Эмиль Золя - Истина
Когда Маркъ на другой день вечеромъ, разбитый и усталый, вернулся въ Мальбуа, онъ нашелъ письмо отъ Женевьевы, въ которомъ было всего нѣсколько словъ: «Я прочитала весь отчетъ о слѣдствіи; я прослѣдила весь процессъ. Совершилось ужасное преступленіе — Симонъ невиновенъ».
IV
Слѣдующій день былъ четвергъ; Маркъ всталъ послѣ безсонной ночи; его душу разъѣдали ужасныя воспоминанія о дняхъ, проведенныхъ въ Розанѣ, и онъ не могъ сомкнуть глазъ; вдругъ въ комнату вошла Луиза, которая узнала о его возвращеніи и ускользнула на минутку изъ мрачнаго домика госпожи Дюпаркъ, двери котораго попрежнему держались на запорѣ. Она бросилась на шею отца и горячо его поцѣловала.
— О дорогой отецъ! Какъ ты страдалъ, и какъ я рада, что могу обнять тебя! — воскликнула она.
Луиза была теперь уже совсѣмъ взрослая дѣвушка, и ей было отлично извѣстно все дѣло Симона; рѣшеніе суда возмутило ея честную душу, такъ какъ она вполнѣ раздѣляла убѣжденія своего обожаемаго отца и, подобно ему, преклонялась передъ великими идеями справедливости. Въ ея голосѣ слышалось неподдѣльное отчаяніе за судьбу Симона.
Увидя ее и отвѣчая на ея ласки, Маркъ вспоминалъ о письмѣ Женевьевы; мысль о ней усилила его тревожное настроеніе въ эту ночь.
— Знаешь ли ты, что мать написала мнѣ и что она на нашей сторонѣ?
— Да, да, отецъ, я знаю. Она мнѣ призналась. Еслибы ты зналъ, сколько упрековъ пришлось еи вынести отъ бабушки, которая была очень недовольна тѣмъ, что мама читала всѣ газеты, сама ходила каждое утро и покупала полный отчетъ о засѣданіяхъ. Бабушка собиралась сжечь эти нечестивые листки, но мама запиралась въ своей комнатѣ и цѣлые дни проводила за чтеніемъ… Я тоже все прочла, — мама мнѣ позволила. О дорогой отецъ! Какое это ужасное дѣло! Несчастный, невинный страдалецъ! Сколько злобы выказали эти жестокіе люди, которые терзали его! Еслибы я только могла, я бы еще сильнѣе полюбила тебя за то, что ты любилъ и защищалъ его.
Она обняла Марка и ласкала его, пока онъ, несмотря на свое горе, отвѣтилъ ей нѣжной улыбкой; его душевныхъ ранъ точно коснулся цѣлительный бальзамъ. Онъ улыбался, думая о своей женѣ, своей дочери, которыя теперь знали и поняли все — и шли къ нему навстрѣчу.
— Ея милое, дорогое письмо, — шепталъ онъ, — утѣшило меня, успокоило; надежда оживила душу. Неужели счастье улыбнется мнѣ послѣ столькихъ испытаній? Мать говорила съ тобою обо мнѣ? Понимаетъ ли она, сколько я выстрадалъ? Я всегда думалъ, что въ тотъ день, когда она все узнаетъ, она вернется!
Но Луиза ласково пригрозила ему и сказала:
— Не заставляй меня выболтать тебѣ то, что еще должно оставаться въ секретѣ. Я бы лгала, еслибы стала сообщать тебѣ слишкомъ хорошія вѣсти. Дѣла наши идутъ не дурно, — вотъ и все… Будь терпѣливъ и надѣйся на свою дочь, которая старается быть такою же благоразумною и ласковою, какъ ея обожаемый отецъ.
Луиза сообщила, что здоровье госпожи Бертеро очень плохо. Несчастная много лѣтъ страдала болѣзнью сердца, которая, благодаря послѣднимъ событіямъ, приняла угрожающій характеръ. Постоянные крики и ссоры старухи Дюпаркъ, злобное настроеніе, царившее въ мрачномъ домикѣ, очень разстраивали больную; она постоянно вздрагивала, пугалась и потомъ долго не могла придти въ себя. Поэтому она въ послѣднее время не спускалась въ маленькій салонъ, а оставалась въ своей комнатѣ и, лежа на кушеткѣ, смотрѣла изъ окна, своими печальными глазами, на пустынную площадь Капуциновъ, вспоминая былыя радости, безвозвратно утраченныя.
