Николай Лейкин - В царстве глины и огня
— Э, матка! Хитрая баба и изъ-подъ начала увильнетъ. А человѣкъ-то Глѣбъ Кирилычъ для мужа хорошій.
— Можетъ быть, и хорошій, да съ какой стати я въ такую рань замужъ за него пойду? Ни за кого я покуда не пойду. Мнѣ всего только девятнадцатый годъ. Дай мнѣ погулять-то на свободѣ.
— И при мужѣ гулять можно.
— Не та гульба.
— Думаешь, бить будетъ? Онъ не таковскій. Онъ, кажись, и мухи не обидитъ. Онъ тихій.
— Вотъ и этого я не люблю. По мнѣ, ужъ хоть дерись, да будь побойчѣе. Меня побьютъ — я сама сдачи дамъ.
Дунька умолкла и стала сопѣть. Она засыпала. Глаза Матрешки тоже слипались. Она повернулась на бокъ и пробормотала:
— Ой, Дунька, не пренебрегай Глѣбомъ и подумай объ немъ!
— Завтра подумаю, а теперь спать пора, сквозь дремоту отвѣчала Дунька.
XV
На другой день былъ праздникъ. На заводѣ не работали, а потому въ четыре часа утра и звонка не было. Дунька, однако, поднялась раньше ранняго. Еще только свѣтало. когда она вышла изъ казармы. Всходящее солнце бросало блѣдные розовые лучи сквозь стоявшій надъ рѣкой туманъ. Вылъ утренній холодъ, пронизывающій до костей и бросающій въ дрожь. Около флигеля прикащика кудахтали куры, ожидая подачки корма, и горланилъ пѣтухъ, перекликаясь съ другими пѣтухами на деревнѣ. Трава на дворѣ была мокрая. Покрестившись на востокъ, Дунька отправилась умываться на рѣку. Умывшись, она стала подниматься съ плота на берегъ и натолкнулась на Глѣба Кириловича. Онъ шелъ по берегу, направляясь отъ обжигальной печи домой, улыбнулся и приподнялъ фуражку.
— Вотъ не спится-то человѣку! воскликнула Дунька.
— Да вѣдь и вамъ не спится, Авдотья Силантьевна, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ.
— Я на работу… Вѣдь я сказывала вамъ, что хочу пятую тысячу кирпичей сегодня къ обѣду окончить.
— А я съ работы.
— Врите больше. Ваши часы дневные. Вы днемъ работаете.
— Безъ смѣны работалъ днемъ и ночью. Вчера вечеромъ въ восемь часовъ такъ и не смѣнялся, Сейчасъ только старикъ Архипъ меня смѣнилъ.
— Съ чего-же это такъ?
— Самъ я просилъ его. Я за него ночь отработалъ, а за то онъ днемъ за меня работать будетъ вплоть до шести часовъ вечера. Вѣдь сегодня, Дунечка, мы съ вами послѣ обѣда въ пріятной компаніи угощаться будемъ. Развѣ вы забыли, что обѣщались со мною въ олешникъ закусывать на манеръ обѣда идти?
— Помню-то помню. А только стоило изъ-за этого ночь не спать!
— Теперь высплюсь. Вотъ ужъ спать иду. До обѣда еще много времени. Изъ-за, вашей компаніи я готовъ три ночи не спать, только-бы имѣть лицезрѣніе васъ и слушать вашъ пріятный голосъ въ разговорахъ, Дунечка.
— Подите вы! улыбнулась Дунька, махнула рукой и пошла въ ворота завода.
Глѣбъ Кириловичъ шелъ сзади. Онъ шелъ къ прикащицкому флигелю, гдѣ квартировалъ.
— Вотъ васъ такъ мнѣ поистинѣ жалко, что вы хотите себя изнурять въ праздникъ на работѣ, говорилъ онъ вслѣдъ Дунькѣ.
