Гийом Аполлинер - Т.1. Избранная лирика. Груди Тиресия. Гниющий чародей

В небе моем, как на синем поле,
Осыпаются грезы, гаснет звезда.
Все мои грезы — сны, и не боле,
И не свершаются никогда.

Не каждая ива — плакучая ива,
Не у каждой розы розовый цвет.
Я знаю героев, бегущих трусливо,
И дверь, на которой запоров нет.

Ни страсти, ни пыл ничего не значат.
Все, что мы говорим, есть ложь.
Сердце отноет. Глаза отплачут.
А с голого разума что возьмешь?

Мой пыл сегодня был с разлукой обручен.
Что ваше отрочество? Только ли свидетель
Того, как он сникал у ног ее, в ответе ль
За то, что нежностью смирен — и обречен?

Посланец страсти на пирах нагого лета,
Где небо греческим опять готово стать,
Он, маленький божок, другим богам под стать
Ревнует и не спит до самого рассвета.

Право же если бы мы жили в тысяча семьсот
                                                                               шестидесятом

Это та самая дата Анна которую вы разобрали на
                                                                                     каменной лавке

И если бы к несчастью я оказался немцем
Но к счастью оказался бы рядом с вами
Мы бы тогда о любви болтали
Двусмысленно и что ни слово по-французски
И на моей руке повисая
Вы бы страстно слушали как развешиваю словеса я
Рассуждая о Пифагоре а думая о кофе
О том, что до него еще полчаса

И осень была бы такой же как наша точно такою
Увенчанная барбарисом и виноградной лозою

И порой я склонялся бы взор потупив при виде
Знатных тучных и томных дам

В одиночестве по вечерам
Я сидел бы подолгу смакуя
Рюмку мальвазии или токая
И надевал бы испанский наряд выбегая
Навстречу старой карете в которой
Приезжала бы меня навещать
Моя испанская бабка отказавшаяся понимать
                                                                             немецкую речь

Я писал бы вирши напичканные мифологией
О ваших грудках о сельской жизни
О местных дамах

И поколачивал бы крестьян упрямых
О спины их трость ломая

И любил бы слушать музыку ее заедая
Ветчиной

И на чистом немецком я клялся бы вам утверждая
Что невиновен когда бы меня вы застали
С рыжей служанкой

И на прогулке в черничном лесу заслужил бы
                                                                           прощенье

И тогда замурлыкал бы тихий припев
А потом мы бы слушали с вами как между дерев
                                с тихим шорохом в лес опускаются тени

В сумрачной чаще сердца рог протрубил
Там шла охота на ланей воспоминаний
И тогда я унес этот лес трубящий лес во мне растущий
                    В гущу рощи

Ночное небо так над городом забылось
Что сердце с жизнью в такт от нежности забилось
Жизнь город делает живым и что ни час
Высвечивает тьму не утомляя глаз

Прельщают небеса свет улиц и витрины
Здесь дух и смертная материя едины
Любовь есть вечный дух и наша с миром связь
И умирает до конца не воплотясь

Как задник — лес и берега,
День, близясь к вечеру, томится,
Там Арлекина в пруд глядится,
В траве раздевшись донага.

Там Арлекин, спектакль затеяв,
Сперва приветствует гостей —
Волшебников и чародеев,
Колдуний и богемских фей.

Он ловко набивает цену,
Вовсю жонглируя звездой,
Покуда трижды бьет ногой
Повешенный, и — свет на сцену!

Четыре звездочки во мрак
С небес полуночных слетели,
Друг в друге отразившись, как
Мои глаза — в глазах газели.

О, гордый повелитель мой,
Оставь газель мою живой —
Стрелой любовной вместо цели
Меня пронзи у ног газели…

Под берегом острова друг о дружку
Бьются бортами пустые лодки
Нынче не встретишь
Ни в будни ни по воскресным дням
Ни художников ни Мопассана
Что засучив рукава катали вдоль острова дам
                     Пышногрудых и тупоголовых
Ах лодочки-лодки как много печали там
Под берегом острова

В ладье с возлюбленным сбежала королева.
Король на берегу смятением объят,
И в такт его шагам, неистовым от гнева,
На пышной мантии жемчужины бренчат.

Гребцы запели в лад — о волшебство напева!
И в лодке беглецы, закрыв глаза, молчат;
Пусть будет справа риф, призыв сирены слева, —
Король могуч и стар, и нет пути назад.

А мерзости кругом — останков да скелетов!
Как будто их сюда нарочно принесло —
Всплывают из глубин то склизкое весло,

То рыжий клок, то бок медузы, фиолетов.
Ужасно бегство и неведом эпилог.
И с мантии летят жемчужины в песок.

Я в кипарисовом саду пряла, одна,
Следя за пряжею, — ее с веретена
Вздымал и уносил полдневный бриз игривый;
А после шла к пруду, оплаканному ивой,
Ступая медленно, пока меня жасмин
Не останавливал, и ирис рядом с ним,
Волшебный ирис цвел под лягушачьей стражей.
Мне каждый кипарис казался прялкой с пряжей,
И мирозданьем — сад, в котором боль и страсть
Даны мне, чтобы жизнь из этой пряжи прясть.

Итак вечерком
Всем скопом в кино

В кино Мастера как на подбор
Но вовсе не те кого называют Мастерами кисти
И не те кого называют Мастерами слова
Мастерами импровизации или композиции
Нет актеры с актрисами сплошь Мастера экрана

Когда бы мы были Мастерами экрана
Мы не ходили бы в кино
Мы ходили бы в киношку

Но если бы мы были профессорами да еще
              из какой-нибудь тьмутаракани
Мы не ходили бы ни в кино ни в киношку
Мы ходили бы в кинематограф

В конце концов надо быть человеком со вкусом

Какая печаль неземная
Наполнила сердце мое среди этих безрадостных мест
Когда отдыхал я в чащобе с подошв отряхая
Груз километров покуда окрест
Свирепствовал вест

Я покинул тот сказочный лес
Где сновали проворные белки
Я пытался раздуть облака из курительной трубки
                       Но зенит
Оставался настойчиво чист

Мне неведомы тайны ну разве что странная песня
Торфяных перегнивших болот

Это вереск душистый как мед
Пчел влечет
Истоптал я не глядя
Голубику и вереск они
Новобрачным сродни
              Борей
              Борей
Здесь жизнь прочней
Сплетенных с ней
             Корней
И хватки дней
             Мертвей
Смерть на язык остра
Когда говорят ветра