— Повѣрь, отецъ, намъ живется далеко не весело, — разсказывала Луиза. — Бабушка Бертеро лежитъ въ своей комнатѣ, мама запирается у себя, а старая бабушка бѣгаетъ по лѣстницѣ и хлопаетъ дверями, и кричитъ, и ссорится съ Пелажи, если ей нельзя придраться къ кому-нибудь изъ насъ… Я, впрочемъ, не жалуюсь; я сижу тоже въ своей комнатѣ и работаю. Ты знаешь, мама согласилась, и я черезъ шесть мѣсяцевъ сдаю экзаменъ въ нормальную школу и надѣюсь его выдержать.
Въ эту минуту въ комнату вошелъ Себастіанъ Миломъ, который былъ свободенъ въ этотъ день, и пришелъ сюда изъ Бомона, чтобы привѣтствовать своего дорогого учителя, узнавъ объ его возвращеніи. Вскорѣ сюда явились Жозефъ и Сара, чтобы поблагодарить Марка за его героическія усилія для спасенія ихъ отца; они разсказали, въ какомъ отчаяніи находится ихъ мать и вся семья Лемановъ; извѣстіе о вторичномъ осужденіи Симона совершенно убило его близкихъ; Давидъ послалъ имъ телеграмму, и она поразила, какъ ударъ грома, всѣхъ обитателей маленькой лавчонки на улицѣ Тру. Госпожа Симонъ вернулась къ своимъ родителямъ и здѣсь ожидала рѣшенія участи мужа, боясь враждебнаго къ себѣ отношенія обитателей клерикальнаго городка, да къ тому же и жизнь тамъ была ей не по средствамъ. Всѣ члены семьи заливались слезами; ужасная несправедливость лишила ихъ всякаго мужества, и они съ нетерпѣніемъ ждали возвращенія Давида, который остался около брата, чтобы поддержать его въ эти ужасныя минуты.
Когда молодые люди пришли къ Марку, они всѣ вмѣстѣ трогательно обнялись и подѣлились своимъ горемъ; они подружились еще въ дѣтствѣ, въ школѣ, и теперь ихъ взаимная любовь окрѣпла и развилась. Жозефъ и Сара пришли оба заплаканные; они не спали ночь и дрожали, какъ въ лихорадкѣ; при воспоминаніи объ участи отца они снова залились слезами, и Себастіанъ принялся утѣшать Сару, а Луиза взяла обѣ руки Жозефа и сама заплакала, увѣряя его въ своей дружбѣ и любви, точно хотѣла этимъ наивнымъ признаніемъ уменьшить его отчаяніе. Ей было семнадцать лѣтъ, а ему двадцать. Себастіану минуло двадцать одинъ годъ, а Сарѣ восемнадцать. Глядя на этихъ молодыхъ людей, полныхъ жизни, разума и доброты, Маркъ невольно былъ тронутъ, и ему снова пришла въ голову мысль, которая не разъ уже вызывала въ немъ радостныя надежды. Почему эти двѣ парочки не соединятся въ концѣ концовъ для совмѣстной жизни; они какъ бы предназначались другъ для друга и могли явиться благодатной жатвой свѣтлаго будущаго, благодаря своему развитію и широкимъ взглядамъ, которые научили ихъ понимать истину и справедливость.
Посѣщеніе дочери и тѣ надежды, которыя она принесла съ собой, поддержали Марка и помогли ему легче перенести горечь разочарованія; но когда она ушла, и онъ снова остался одинъ, имъ овладѣло отчаяніе при мысли о томъ ужасномъ положеніи, въ которомъ находится его бѣдная родина, отравленная, обезчещенная происками клерикаловъ. Франція оставалась спокойной и не поднялась, какъ одинъ человѣкъ, чтобы протестовать противъ такой вопіющей несправедливости! Уже въ то время, когда начался пересмотръ дѣла, Маркъ не узналъ въ ней прежней великодушной, свободомыслящей страны, освободительницы народовъ, которой онъ поклонялся и которой служилъ со страстною любовью. Онъ бы никогда не повѣрилъ, что она могла пасть такъ низко, забывъ всѣ завѣты добра и справедливости, пресмыкаться въ омерзительной нечистотѣ. Сколько годовъ и сколько поколѣній потребуется, чтобы разбудить ее изъ глубокаго сна? Была минута, когда Маркъ предался полному отчаянію, и ему показалось, что онъ слышитъ изъ-подъ земли голосъ Феру: «Проклятая страна, развращенная клерикалами, отравленная продажной прессой, пропитанная суевѣріемъ и ложью, — тебѣ никогда не выйти изъ того мрака невѣжества и подлости, въ который тебя погрузили». Маркъ надѣялся, что послѣ возмутительнаго приговора въ Розанѣ страна воспрянетъ: въ ней проснется голосъ совѣсти, и всѣ здравомыслящіе люди выкажутъ свое глубокое негодованіе. А между тѣмъ все было тихо; самые мужественные забились въ уголъ; величайшая мерзость спокойно приводилась въ исполненіе, благодаря людской глупости, подлости и малодушію.
Въ Мальбуа Маркъ встрѣтилъ Дарраса, страшно взволнованнаго тѣмъ, что его разсчеты на званіе мэра рушились, благодаря торжеству клерикальнаго кандидата — Филиса. Еще болѣе огорчила Марка встрѣча съ его бывшими учениками, Фердинандомъ Бонгаромъ, Огюстомъ и Шарлемъ Долуаръ, Ахилломъ и Филиппомъ Савенъ. Онъ въ ужасѣ долженъ былъ признаться себѣ, что всѣ его усилія воспитать въ нихъ истинное понятіе о справедливости и развить ихъ здравый смыслъ принесли лишь самые жалкіе результаты; въ нихъ не замѣчалось никакого проявленія гражданскаго мужества. Фердинандъ пожималъ плечами: онъ ничего не зналъ, ни о чемъ не думалъ. Огюстъ и Шарль Долуаръ начинали подозрѣвать виновность Симона. Ахиллъ и Филиппъ, оба близнеца, сохранили убѣжденіе, что Симонъ невиновенъ, — но что они могли сдѣлать? Не затѣять же имъ ради этого цѣлую революцію; а впрочемъ, однимъ жидомъ меньше или больше — не все ли равно? Это не можетъ имѣть особеннаго значенія. Всюду господствовалъ страхъ; всѣ прятались по угламъ, твердо рѣшивъ не вмѣшиваться ни во что. Въ Бомонѣ дѣло обстояло еще хуже; Маркъ направился туда, надѣясь найти тамъ людей, готовыхъ сдѣлать еще попытку и немедленно подать протестъ противъ несправедливаго приговора. Лемарруа, къ которому онъ осмѣлился обратиться, счелъ его за сумасшедшаго. Несмотря на свое обычное добродушіе, онъ отвѣтилъ очень рѣзко, что дѣло кончено, и что подымать его вновь было бы настоящимъ безуміемъ, такъ какъ страна изнемогаетъ отъ различныхъ распрей и совершенно утратила всякое политическое благоразуміе; приближались выборы, и республикѣ грозили серьезныя осложненія, если клерикаламъ дадутъ возможность одержать еще одну побѣду. Упомянувъ о выборахъ, онъ выдалъ свою сокровенную мысль, свою готовность отложить всякую попытку о возстановленіи справедливости, какъ и послѣ перваго процесса. Депутаты, сенаторы, префектъ Энбизъ, вся администрація, всѣ выборные были побѣждены и, не сговариваясь между собою, рѣшили молчать, боясь даже произнести имя несчастнаго, дважды обвиненнаго, которое вызывало смуту въ умахъ. Старые, испытанные республиканцы, убѣжденные вольтеріанцы, заискивали