— Велико тутъ изнуреніе, какъ-же!.. пробормотала Дунъка, направляясь къ шатрамъ.
— Идите-ка лучше опять въ казарму и отдохните, понѣжьтесь еще на койкѣ часика три.
— Выдумайте еще что-нибудь! Я завтра хочу кирпичъ сдать, чтобы получить деньги и сапоги себѣ купить.
— Сапоги купимъ-съ. Я дамъ денегъ, Авдотья Силантьевна.
— Ну, ужъ это дудки, чтобъ занимать…
— Да не занимать-съ. Поѣдемъ въ Петербургъ портретъ съ васъ снимать и я куплю вамъ сапоги. Когда хотите, тогда и отдадите. А не отдадите, такъ мнѣ будетъ еще пріятнѣе. За счастіе почту подарочкомъ услужить!
— Вишь вы какіе!
Дунька не останавливалась.
— Куда-жъ вы? продолжалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Отдохните. Не мучьте себя.
— Нѣтъ, ужъ поднялась съ позаранку, такъ пойду. Къ одиннадцати часамъ я отработаюсь, и души будетъ спокойна.
— Такъ до свиданія.
— До свиданія. Кудрявыхъ сновъ вамъ желаю.
— Сонъ теперь плохой, ежели съ вами увидался. О васъ буду мечтать и за васъ мучиться, что вы на работѣ себя въ праздникъ нудите.
— Заснете.
— Не знаете вы мою душу, Авдотья Силантьевна, оттого такъ у говорите. Такъ увидимся и пойдемъ въ обѣденную пору на променажъ въ олешникъ?
— Проспите.
— Лучше жизни лишусь, чѣмъ просплю.
— Пива-то не забудьте съ собой захватить на променажъ.
— Какъ сказано. Никакого угощенія для васъ не пожалѣю. Гдѣ встрѣтимся?
— Ахъ, Боже мой! Да я съ завода никуда не убѣгу!
— Ручку дайте. Чтобы крѣпко было.
— На-те.
Дунька обернулась и хлопнула Глѣба Кириловича по рукѣ.
— Какое счастье-то мнѣ сегодня будетъ! вздохнулъ тотъ, пожимая руку Дуньки, но Дунька кокетливо вырвала у него руку и побѣжала къ шатрамъ.
Глѣбъ Кириловичъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ и тихонько отправился къ себѣ домой. Ему отворила дверь заспанная кухарка прикащика.
— Неужто сейчасъ самоваръ? спросила она его.
— Не надо. Потомъ.
Онъ прошелъ къ себѣ въ каморку, снялъ пиджакъ, сапоги и завалился на койку. Какъ ни былъ онъ уставши, но ему не спалось. Образъ Дуньки такъ и стоялъ передъ нимъ. Нервы были возбуждены, сердце трепетало усиленно.
«Увижусь наединѣ и объясню, вылью душу».. мечталъ онъ. «Такъ прямо и скажу: „ежели не противенъ и желаете тихой жизнью жить, то примемъ законъ. Вотъ вамъ сто рублей на приданое. Послѣ Александрова дня свадьба
Онъ закурилъ папиросу и это нѣсколько успокоило его. Глаза начали смыкаться, но онъ встрепенулся и сѣлъ.
