Рабиндранат Тагор - Гóра
— Ничего плохого в этом нет, насколько я понимаю.
— Ничего плохого! Ты так думаешь? А не кажется ли тебе, что нечего вмешиваться не в свое дело, раз у тебя и права на это нет. Это грех! Понимаешь? И грех этот ложится не только на тебя, но и на всех в доме.
— Если говорить об искренности в вопросах веры, — возразил Гора, — то, по всей вероятности, очень немногие имеют право совершать богослужение. Но неужели ты хочешь сказать, что я не имею права делать то, что делает наш жрец Рамхори?
Кришнодоял не сразу нашелся, что ответить.
— Видишь ли, — сказал он после некоторого молчания, — ежедневные обряды и молитвы — это кастовая обязанность Рамхори. Бог снисходительно смотрит на то, что их каста приняла на себя эту обязанность. Если же мы сами за это возьмемся, то нам придется отстранить их, а что будет с общиной? У тебя нет никакой причины отстранять его, и я не вижу, зачем тебе понадобилось входить в его комнату.
Раз уж сам Кришнодоял говорил, что даже такой праведный брахман, как Гора, не должен входить в молельню, значит, он имел для этого основания, и поэтому Гора не стал возражать.
— И вот еще что, Гора, — продолжал Кришнодоял, — я слышал, что ты как будто созвал всех пандитов на церемонию своего покаяния. Это правда?
— Да, — признался Гора.
— Пока я жив, этого не будет! — горячо воскликнул Кришнодоял.
— Но почему? — спросил возмущенный до глубины души Гора.
— Как почему? Разве я тебе не говорил, что ты не должен принимать участия в такой церемонии.
— Да, ты это говорил, — подтвердил Гора, — но не объяснил причины.
— И не вижу никакой необходимости объяснять, — ответил Кришнодоял. — Ты должен с почтением относиться к тому, что говорят тебе старшие и наставники. Без их разрешения ты не можешь участвовать ни в одной религиозной церемонии. Тебе, надо полагать, известно, что подобные церемонии связаны с памятью предков?
— Да, но в чем же тут препятствие для меня? — удивился Гора.
— Для тебя это совершенно исключено, — сердито сказал Кришнодоял, — я не допущу, чтобы ты принимал в них участие.
— Вот что, — жестко и холодно ответил Гора, — это мое личное дело. Я хочу очиститься от скверны и с этой целью устраиваю обряд покаяния, и я совершенно не понимаю, почему ты так волнуешься из-за этого и протестуешь.
— Послушай, Гора, — не выдержал Кришнодоял. — Было бы очень хорошо, если бы ты не пускался в спор по всякому поводу. О таких вещах не спорят. Есть много такого, что тебе понять еще не под силу. Позволь мне сказать тебе еще раз — ты глубоко заблуждаешься, если считаешь, что стал уже настоящим индуистом. Это не в твоей власти. Каждая капля твоей крови, каждая клеточка твоего тела восстает против этого. Даже при самом большом желании нельзя вдруг стать индуистом. Для этого нужно совершать праведные поступки из рождения в рождение.
— Я не знаю, как уж там из рождения в рождение, — вспыхнул Гора, — но разве я не могу претендовать на права, которые дает мне кровь нашего рода?
— Опять ты споришь! — воскликнул Кришнодоял. — И тебе не стыдно прямо в глаза противоречить мне? Называешь себя индуистом, а сам никак не бросишь эти английские повадки. Слушай, что тебе говорят, и немедленно прекрати все это.
Гора стоял молча, опустив голову.
— Но если я не совершу покаяния, — сказал он, — я не смогу есть со всеми вместе на свадьбе Шошимукхи.
— И великолепно! Что в этом плохого? — воодушевился Кришнодоял. — Тебя посадят отдельно.
— Значит, и в общине я должен держаться отдельно от всех?
— Это было бы очень хорошо, — согласился Кришнодоял, но, заметив, что его воодушевление несколько удивляет Гору, добавил: — Не обращай внимания на эти мелочи. Я ведь тоже никогда не ем вместе со всеми, даже когда бываю среди приглашенных. А какие у меня связи с общиной? Если ты хочешь вести праведный образ жизни, тебе лучше всего вступить на такой же путь. Я уверен, что для тебя это будет наивысшим благом.
В полдень Кришнодоял послал за Обинашем и сказал ему:
— Что это вы там замышляете? Зачем вам понадобилось ставить Гору в такое затруднительное положение?
— Как это так замышляем? Ваш Гора сам любого поставит в затруднительное положение. Его не очень-то поставишь.
— Ну, так вот что, — твердо сказал Кришнодоял, — предупреждаю, что этой церемонии не бывать. Я никогда не соглашусь на это. Чтобы сейчас же вся подготовка к ней была прекращена!
Обинаш был удивлен упорством старика. Но он знал немало примеров в истории, когда отцы великих людей совершенно не понимали своих сыновей, и решил, что Кришнодоял тоже принадлежит к числу таких отцов. Он подумал, что для старика было бы куда полезнее поучиться у своего сына, вместо того чтобы проводить все время в обществе всяких шарлатанов. Но Обинаш был тонким дипломатом. Он не стал понапрасну тратить слов, понимая, что спорами ничего не добьешься и что шансы на «моральное воздействие» слишком незначительны.
— Очень хорошо, господин, если вы не согласны, мы, конечно, не пойдем против вашей воли, — сказал он. — Но ведь все уже готово, приглашения разосланы, и отменить церемонию сейчас нельзя. Я думаю, мы вот как сделаем: пусть церемония покаяния в этот день все-таки состоится, только без участия Горы. Ведь чего-чего, а грехов у нас в стране хоть отбавляй.
Заверение Обинаша успокоило Кришнодояла.
Гора никогда особенно не прислушивался к словам Кришнодояла, решил он не подчиняться ему и на этот раз. Он не считал себя обязанным следовать советам родителей в делах, относившихся к высшей сфере жизни. Однако последний разговор оставил у него неприятный осадок. У него родилось смутное подозрение, что в словах Кришнодояла есть какая-то скрытая правда. Это подозрение давило его, как непонятный кошмарный сон, от которого никак не можешь проснуться. Ему казалось, что его стремятся столкнуть с намеченного пути, вытеснить отовсюду. Гора вдруг ясно почувствовал свое одиночество. Перед ним лежало обширное поле деятельности, необъятна была и сама работа, но рядом с ним не было абсолютно никого!
Глава семьдесят третья
Обряд покаяния был назначен на следующий день, заранее было решено, что Гора еще с вечера пойдет в сад, но только он собрался уходить, как неожиданно явилась Хоримохини.
— А-а, вы пришли? — удивился он, не особенно обрадованный ее приходом. — А мне как раз надо уходить. Матери тоже уже несколько дней нет дома. Если вы хотите видеть ее, то…
— Нет, спасибо, — ответила Хоримохини, — я пришла к тебе. Придется тебе присесть на минутку. