Герман Банг - У дороги
Катинка не ответила. Она сидела и смотрела, как работают плотники.
– Только бы погода не испортилась, – сказала она одному из них.
– Да-а, – отозвался он, поднял голову– верхушки деревьев заслоняли небо– и рукавом отер пот с лица. – Оно все дело– в погоде.
Катинка с Марией повернули обратно. Пора было возвращаться домой. Они вышли на площадь. Колокола звонили к вечерне, перекрывая уличный шум.
Накануне поездки они пекли пироги. Катинка, засучив рукава, так усердно месила тесто, что даже волосы у нее были обсыпаны мукой, как у мельника.
– Сюда нельзя, сюда нельзя! – Кто-то стучал в запертую дверь кухни.
Катинка решила, что это Хус.
– Это я! – закричала Агнес Линде. – Что тут происходит? Ее впустили, и она тоже принялась за дело. Ставили тесто для сладкого пирога – вымешивать его надо было долго-долго.
– Это для Хуса, – объяснила Катинка. – Он сластена. Любит сдобное тесто.
Агнес Линде месила тесто с такой силой, что оно пошло пузырями.
– Ох, уж эти мужчины. Им еще и пироги подавай, – сказала она.
Катинка вынула из печи противень.
– Попробуйте печенье, – сказала она. – С пылу с жару. Щеки ее горели, как медный таз.
К дневному поезду на станцию пришли фрекен Иенсен и Луиса-Старшенькая. Началось перестукиванье и дипломатические переговоры через кухонное окно.
– Учуяли, прости меня Господи, – сказала Агнес Линде. Она устало опустила руки и сидела в неловкой позе, зажав в коленях миску с тестом.
Мария вынесла им на перрон тарелку с печеньем.
Луиса от восторга так заерзала на скамье, что двое проезжих коммивояжеров смогли рассмотреть из окна поезда довольно большую часть ее «украшения».
Когда поезд отошел, в кухне открыли окна. На скамье Луиса-Старшенькая и фрекен Иенсен за обе щеки уписывали печенье.
– Ах, до чего же вкусно, фру Бай! Ну просто пальчики оближешь…
– Да, фру Бай хозяйка, каких мало, – сказала фрекен Иенсен.
– Ну, пошла молоть мельница, – сказала в кухне Агнес и снова взялась за тесто.
Бай распахнул окно конторы– оно приходилось как раз над скамьей.
– На что ж это похоже! – сказал он. – Мне не перепало ни крошки!
– Поделиться с вами, господин Бай? – спросила Луиса. – Разе вы тоже любите сладкое?
– Отчего нее, если кто-нибудь уделит мне кусочек, – «кавалерийским» тоном заявил Бай.
На перроне послышались возня и повизгиванье.
– Что там случилось? – крикнула из кухни Агнес.
– Мы подкармливаем птенчика, – сказала Луиса-Старшенькая. Она вскарабкалась на скамью и, выставив напоказ свое «украшение», совала в рот Баю печенье.
– Ой, он кусается! – вскрикивала она.
Именно в подобных случаях вдова Абель говорила:
«Ах, они все еще сущие младенцы, – они ведь совсем не знают жизни…»
Луиса-Старшенькая понесла к кухонному окну пустую тарелку. Крошки она подобрала пальцами. Сестрицы Абель не любили, когда что-нибудь пропадало зря.
Луиса заглянула в кухню через окно.
– Ах, если бы мама знала, – медоточивым голосом сказала она.
– Выходит, еще не пронюхала, – сказала Агнес, не отрываясь от теста.
Луисе-Старшенькой передали через окно фунтик с печеньем.
– Такую малость не стоит и тащить домой, – сказала Луиса старушке Иенсен, когда они вышли на дорогу.
Еще не дойдя до лесной опушки, они уписали все печенье. Луиса-Старшенькая бросила фунтик на землю.
– Луиса, детка, Боже сохрани… Фрекен Линде такая остроглазая… еще, чего доброго, заметит…
Фрекен Иенсен подобрала бумажку. В кармане она бережно расправила ее и завернула в нее три печенья, припрятанные для Бель-Ами.
Катинка устала. Как была, с засученными рукавами, она присела на колоду для разделки мяса и посмотрела на свои изделия.
– Это и в сравнение не идет с тем, что мы пекли дома к рождеству.
Она стала рассказывать, как они готовились к рождеству– ее мать, сестры и все домочадцы… Из теста для хвороста Катинка лепила поросят – бросишь их в кипящее масло – плюх – а они ломаются.
А братья старались потихоньку стянуть что по-вкуснее, – мать вооружалась большим половником и охраняла блюдо с хворостом.
А когда кололи миндаль, братья тоже не упускали случая утащить ядрышки, – бывало, от фунта миндаля остается меньшее половины…
В дверь постучали. Это был Хус.
– Сюда нельзя! – сказала Катинка, не открывая. – Через час… Приходите через час.
Хус подошел к окну.