„А ежели не согласится съ Леоятіемъ покончить“? мелькнуло у него вдругъ въ головѣ и сильная струя крови, приливъ къ сердцу, словно обожгла его. „Нѣтъ, пока Леонтій на заводѣ, толку не будетъ, сказалъ онъ самъ себѣ. "Развѣ просить прикащика, чтобы онъ разсчиталъ Леонтія? Прикащикъ долженъ для меня это сдѣлать. Я нашъ кирпичъ въ славу пустилъ, до меня такого хорошаго кирпича на здѣшнемъ заводѣ не было, обжигали кирпичъ чортъ знаетъ какъ. Ахъ, когда-бы согласилась забыть Леонтья! Вѣдь не дура-же она набитая, вѣдь понимаетъ-же она, что Леонтій баловство, а я законъ предлагаю. Да и такъ: вѣдь я обжигало, а онъ простой рабочій, я вдвое больше его получаю, втрое. Да нѣтъ, она не корыстная на чужое, не польстится на это. Вонъ въ праздникъ спозаранку работать побѣжала, возражалъ онъ себѣ и мучился. «Но вѣдь законъ, законъ… Я законъ предлагаю, чтобъ свадьбу съиграть и ужъ на вѣкъ… Законъ-же должна она оцѣнить», успокаивалъ онъ себя. «Каждая женщина стремится къ закону».
Наконецъ Глѣбъ Кириловичъ заснулъ, но спалъ недолго. Прикащикъ и его семья уже встали и заходили, хлопая дверями, громыхая дровами около печи, звеня посудой. Когда онъ проснулся, былъ девятый часъ. Наскоро напившись чаю, онъ отправился на деревню въ мелочную лавочку за покупками для угощенія Дуньки.
XVI
Дунька работала у своего шатра. Работа кипѣла. Полки все наполнялись и наполнялись кирпичами, выстланными въ рядъ. Дунька разгорячилась, раскраснѣлась отъ работы, хотя утро было холодное, росистое. Пришла она на работу въ байковомъ платкѣ, надѣтомъ на плечи и завязанномъ по таліи концами назадъ, но спустя часъ она уже сняла этотъ платокъ. Ей было жарко. На деревнѣ проигралъ пастухъ въ берестяной рожокъ, вызывая со дворовъ коровъ. Слышно было, какъ хлопалъ его бичъ, дѣлая удары подобно ружейному выстрѣлу.
«Семь часовъ. Въ праздникъ коровъ въ семь часовъ выгоняютъ въ поле», подумала Дунька, окинула взоромъ полки, сосчитала сдѣланный сегодня кирпичъ и сказала сама себѣ: «Къ одиннадцати часамъ всю свою препорцію кончу».
Въ девять часовъ на сельской колокольной зазвонили къ обѣднѣ. Дунька набожно перекрестилась.
«Девять часовъ», опять сказала она себѣ. «Кончу, кончу къ одиннадцати часамъ. Всего только около полутораста кирпичей осталось додѣлать», предвкушая отдыхъ, улыбнулась она и еще усиленнѣе заработала.
За шатромъ раздались шаги. Звякнула гармонія… Дунька подняла голову. Изъ-за угла показался Леонтій. Это былъ молодой парень лѣтъ двадцати семи, здоровый, рослый, съ подстриженными бѣлокурыми усами и плохо растущей маленькой бородкой, съ серебряной серьгой въ ухѣ. Одѣтъ онъ былъ въ новую ситцевую рубаху, въ жилетку съ стеклянными цвѣтными пуговками, въ суконный картузъ съ глянцевымъ козыремъ и сапоги бутылками. Въ рукахъ онъ держалъ гармонію и тихо перебиралъ лады. Сердце Дунъки непріятно екнуло. Ей даже не хотѣлось сегодня видѣться съ Леонтіемъ, хоть она и любила его компанію. Она уже рѣшила избѣгать сегодня Леонтія и отдать свой день Глѣбу Кириловичу. Леонтій, увидавъ Дуньку, воскликнулъ:
— Ахъ! И въ самомъ дѣлѣ работаетъ! Чего это ты, Дуняша, взбѣленилась въ праздникъ на работу! Ищу, ищу по всему заводу — нѣтъ моей Дуни да и что ты хочешь. Думаю: «ужъ не къ обѣднѣ-ли пошла грѣхи замаливать»? Встрѣчаю Матрешку. Одна мотается. «Матрена! Гдѣ Дуня»? «Она на работѣ». Чего это, дура ты эдакая, тебѣ приспичило?
