Иван Горбунов - Сцены из народного быта
Аким хотел было посоветовать ехать прямо, да, вспомнив, что лошадь потому и остановилась, что прямо ехать нельзя, удержался. Кузьма был решительнее: он что есть мочи стал хлестать кнутом несчастное животное. Лошадь тронулась.
– Ну, ну, ну! – кричал Кузьма, учащая удары.
– Трогай, трогай! – подбадривал Аким, ухватившись за оглоблю.
– Господи, да вон она, сосна-то! – закричал с радостью Кузьма.
– Она и есть!
– Батюшки мои!.. Вот какое дело. Помирать уж сбирались.
– Это мы, значит, все около ей барахтались! Ну, оказия! Что ж это огнев-то не видать? Озерецкое, должно, вот оно… направо?
– Да теперь все село разожги, никакого огня не увидишь…
От сосны уже недалеко до деревни, и по торной дороге, как ее ни занесло, все-таки добраться можно.
– Дома теперь… Слава те, господи!..
– Уж теперь что… теперь ежели… А то, как возможно…
– Само с собой, коли… Эх!..
– Горе!
– Вот ты и думай!
Бессвязные эти фразы произносили мужики с большими паузами.
Овин… другой… избенка… В деревне!..
Все забыто: и страх быть занесенным, и стужа, прохватившая до костей. Миновала беда – и слава богу!
– Кабак, поди, еще не заперт.
– Надо полагать…
– Одной косушкой, пожалуй, не поправишься?
– Какая косушка! Много ли в ей, в косушке! Теперича, ежели очувствоваться как должно, и полштофа мало, – решил Аким.
Из кабака слышался шум: безобразничали пищалинские мужики, ожидавшие приезда господ из Санкт-Петербурга. Больше всех заинтересован был Мирон. То он хвастался своим ружьем, то репетировал речь, которой он встретит охотников.
– Сейчас приедут и сейчас… воля милости вашей!.. Ведьмедя нам бог даровал! Собственно, они с нашей земли его перегнали… Как вашей милости угодно!..
– Это точно, – поддакивал спившийся пищалинский старшина, – а коли что – два ведра на все наше общество. Тогда и действоваться можно.
– Два ведра!.. Верую, господи! Так ли я говорю? Два ведра пожалуйте на стол, а мы выкушаем…
– А вы, ребята, не кричите, – вмешался в разговор рыжий мужик, – а то в запрошлом году Демьян Иваныч налетел тоже на барина, стал права доказывать, да после недели две скулы растирал…
– А в суд?
– Судись там! Так огреет…
– Меня?! – закричал с бахвальством Мирон.
– Ты-то первый наскочишь!
– Я?!
– Ты!..
– Не надеюсь! Вот что!
– Не надеюсь!
– Пожалуйте нам осьмушечку, – окончил он, подходя к стойке.
Было около девяти часов вечера. Утомленные, продрогшие до костей, разведчики миновали кабак и задами въехали в деревню.
– Живы ли вы тут? – заговорил Кузьма, входя в избу.
– Ай, батюшки! Уж мы не чаяли вас, – заторопилась старуха.
– То есть так-то прохватило, так-то прохватило, что, кажись…
– Порядочно! – перебил Аким. – Маленько бы еще – там бы, пожалуй, и заночевали на поле…
– Хотели было согрешить по стаканчику, да пищалинские в кабаке галдят.
– Следовает, а то никак не раздышешься.
– Я сейчас к честной вдове схожу: у ней водка без патенту, – вызвался Герасим.
– Не даст!
– Мне-то?! Даже оченно… С великим удовольствием!
Вот и водка на столе. Выпили медвежатники, раздышались, очувствовались и стали отходить ко сну. Аким сымпровизировал подушку: обернул полено полушубком и растянулся на голом полу.
– Ты бы, бабушка, сапоги-то в печь сунула… да смотри, не изжарь, завтра потребуются, – проговорил Кузьма, влезая на полати.
Вьюга успокоилась. Сквозь рваные облака по временам показывался месяц. Кабак смолк. Общее спокойствие нарушалось изредка бродившим по деревне Мироном: он разыскивал свою шапку.
– Без шапки мне невозможно! Без шапки я не человек, – кричал он во всю глотку.
IVРано утром, на заре, по деревне послышались бубенцы. К избе Кузьмы подъехало несколько саней, нагруженных людьми, ружьями, рогатинами, чемоданчиками, корзинами и т. п. Кузьма уже был на ногах. У ворот встретил приехавших Мирон; он всю ночь пропутался на улице.
– Все благополучно, ваше сиятельство, ведьмедь как есть… вас дожидает, – отрапортовал он, трясясь всем телом, выходившему из саней полковнику.
– Что это? Ни свет ни заря, а уж ты откушал, заметил полковник.
– Точно так, ваше сиятельство! Не я пью – горе мое пьет, – отвечал Мирон.
– Полно-ко ты, непутный человек, мутить-то, – отозвался Кузьма, отряхивая снег с полушубка полков-ника. – Всю ночь спать не давал, старый черт!..
