял, глядя мимо нас в комнату, потом кашлянул и кивнул на кресло-качалку.
— Гм, что я вижу. Когда вы достали эту штуку?
— Получили на прошлой неделе прямо из Копенгагена, — ответила фру Инга. — Замечательное кресло, я от него просто в восторге. Пожалуйста, посиди в нем, дядя!
Аурдни Аурднасон послушно сел, откинулся назад, взялся за подлокотники и начал раскачиваться.
— Ну как? Нравится? — спросила хозяйка.
— Восхитительное кресло, красавица моя, восхитительное.
Продолжая качаться, он выразил надежду, что в выходные погода улучшится. По крайней мере хорошо бы ей проясниться к понедельнику, когда у работников торговли будет свободный день. Должен же этот дождливый сезон наконец кончиться.
— А мать разве не дома? — спросил он племянницу.
— Нет, уехала за город сегодня утром с маленькой Хребной и, конечно, с Финной. Мы тоже поедем туда завтра утром, каким бы ни был прогноз.
Она повернулась ко мне.
— Финна — это наша прислуга, Торфинна. Она работает у мамы уже лет двадцать. Мы все ее очень любим.
— Финна, гм, чудесный человек, гм, чудесный. Добросовестная и заботливая.
Так они некоторое время болтали о том, о сем, пока Аурдни Аурднасон, перестав качаться, не взглянул на Вальтоура.
— Ну что, братец, понравилось тебе собрание?
Вальтоур не торопился с ответом.
— Да, — сказал он наконец.
— Мне особенно понравилось полное единодушие, — сказал Аурдни Аурднасон. — Само собой, количество акций растет. И, по-моему, в этих наших новых акционерных обществах большая сила. Большая сила, что ни говори.
Вальтоур заерзал в своем кресле.
— Недвижимость — отличное вложение капитала, — продолжал Аурдни Аурднасон. — Таким образом, сливаются три фирмы и три…
Резко кашлянув, Вальтоур отвернулся от меня и поднес к губам ладонь. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что Аурдни Аурднасон слегка кивнул, точно соглашаясь со своими соображениями или с чем-то не высказанным вслух. Вальтоур не стал дожидаться, пока он закончит фразу, а снова завел речь о том, какая будет погода в выходные, о празднике работников торговли, сказал, что надо быть готовым ко всему, ведь перемен к лучшему не предвидится. Я сообразил, что мне пора откланяться, поблагодарить за гостеприимство и уйти домой, так как им, очевидно, нужно посовещаться с глазу на глаз.
— До свидания, Паудль, до свидания, — сказал Аурдни Аурднасон, глядя куда-то сквозь меня и мимо меня. — Зайдите ко мне, если я могу что-нибудь для вас сделать.
Только в передней, складывая журналы и книги в портфель, я понял, что он имел в виду: он, должно быть, произнес эти слова как директор банка и намекал, что считает меня человеком платежеспособным и не откажет мне в ссуде по векселю.
Шеф похлопал меня на прощанье по плечу и назвал «дружище», а его жена сказала, что надеется чаще видеть меня в своем доме.
14Когда я вышел на улицу, ветер не то чтобы говорил «у-у!», как Вальтоур своей крошке, но все же шептал что-то в темно-зеленой листве рябины и берез, будто хотел вобрать в себя побольше воздуха и принести новый ливень. Уже стемнело, ведь был десятый час и пасмурно. Калитка заскрежетала, когда я открывал и закрывал ее. Я долго стоял, невольно прислушиваясь, но не услышал ни дрозда, ни какой-либо другой птицы. Домой, сказал я себе, лучше пойти домой. А в душе эхом звучали знакомые вопросы: домой? Куда? Где ты живешь?
Не успел я пройти и нескольких шагов по улице Лёйваусвегюр, как из переулка вперевалку вышел какой-то человек. Похоже, я его знаю. Ну конечно: Йоун Гвюдйоунссон, бывший муж Йоуханны, жены Арона Эйлифса, которому наставляли рога Досси Рунка, Торопыга и солдат Сьялли. Он шел то глядя себе под ноги, то вытягивая вперед шею. В одной руке он держал пакет с завтраком, в другой — серый мешок с какими-то вещами.
— Добрый вечер, — поздоровался я.
Вздрогнув, он остановился, подозрительно глянул на меня и еще крепче сжал в руке свое сокровище.
— Что? Что вы сказали?
Я спросил, помнит ли он меня. Ведь я же как-то раз написал от его имени — открытое письмо некоему нарушителю спокойствия — о женских причудах — и составил ему объявление для газеты «Моргюнбладид».