– Подождите в саду, – сказала Катинка. Она заторопилась поскорее кончить работу и послала Агнес занять Хуса.
Агнес просидела с ним полчаса. Потом ушла.
– Управляющего Хуса занимать слишком уж легко, – рассказывала она Андерсену. – Ему надо одно – чтобы его оставили в покое и не мешали насвистывать в свое удовольствие.
– Где же Агнес? – спросила Катинка, выйдя в сад.
– Кажется, ушла.
– Когда лее?
– Да, наверное, час тому назад… Хус рассмеялся.
– Мы с фрекен Линде очень расположены друг к другу. Но разговор у нас не клеится.
– Сейчас будем укладываться, – сказала Катинка.
Они вошли в дом и стали упаковывать съестные припасы в большую корзину. Горшки для устойчивости перекладывали соломой.
– Плотнее, плотнее, – приговаривала Катинка, нажимая ладонями на руки Хуса.
Она открыла секретер и отсчитала несколько серебряных ложек и вилок.
– И еще я хочу взять веер, – сказала она. Она порылась в шкафу.
– Ах, он, наверное, в ящике.
Это был ящик, где хранилась шкатулка с котильонными орденами и подвенечная фата. Катинка открыла шкатулку с ленточками.
– Старый хлам, – сказала она.
Она сунула руку в шкатулку и небрежно поворошила ленты и ордена.
– Старый хлам. – И она снова стала искать веер.
– Подержите мою фату, – попросила она. Она протянула Хусу фату и шерстяной платок. – Вот он, – сказала она. Веер лежал на дне шкатулки.
– А это ваш подарок, – сказала она. Шаль лежала в сторонке, обернутая в папиросную бумагу. Катинка вынула ее из шкатулки.
Хус так сильно сжал позолоченную фату, что на тюле остались следы осыпавшейся позолоты.
Пришел вечерний поезд. Они вышли на платформу.
– Уф, – сказал стройный машинист в нескромно обтянутых панталонах. – Сущее наказанье вести поезд в праздничные дни. Опаздываем на тридцать минут!
– И парит, как в бане, – заявил Бай.
Катинка оглядела вагоны. Из каждого окна высовывались потные лица.
– Правда, – сказала она. – И охота людям ездить. Машинист рассмеялся.
– А на что же тогда железная дорога, – сказал он. Он протянул Баю и его жене два пальца и вскочил на подножку.
Поезд тронулся. Молодой машинист все высовывался из окна паровоза, улыбался и кивал.
Катинка махала концом синей шали. И вдруг изо всех окон ей закивали и замахали пассажиры, – они смеялись, выкрикивали шутки и приветствия.
Катинка тоже кричала и размахивала шалью, и пассажиры махали в ответ, пока поезд не скрылся из глаз.
После чая Хус отправился домой. Он должен был приехать на станцию в шесть утра.
Катинка стояла в саду у изгороди.
– Ты лети, лети, кузнечик,
Принеси погожий день! —
воскликнула она.
В лицо ей пахнуло ароматом деревьев. Она улыбалась, глядя в ясное синее небо.
«До чего же малютке к лицу синее», – думал машинист в нескромных панталонах. На своем маршруте он замечал все до мелочей.
– Помни, завтра в пять надо быть на ногах, – сказал Бай, заглядывая в кухню.
– Сейчас, Бай, сию минуту. – Катинка скоблила чуть пригоревший пирог. – Вот только управлюсь…
Она уложила пирог в корзину, еще раз оглядела все припасы. Потом открыла дверь и выглянула во двор. Там ворковали голуби. И больше не было слышно ни звука.
На западе угасал последний розовый отсвет. Среди подернутых дымкой лугов вилась река.
Как она все-таки любила эти места!
Она закрыла дверь и вошла в спальню.
Бай положил свои часы рядом с ночником у кровати. Он, видно, хотел проверить, долго ли Катинка будет «копаться». Но не дождался, уснул, и теперь лежал весь в поту и храпел при свете ночника.
Катинка тихонько погасила ночник и разделась в темноте.
Когда подъехала коляска, Катинка стояла в саду. Ее голубое платье было видно еще с поворота дороги.
– С добрым утром, с добрым утром… Вы привезли хорошую погоду.
Она выбежала на платформу.
– Приехал, – закричала она. – Мария, неси скорей корзины…
Бай без пиджака показался в окне спальни.
– Здорово, Хус. Не хватит нас солнечный удар, а?
– Да нет, ветерок обдувает, – ответил Хус, слезая с козел. Они уложили корзины с провизией в коляску и сели пить кофе на платформе. Малыш-Бентсен так осовел со сна, что Баю пришлось трижды гонять его взад и вперед по команде «тревога», чтобы растормошить.
Катинка пообещала привезти Бентсену с ярмарки пряничное сердце, и все стали рассаживаться в коляске. Бай пожелал править лошадьми и уселся на козлы, рядом с Марией, которая так туго затянулась в корсет, что при каждом ее движении раздавался скрип.