у клерикаловъ, воображая, что погибнутъ безъ ихъ поддержки, устрашенные наступательнымъ движеніемъ соціалистовъ, готовыхъ свергнуть ненавистную буржуазію. Конечно, Лемарруа былъ очень доволенъ, что его соперникъ на выборахъ, Дельбо, потерпѣлъ неудачу въ своей защитѣ въ Розанѣ; въ душѣ онъ радовался крушенію такихъ героевъ. Среди общаго разгрома одинъ только Марсильи продолжалъ любезно улыбаться и пожимать всѣмъ руки, увѣренный въ своей ловкости; онъ уже сумѣлъ проникнуть въ либеральное министерство, но готовъ былъ перейти къ болѣе умѣренному большинству, осторожно измѣняя свои убѣжденія; онъ одинъ только встрѣтилъ Марка привѣтливо, жалъ ему руку и обѣщалъ свое содѣйствіе, какъ только получитъ какую-нибудь власть въ свои руки; но его обѣщанія были очень неопредѣленны, и разсчитывать на нихъ было совсѣмъ безполезно. Клерикалы открыто торжествовали! Для нихъ было неожиданною радостью сознавать, что и отецъ Крабо, и всѣ прочіе спасены! У бывшаго президента Граньона состоялся большой обѣдъ и вечеръ, куда стеклись всѣ чиновники, всѣ власти города, не исключая и профессуры. Всѣ улыбались, пожимали другъ другу руки, счастливые тѣмъ, что опасность миновала, и что они теперь могутъ жить спокойно. «Маленькій Бомонецъ» каждое утро печаталъ самыя возмутительныя статьи, прославляя побѣду вѣрныхъ слугъ Бога и отечества. Но вдругъ онъ умолкъ и ни словомъ не касался недавнихъ событій, получивъ, вѣроятно, предостереженіе свыше. Дѣло въ томъ, что среди побѣдныхъ кликовъ почувствовалось полное нравственное пораженіе; всѣ испугались завтрашняго дня и предпочли отвлечь умы въ другую сторону. Присяжные не скрывали, что осужденіе Симона было рѣшено большинствомъ одного голоса, и по окончаніи засѣданія всѣ единогласно подали просьбу о помилованіи. Такимъ поступкомъ они вполнѣ ясно признались въ томъ ужасномъ положеніи, въ которомъ находились; вынужденные подтвердить приговоръ бомонскаго суда, они въ-то же время были убѣждены въ невиновности осужденнаго. Его невинность становилась теперь очевидной, именно благодаря рѣшенію присяжныхъ, осудившихъ и просившихъ одновременно помилованія; такое необъяснимое противорѣчіе не могло не поразить всѣхъ. Помилованіе считалось неизбѣжнымъ, всѣ чувствовали, что оно должно быть даровано, и никто не удивился, когда оно дѣйствительно было подписано нѣсколько дней спустя по окончаніи процесса. «Маленькій Бомонецъ» счелъ своимъ долгомъ еще разъ оскорбить паршиваго жида, но и этотъ листокъ вздохнулъ съ облегченіемъ, что дѣло кончилось, и что онъ наконецъ можетъ освободиться отъ той недостойной роли, которую взялъ на себя. Помилованіе заставило Давида пережить сильную муку; совѣсть его возмущалась, — но братъ изнемогалъ, лихорадка отнимала у него послѣднія силы, и если его оставить въ тюрьмѣ, то онъ, конечно, не долго проживетъ, подавленный тѣлесными и душевными муками. Его ждала жена, дѣти, нѣжный уходъ и ласки; быть можетъ, имъ удастся спасти его. Тѣмъ не менѣе Давидъ сперва отвергнулъ помилованіе, рѣшившись переговорить съ Маркомъ и Дельбо, и тѣми героями-защитниками, которые сгруппировались вокругъ несчастной жертвы; они хорошо понимали, что хотя помилованіе и не лишаетъ Симона права въ будущемъ возстановить свою невиновность, но у нихъ оно все же отнимаетъ главное оружіе — страданія осужденнаго, продолжавшаго идти по своему скорбному пути. Но имъ слишкомъ было жаль Симона, и они приняли помилованіе съ сокрушеннымъ сердцемъ. Маркъ и Дельбо отлично поняли, что теперь клерикалы имѣли полное основаніе праздновать свою побѣду, потому что дѣло Симона было такъ ловко окончено, что отнынѣ оно перестанетъ волновать народныя массы и взывать къ великодушію и справедливости.
