Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи
— Наши! наши приехали!
Я повеселел окончательно и, в порыве радости, навеянной свиданием с родиной, готов был даже потребовать от Василия Иваныча строгого отчета:
— Где же, милостивый государь, тот Страшный суд, которым вы изволили нас стращать?
Но он предупредил мой вопрос. В руках его была паспортная книжка, на которую он смотрел с каким-то недоумением, словно ему казалось странным, что последний листок, заключающий отметку о возвращении, вдруг исчез.
— Ну, теперь, брат, крепко! — проговорил он вслух, — теперь, брат, ау! уж никуда не убежишь!
Неоконченное*
Благонамеренные речи. XII. Переписка*
«Милая маменька. Я в восторге. Только теперь я начинаю понимать разнообразие петербургской жизни. До сих пор я корпел, теперь живу. Занятие достается мне легко: час или два утром я посвящаю клиентам; два-три часа в суде; затем весь остальной день свободен. Денег — вдоволь.
Признаюсь, я не без робости вступал в цех адвокатов. Я думал: «Их развелось так много, что, пожалуй, придется вытерпеть целую свалку, покуда дорвешься до куска». Оказывается, однако ж, что мир человеческих алчностей до того безграничен, что если бы явились целые массы адвокатов, то и тогда не наполнить бы ими этой зияющей бездны.
Но прежде нежели говорить о себе и о своих занятиях, мне хочется познакомить тебя с типическими разновидностями того сословия, к которому отныне принадлежу. Представь себе театральную труппу, в которой каждый актер занимает определенное амплуа. Самойлов — Протей, Леонидов — царь большого роста, Степанов — царь маленького роста, Нильский — актер из амплуа «блаженства безумия». То же самое ты встретишь и у нас. В адвокатском сословии имеются свои «благородные отцы», свои «злодеи» (конечно, только по виду), свои «комики», «любовники», «чудаки», «хвастуны», «легкомысленные», «гости» и др. Сверх того, есть несколько специальных амплуа, которых ни на каком театре не встретишь и которые составляют исключительную принадлежность адвокатского ремесла, каковы например: адвокат-«паук», адвокат-«ищейка», адвокат-«libre penseur»[459] и т. д. Трудно поверить, но я знаю адвоката, при взгляде на которого невольно срывается с языка: «Это он, это благородный отец из дома терпимости».
Прежде всего я займусь группой так называемых солидных адвокатов, к которой принадлежат «благородные отцы», «злодеи», «пауки» и «ищейки», а затем перейду уже к другой группе, отличительную черту деятельности которой составляет известная степень талантливости.
Амплуа «благородных отцов» не блестящее, но выгодное: из них, по преимуществу, выбирают конкурсных председателей*. Сверх того, они охотно занимают места юрисконсультов, при акционерных предприятиях и при солидных частных торговых фирмах. Четыре-пять хороших конкурса и столько же юрисконсультских мест — и положение человека обеспечено. Но подобного рода деятельность представляет еще и ту выгоду, что при помощи ее завязываются очень крепкие связи с: коммерческим миром. Купцы в восторге от «благородных отцов», во-первых, потому, что они, проходя мимо церкви, снимают шапку и крестятся, а во-вторых, потому, что внешним видом своим они напоминают штатских генералов. Поэтому почти у каждого мало-мальски основательного купца есть «благородный отец», который втирается в дом своего клиента, ведет его денежные дела, пишет духовные завещания, разные записи и подает советы, какие меры принимать относительно непокорных детей. В суд «благородный отец» является редко и притом представителем только таких крупных интересов, относительно которых употребление выражений вроде «воровство» или «мошенничество» является равносильным потрясению авторитетов и основ. Таковы, например: подделка векселей на значительную сумму, растрата вверенных сумм в значительных размерах, значительное злостное банкротство и т. д. Взявшись за подобное дело, «благородный отец» предусмотрительно выговаривает для себя в случае выигрыша столько-то, в случае проигрыша — столько-то. Затем, явившись на состязательный процесс, он говорит изобильно и тускло, говорит таким солидно-самодовольным тоном, которым обыкновенно просят на бедность невинно падшие генералы, не забывшие, что они знавали когда-то лучшие времена. Ни одного живого движения, ни одного живого слова, ни повышения, ни понижения голоса — одна безнадежная канитель. Судьи втайне скрежещут зубами, противная сторона чувствует, что на нее нападает столбняк, даже мухи бьются об стекла окон, силясь улететь. А он, ясный, сияющий весь, благородный, выкачивает из себя одно слово за другим, с любовью останавливается на околичностях, доказывает, что добродетель прекрасна, а порок омерзителен; тут золотник прикинет, там ползолотника убавит и, по-видимому, нимало не подозревает, что противная сторона, доведенная до исступления, едва воздерживается от желания пустить в него полным собранием анисимовских изданий. И поверишь ли — так велика сила массы пустяков, которую он из себя выпускает, что «благородный отец»* почти всегда достигает того результата, который он себе предположил. Я не скажу, чтобы все дела, за которые он берется, кончались в его пользу, но он непременно всегда что-нибудь да выторгует и непременно всегда запасается кассационным поводом, который дает ему возможность тянуть дело бесконечное число лет. Поэтому «благородного отца» нередко называют еще и «иезуитом» и кровопийцею. Не далее как на этих днях приходит ко мне один купец, против которого я взялся вести гражданское дело, и когда я не согласился на те условия мировой, которые он предлагал, то он сказал мне: «Так слушай же, барин, такого я теперича кровопийца противу тебя найду, который не то что деньги тебе заплатит, а душу всю из тебя вымотает». И я уверен, что он найдет кого-нибудь из наших «благородных отцов».