– А что, медведь лежит? – подскочил к Кузьме молодой человек в изящном черном полушубке, с красивым ружейным ящиком под мышкой.
– Лежит, сударь.
– Большой?
– Да ведь бог его знает: мерить его нельзя.
– Большущий, ваше сиятельство! Лапа с ведро, а то и больше. Потому как он есть ведьмедь наш, пищалинский, у нас он все лето кормился, – вмешался опять Мирон, поддерживая под руку уходившего в избу полковника.
Сани разгружались. Вылезали, отряхиваясь, охотники, мужики вытаскивали ружья, рогатины и т. п. К избе мало-помалу подходили любопытные. Пищалинские все собрались в кучу и стояли у избы молча. Некоторые разговаривали шепотом.
– Я так понимаю, – говорил один, – битва у нас будет великая.
– Без рвани тут ничего не сделаешь, дело видимое, – соглашался другой.
Полковник, войдя в избу, приветствовал хозяев, прилаживаясь к их обиходной речи.
– Здравствуйте, добрые люди, – начал он, низко кланяясь старухе.
– Здравствуйте, батюшка, господин честной, ваше благородие.
– А тараканов-то у вас порядочно!
– Сила, сударь! Такая сила этих тараканов – ничего с ними не сделаешь, – отвечал Кузьма.
– Морить надо…
– И морили, сударь, и морозили, из Санкт-Петербурга был какой-то, мазью смазывал, но, между прочим, куры все передохли, а тараканы остались.
– Здравствуй, божий человек, – обратился он к слепому старику.
– Здравствуйте, батюшка, – отвечал старик, поднявши к небу незрячие, черные как уголь глаза.
– Давно на божьем свете маешься?
– Годов восемьдесят есть, барин.
– Много!
– Что сделать, сударь, – и не хочется, да живешь.
– Уж и мы, сударь, говорим, – вмешался шутливо Кузьма, – пора бы, место ему там уж заготовлено. Ты бы, тятенька, пошел, ослобонил тут господам. Вас?отка, сведи дедушку.
– Погоди, дай нам со стариком побеседовать, – остановил полковник. – Крепостной был?
– И под господами жил, и волю сподобил сподь увидеть.
– А чьих был?
– Господ-то? У меня был господин большой; таких нынче и господ-то нет, да и в те поры, пожалуй что, не было.
– Аракчеевские наши-то были, – подсказал Кузьма.
– Графа Алексея Андреевича Аракчеева дворовый я человек был – спервоначалу фалетором и опосля того кучером, – подтвердил старик с достоинством.
– Хорош он для вас был? – продолжал допрашивать полковник.
– Строгой был человек, горя нашего не чувствовал.
– Потерпели наши-то при нем на порядках…
– Лютой был человек, попил нашей крестьянской крови вволю.
– А жить нам за ним было хорошо, – продолжал старик, – страх был, баловства не было, пьянства этого, кабаков… Мужик был сытый.
– Это, что говорить, – ввернул от себя Аким, – мужик был в те поры форменный… как есть… Теперича народ горький, все пропимшись… Теперича только пьют да на погорелое место собирают.
– А пожары часто бывают?
– Бывают и пожары, а больше так.
– Как так?
– Пропьются, оглоблю обожгут, – значит погорели, – Царство ему небесное, – окончил старик, ощупывая висевший на стене полушубок, и вышел с Васей из избы.
Пока Аким бегает по деревне, сколачивая народ в загон, пока господа осматривают ружья, надевают сапоги, услаждаются чаем и напитками, врут всякую охотничью небывальщину, я отвлекусь от рассказа и познакомлю с ними читателя. Вы не думайте, что это приехали охотники по ремеслу, по страсти. Из них нет ни одного, который бы в холодную осень окунулся в воду, доставая убитую птицу; который бы в палящий зной без воды, без пищи оставался целый день в болоте для того, чтобы положить в сумку две пары бекасов; который бы изнурял себя, бродючи в лесу по ломам, по корягам, отыскивая тетеревиный выводок; который бы в грозу, в ливень, промокший до костей, пробирался спокойно по изрытому сохой грунту, чтобы принять ночлег в лесу, в наскоро сделанном из листьев шалаше. То поэты, а мои охотники просто милые, прелестные люди, едва умеющие держать ружье в руках. Приехали они просто подышать свежим воздухом, а в случае подвернется под руку медведь, то лишить его жизни, если не будет предстоять к тому большой опасности и если пуля нечаянно его заденет. Таких охотников очень много. У иного не знаешь, что в кабинете: оружейный магазин или зоологический музеум? Шкаф с ружьями. Каких там систем нет: заряжающиеся и сзади, и сбоку, и сверху… Каких к ним нет приспособлений!.. А вот ножи, пистолеты, свистки, рога, рогатины и всякая охотничья утварь. Все чисто, как говорится, с иголочки. А на стенах, а на шкафах! Чучела глухарей, вальдшнепов, дупелей… а вот стоит рысь… а вот оскаливший зубы волк… а вот встал во весь рост и сложил лапы по-наполеоновски медведь, и ни в одной душе владелец этих чучел неповинен.
