Гарольд Роббинс - Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)
Элен улыбнулась и поднесла к губам свою чашку.
— Так все себя чувствуют, когда заканчиваются съемки.
— Мне кажется, что я уже больше никогда не смогу играть в кино, — задумчиво продолжила Дженни. — И другая роль не будет иметь для меня никакого смысла. Мне кажется, что я все отдала этому фильму, и у меня уже ничего не осталось.
Элен снова улыбнулась.
— Это пройдет в тот момент, когда к тебе в руки попадет новый сценарий.
— Ты думаешь? — спросила Дженни. — Именно так и бывает?
— Всегда, — кивнула Элен.
Сквозь стенку донесся шум голосов.
— Они там здорово веселятся, — усмехнулась Дженни.
— Корд заказал большой обед и двух барменов. — Элен закончила пить шоколад, поставила чашку и поднялась. — Я ведь зашла попрощаться.
Дженни вопросительно посмотрела на нее.
— Ты уезжаешь?
Элен кивнула.
— Сегодня вечерним поездом я возвращаюсь на Восток.
— Ох! — воскликнула Дженни, поднялась и протянула Элен руки. — Спасибо тебе за все, я многому научилась у тебя.
Элен взяла ее за руку.
— Я не хотела возвращаться сюда, но теперь рада, что вернулась.
Они обменялись рукопожатием.
— Надеюсь, мы еще поработаем вместе? — спросила Дженни.
Элен направилась было к двери, но остановилась и внимательно посмотрела на Дженни.
— Уверена, что поработаем. Если я тебе понадоблюсь, напиши, я всегда буду рада приехать.
Через некоторое время дверь снова открылась, и в нее просунулась голова Эла Петрочелли — начальника отдела рекламы. Одновременно с ним в комнату ворвалась музыка.
— Пошли, — сказал он, — вечеринка в самом разгаре, Корд пригласил оркестр.
— Минутку, — сказала Дженни и, повернувшись к зеркалу, поправила волосы.
Эл посмотрел на нее.
— Ты что, собираешься идти в таком виде? — скептически спросил он.
— А что? Фильм ведь закончен.
Эл вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Но Дженни, детка, постарайся понять. Там присутствуют представители журнала «Лайф». Как они оправдаются перед своими читателями, если звезда величайшего фильма, над которым мы работали десять лет, будет одета в поношенный свитер и рейтузы? Мы должны показать им совсем другое.
— Я не собираюсь снова надевать костюм, — заупрямилась Дженни.
— Ну пожалуйста, детка, я им обещал.
— Дай фотографии из архива, пусть любуются, если им так этого хочется.
— Сейчас не время упрямиться, — сказал Эл. — Послушай, будь умницей, последний раз, пожалуйста.
— Все в порядке, Эл, — прозвучал сзади голос Боннера. — Если Дженни не хочет переодеваться, значит, так тому и быть. — Он улыбнулся своей уродливой улыбкой и втиснулся в узкую костюмерную. — А кстати, я думаю, для читателей «Лайфа» это будет приятная неожиданность.
— Хорошо, если вы так считаете, мистер Боннер, — ответил Эл.
Боннер повернулся к Дженни.
— Ну вот ты и сыграла эту роль. — Она молча смотрела на него. — Я думал о тебе все время, — сказал Боннер, не сводя взгляда с ее лица, — ты будешь великой звездой. — Дженни продолжала молчать. — За «Грешницей» последуют другие фильмы.
— Об этом я не думала, — сказала Дженни.
— Конечно, ни ты, ни Джонас об этом не думали, — Боннер рассмеялся, — и почему ты должна думать об этом? Это не твоя работа, а моя. Джонас делает фильм лишь в том случае, если хочет этого, но вдруг подобное желание снова появится у него только через восемь лет.
— Ну и что? — спросила Дженни, глядя Боннеру в глаза.
Тот пожал плечами.
— Твоя работа зависит от меня. Если у тебя будут такие большие перерывы между фильмами, все о тебе забудут. — Бонни полез в карман пиджака и достал пачку сигарет. — А та мексиканка все еще работает у тебя?
— Да.
— И ты все еще живешь на прежнем месте?
— Конечно.
— Думаю, мне следует заглянуть к тебе вечерком на следующей неделе. У меня есть несколько сценариев, по которым мы собираемся делать фильмы. — Дженни промолчала. — Джонас уезжает по делам в Канаду, — сказал Боннер и улыбнулся. — Ты знаешь, это, наверное, просто счастье, что он ничего не слышал о твоих похождениях. Правда?
— Да, — медленно выдохнула Дженни.
— Может быть, в среду вечером?
— Лучше предварительно позвоните, — выдавила она сквозь стиснутые губы.
— Конечно, я забыл. Ничего не изменилось?
