Джон Стейнбек - И проиграли бой
— Да нет, конечно.
Незнакомец посветил фонариком на заднее сиденье, заваленное хламом.
— Проезжайте, ребята. Долго не задерживайтесь. Лондон нажал на газ.
— Строит из себя невесть что, сукин сын! — проворчал он. — Из всех легавых частные сыщики самые дотошные. Во все дыры лезут.
Он резко повернул и остановил машину подле такого же длинного барака, разделенного на клетушки.
— Здесь работает уйма народу. Три таких сарая битком набиты. — Он подошел к ближней двери, постучал. Послышалось ворчанье, по комнатке тяжело затопали. Дверь чуть приоткрылась, выглянула косматая толстая женщина. Лондон бесцеремонно спросил:
— А где тут Дейкин живет?
На женщину подействовали властные нотки в его голосе.
— Третья дверь, мистер. Там он, с женой и двумя детишками.
— Спасибо, — бросил Лондон и, не дослушав женщину, повернулся и пошел дальше. А она, высунув голову, с любопытством оглядывала мужчин. Вот Лондон постучал в указанную дверь, ему открыли, и лишь тогда толстуха убралась восвояси.
— Кто это? — спросил ее из дома мужской голос.
— Понятия не имею. Видать, начальник какой. Дейкина спрашивал.
У Дейкина было узкое лицо, цепкие, но холодные глаза, плотно сжатые губы, резкий, но невыразительный голос.
— Проходи, сукин кот! Ведь как из Радклиффа уехали, не виделись! — приветствовал Лондона хозяин и впустил гостей в дом.
Лондон представил спутников.
— Вот это док, а это его друг. Знаешь, Дейкин, док здорово помог Лизе вчера ночью. Слыхал, небось?
Дейкин протянул Маку длинную белую руку.
— Как не слыхать! Кое-кто из ребят вчера у вас был. Разговоров столько, можно подумать, Лиза слоненка родила. А вот хозяйка моя. Док, вон, извольте взглянуть, детишки, крепкие ребята.
Жена встала — красивая, с высокой грудью, с пятнами румян на щеках, верхние зубы золотые, так и блестят на свету.
— Приятно познакомиться, — низким голосом произнесла она. — Вам, ребята, кофейку или чего покрепче?
Взгляд у Дейкина потеплел — он был горд за жену.
— Пока к вам добирались, продрогли, — намекнул Мак.
Блеснули в улыбке золотые зубы.
— Я так и думала. Значит, по глоточку виски. — Она поставила на стол бутылку, стаканчик. — Наливайте себе сами, ребята. Хоть до краев, лишь бы не через край.
Бутылка со стаканом пошла по кругу. Миссис Дейкин последней опрокинула стаканчик, заткнула пробкой бутылку и поставила в маленькую горку.
В комнате стояло три складных парусиновых стула и две раскладушки для детей. Для супругов — большая походная кровать у стены.
— А вы хорошо обжились, — сказал Мак.
— У меня маленький грузовичок, иногда подрабатываю перевозками, да и свой скарб есть на чем возить. А жена моя — рукодельница изрядная, в добрые времена тоже может заработать.
Миссис Дейкин улыбнулась похвале.
Тут Лондон прервал светскую беседу Дейкина.
— Где бы нам с тобой потолковать?
— А чем здесь плохо?
— Да лучше б без свидетелей.
Дейкин повернулся к жене, ровным, бесстрастным голо сом сказал:
— Сходи-ка, Алла, с детьми в гости к миссис Шмидт.
На лице ее отобразилась досада. Губы отторбучились, спрятав золотые зубы. Она вопросительно взглянула на мужа — он ответил холодным, рыбьим взглядом, длинные белые руки нетерпеливо дернулись. Миссис Дейкин вдруг широко улыбнулась.
— Да вы сидите, толкуйте себе, я ведь и забыла, что обещала миссис Шмидт навестить. Генри, бери-ка братишку за руку, и пойдем. — Она надела короткий кроличий жакет, взбила золотистые волосы. — Ну, не скучайте, ребята.
Было слышно, как удалялись ее шаги, как постучала она в дверь.
Дейкин подтянул штаны, сел на широкую кровать, жестом указал остальным на парусиновые стулья. Взгляд опять сделался пустым и застывшим, как у боксера.
— Ну, с чем пришел, Лондон?
Тот почесал щеку.
— Как тебе нравится, что нам расценки снизили? Мы приехали, а нас и обрадовали.
У Дейкина дернулись уголки рта. — А как мне может нравиться? Радоваться нечему.
Лондон подался вперед.
— Ну, и что думаешь делать?
Бесстрастные глаза чуть оживились.
— Ничего пока. А ты?
— А что, если нам объединиться и вместе что-нибудь предпринять? Лондон искоса взглянул на Мака, и Дейкин это заметил. Он указал на Мака и Джима.
— Они — левые?