В частном быту «благородный отец» приверженец охранительных начал. Он ходит по воскресеньям к обедне, празднует свои именины, и ежели имеет детей, то держит дома розги. Живет он тепло и сытно, а иногда даже имеет на стороне метрессу (по большей части вдову-попадью), которую посещает в сумерки на короткое время. Он любит деньги, но в рискованные обороты их не пускает, а, по преимуществу, придерживается билетов государственного банка. Перед отходом ко сну запирается у себя в кабинете и пересчитывает, все ли билеты налицо.
Особенную разновидность в семье «благородных отцов» представляет «благородный отец из дома терпимости». Он занимается исключительно бракоразводными делами, устройством соответствующих этой цели сцен и обстановок и наймом лжесвидетелей. Но вне этой специальности, во всем остальном, он ведет себя совершенно так же, как и прочие «благородные отцы». А именно: поддерживает охранительные начала, ходит к обедне и на сон грядущий взывает: «Блудом живу, срамом питаюсь, но бога не виню». Сверх того он имеет обширное знакомство между протоиереями и по праздникам то у одного, то у другого ест пироги, после чего непременно страдает изжогою.
Непосредственно за «благородными отцами» идут «злодеи». Это те же «благородные отцы», в смысле отсутствия талантливости, благонамеренности и большой жажды стяжания, но не успевшие достать ни одного конкурса, а потому озлобившиеся. Жажда стяжания, всегда живучая и очень редко удовлетворяемая, до такой степени разжигает все существо «злодея», что нередко заставляет его совершать поступки весьма легкомысленного свойства. Так, например, одни, взявши дело от клиента, входят в тайные сношения с противной стороной; другие, производя взыскание, присваивают взысканную сумму себе. Поэтому, как только адвокат приобретет себе репутацию «злодея», никто (кроме разве какого-нибудь неопытного провинциала) уже не поручает ему никаких дел, ибо всякий понимает, что вверить свои интересы защите «злодея» — все равно что пожертвовать в пользу богоугодных заведений. На этом же основании суд почти всегда «злодею» отказывает. И так сильно укореняется в человеке эта привычка действовать в ущерб своему доверителю, что всякие меры противу нее оказываются недействительными. Пробовали пристроить одного «злодея» к конкурсу, в чаянии, что сердце его смягчится, — и что ж? — не прошло месяца, как он уже подорвал конкурсную массу фальшивыми векселями.
Адвокат-«паук»* — это ядро современной адвокатуры. Большинство этих господ никогда не появляется в настоящих судах, а потому в глазах массы публики этот тип остается безвестным. Но можно сказать с уверенностью, что самые ценные дела достаются им и самые лучшие куски проглатываются ими. Дело в том, что они содержат целые канцелярии и в них по нескольку действующих адвокатов на жалованье. Но кроме того, у каждого «паука» находится на содержании несколько негласных адвокатов, так что из всего этого образуется род коммерческо-юридического предприятия, руководитель которого нередко в одном и том же деле является и истцом и ответчиком. Занимаются этим делом, по большей части, адвокаты старых судов, из молодых же лишь те, которые подозревают себя слегка ошельмованными. К числу последних принадлежит и известный мне Ерофеев, который теперь уже оставил специальность скопцов и занялся en grand[460] юридическим сводничеством. Деятельность эта трудная и притом опасная. К «паукам» обращаются по преимуществу продукты современного горячечного настроения общества. Все, что вертится около камелий, железнодорожной компании, биржи, вексельного устава, дисконтов*, — все стекается сюда. Все промышляющее темным товаром, ловящее рыбу в мутной воде, все, для чего огласка равносильна гибели, — все ищет здесь спасения и совета. Понятно, что это такого рода язвы, относительно которых нужно иметь особую деликатность, чтоб не назвать их по именам, и особого рода философию, чтобы заниматься их исцелением. Из сотни дел, стекающихся в эти приемники общественных нечистот, едва двадцатая часть доходит до суда; все остальное разрабатывается и обхаживается «пауком» и его подручными и затем навсегда утопает в бездне шитого и крытого. Изредка только в каком-нибудь громком деле вдруг всплывет наружу скандальный эпизод и осветит на минуту какую-нибудь невероятную махинацию. Но как ни успешно идет процесс обхаживания, лицо, занимающееся этим делом, должно обладать громадным запасом изворотливости, чтобы не попасться впросак и не подвергнуться очень серьезным опасностям. Поэтому «пауки» всегда скрываются за целыми мириадами подручных, которые подготовляют материал для сделок. А так как главная часть риска сопрягается именно с этой подготовкой, то понятно, что подручные несут на себе и все последствия этих рисков. Мир подручных — особый мир, в высшей степени любопытный. В прежние времена нечто подобное встречалось в сфере фальшивых карточных игроков и сложилось в типе Расплюева («Свадьба Кречинского»)* — с одной стороны и молодого Глова («Игроки») — с другой. Теперь все это соединилось в лице подручного «паука», с тою лишь разницей, что Расплюев и Глов дошли до своего подручного положения de chute en chute[461], a современный подручный приходит к своему посту без всякого прошлого и обязанность свою выполняет с хладнокровием и рассчитанностью вполне искушенного жулика. Это своего рода сыщики, ловкие и неутомимые, которые с утра до ночи отыскивают почву для подлогов, банкротов и прелюбодеяний и почти всегда так искусно заметают следы, что самая сторожкая сыскная полиция теряется и отступает перед ними. Они без устали шмыгают по всем направлениям Петербурга, разузнают, знакомятся со сторожами присутственных мест, с лакеями и горничными, сыплют мелкими суммами, прислушиваются в трактирах и ресторанах, собирают сведения, смекают — и к известному часу всё собранное несут к «пауку».