— Нет, — глухо ответила она, проходя мимо Боннера к двери. Она чувствовала ужасную слабость во всем теле. Ничего не изменилось. Ситуация складывалась так, как она всегда складывалась для нее. Ничего не менялось, кроме формы оплаты.
2
Она проснулась, и в глаза ей сразу бросилось белое белье, висевшее на веревке за окном и развевавшееся на ветру. Сильный запах жареного мяса и капусты проникал в ее комнату с соседней кухни вместе с летним ветерком. Этот запах напомнил ей, что сегодня воскресенье. Так всегда бывало по воскресеньям, когда она была маленькой девочкой, и воспоминание об этом доставило ей удовольствие.
По воскресеньям, когда она возвращалась с мамой из церкви, папа уже ждал их. Его усы были подстрижены и набриолинены, лицо гладко выбрито, и от него пахло лавровишневой водой. Он подбрасывал ее в воздух, ловил и крепко прижимал к себе, спрашивая:
— Ну как себя сегодня чувствует моя Дженни-медвежонок? Попробовала ли она крови Христовой из цистерны за церковью?
Он смеялся, она смеялась, иногда смеялась даже мама, но при этом говорила:
— Послушай, Томас Дентон, отцу не пристало так разговаривать с дочерью, сея в ее душе зерна непослушания воле Божьей.
Папа и мама были молодыми и счастливыми. После обеда папа надевал свой лучший костюм, брал Дженни за руку, и они выходили на улицу в поисках приключений.
Первое приключение ожидало их сразу возле дома в виде канатной дороги. Держа ее на руках, папа запрыгивал в движущийся вагончик, предъявлял бело-голубой пропуск кондуктора, который давал ему право бесплатно ездить на любых видах транспорта компании, и проходил в голову вагона к кабине вагоновожатого. Там он подставлял Дженни свежему ветру, и хотя у нее перехватывало дыхание, ей очень нравилось, как свежий, ласковый ветер наполняет ее легкие.
— Это моя дочь, моя Дженни-медвежонок, — кричал папа всем, кто слушал его, гордо держа перед собой девочку, чтобы все, кто желает, могли видеть ее. И пассажиры, которые до этого момента были погружены в собственные мысли, улыбались Дженни, разделяя удовольствие, написанное на ее сияющем лице.
Потом они шли в парк, а иногда на пристань, где ели горячих креветок или крабов с чесночной подливкой. Отец пил пиво, которое покупал у бутлегера, почти открыто продававшего свой товар возле столиков — конечно же, исключительно для того, чтобы посетители могли перебить запах чеснока. Иногда они ходили в зоопарк, и папа покупал Дженни пакетик арахиса, которым она кормила слона или обезьянок. Когда они вечером возвращались домой, она иногда от усталости засыпала на руках у отца. Назавтра был понедельник, и она не могла дождаться, когда снова наступит воскресенье. Ничто, однако, не пролетает так быстро, как детские воскресенья.
Потом она пошла в школу, где очень испугалась сестер, выглядевших строгими и неумолимыми в своих черных одеяниях. Сестры преподавали катехизис. Ко времени конфирмации страх постепенно исчез, и сестры воспринимались как учителя, ведущие к христианской жизни и счастью. Воскресенья детства все глубже и глубже скрывались в уголках памяти, пока почти совсем не исчезали там.
Шестнадцатилетняя Дженни лежала на кровати и прислушивалась к звукам воскресного утра. Какое-то время было тихо, потом она услышала пронзительный голос матери:
— Мистер Дентон, я тебе последний раз говорю, что пора вставать и идти к мессе.
Голос отца звучал хрипло, разобрать слова было невозможно. Она представила себе отца, небритого и опухшего от субботнего пива, в длинном шерстяном нижнем белье, лежащего на широкой мягкой кровати и уткнувшего лицо в большую подушку. Снова раздался голос матери:
— Но я ведь обещала отцу Хадли, что в это воскресенье ты обязательно придешь. Если уж ты не заботишься о собственной душе, то хотя бы позаботился о наших с дочерью.
Ответа не последовало. Потом раздался стук двери — это мать ушла в кухню. Дженни опустила босые ноги на пол и стала нашаривать тапочки. Найдя их, она встала и направилась в ванную. Длинная белая хлопчатобумажная ночная рубашка оборачивалась вокруг щиколоток. По пути в ванную она зашла на кухню.
— Дженни, дорогая, ты можешь надеть к мессе новый голубой берет, который я тебе сшила, — сказала мать, повернувшись от плиты.
— Хорошо, мама, — ответила Дженни.
Она тщательно почистила зубы, памятуя о том, чему их учила сестра Филомена на занятиях по гигиене: сначала круговые движения щеткой, потом вверх и вниз — только так можно удалить остатки пищи, которые могут вызывать неприятный запах во рту. Дженни внимательно рассмотрела зубы в зеркале. У нее были хорошие зубы — белые и ровные.