Мак раскатисто засмеялся.
— Выходит, всякий, кто хочет за свою работу деньги получать, левый.
Дейкин быстро, но внимательно посмотрел на него.
— Против левых я ничего не имею Но давайте говорить начистоту. Ни в какие фракции и группировки мне соваться некогда и незачем. Если вы в какой партии состоите, мне знать об этом ни к чему. У меня жена, дети, грузовичок. И ни в чьих черных списках мне числиться неохота, и в тюрьму за это отправляться — тем более. Ну, так говори, Лондон, с чем пришел?
— Урожай нужно собрать, Дейкин. А что, если нам удастся поднять людей на борьбу?
Глаза у Дейкина посветлели, — видно, почуял опасность, — но остались по-прежнему бесстрастными. Ровным голосом он произнес:
— Ну, хорошо. Поднимешь ты ребят, навешаешь им лапши на уши, пойдут они за тобой, проголосуют за стачку. А через полдня прикатит целый состав с теми, кто и за гроши работать готов. Что тогда?
Лондон снова почесал щеку.
— Тогда, скорее всего, мы выставим пикеты.
— А хозяева, — подхватил Дейкин, — соберут законодателей и издадут указ, запрещающий сборища, да выставят сотню молодчиков с ружьями, — из тех, кто шерифам помогает.
Лондон растерянно оглянулся на Мака — дескать, выручай, подскажи. Мак задумался и ответил:
— Мы просто хотели выяснить, мистер Дейкин, как вы ко всему этому относитесь. Представьте: забастовка на сталелитейном заводе, три тысячи рабочих выставляют пикеты. Завод, конечно, обнесут колючей проволокой, пропустят ток. Хозяева поставят охрану, А сколько, по вашему, потребуется «молодчиков с ружьями», чтобы целую долину оцепить?
В глазах у Дейкина на миг вспыхнул огонек, но тут же погас.
— Вот именно — с ружьями. Ну, не пустим мы тех, кто на нашу работу позарится, а помощники шерифа возьмут да и откроют огонь. Не выстоят наши бродяги-работяги, и думать нечего. Как ударят по ним не из дробовиков, а из винтовок, побегут наши ребята по кустам, словно кролики. И как тогда быть с пикетами?
Взгляд Джима перебегал с одного собеседника на другого. Но вот он вмешался в разговор.
— Но ведь тех, новых, кого привезут, почти всех можно на нашу сторону привлечь, стоит только поговорить.
— А остальных?
— Найдем ребят побойчее, они остальных прищучат, сказал Мак. — Я ведь сам со сборщиками работаю, знаю, как они из-за расценок страдают. А яблоки, между прочим, все равно собирать надо. И сады — это не литейный завод, враз не закроешь.
Дейкин встал, подошел к горке, налил себе немного виски, кивнул и остальным, однако все трое отказались. Дейкин сказал:
— Говорят бастовать — это наше право, а вот пике ты — это уже противозаконно. А, значит, по сути дела, право у нас только одно: бросить все, отказаться от борьбы. Так вот, я ни в какую борьбу ввязываться не хочу. Мне есть что терять.
— А куда… — голос у Джима прервался, он прокашлялся и продолжал: — А куда вы отсюда поедете, мистер Дейкин?
— На хлопок, — ответил тот.
— Что ж, там поля побольше, чем здесь сады. И если нам здесь срезали плату, то уж тамто еще больше срежут.
Мак ободряюще улыбнулся — молодец!
— Вы и сами это прекрасно знаете, — поддержал он товарища. Расценки срезали, срезают и будут срезать, пока у народа терпение не лопнет.
Дейкин осторожно поставил бутылку с виски, вернулся к широкой кровати и сел. Посмотрел на свои белые длинные пальцы, от мозолей их уберегали перчатки.
— Не хочется мне беду накликать. Мы с хозяйкой да ребятишками с голоду пока не помираем. Но вы, конечно, правы, на хлопке нам тоже заработать не дадут. И что хозяевам неймется?
— Единственный для нас выход — бороться всем вместе, организованно, — сказал Мак.
Дейкин беспокойно поежился.
— Похоже, так. Хотя и не по мне это все. Что от меня-то требуется? В разговор снова вступил Лондон.
— Ты должен своих ребят настроить, а я — своих, если получится.
Мак не утерпел:
— Чего настраивать, если у кого сердце к этому не лежит. Вы только потолкуйте с ребятами. А они меж собой разберутся. Пока они все недовольство в себе носят, так пусть выговорятся. Да так, чтоб и до других садов их слова долетели. Пусть завтра меж собой ребята поговорят, а потом устроим собрание. Дело быстро пойдет, терпение у всех уже на пределе.
— Вот что мне в голову пришло, — сказал Дейкин. Скажем, подняли мы народ на забастовку. А ведь нам здесь оставаться никто не позволит. Все дороги, принадлежащие государству или штату, для нас закроют. Куда деваться?
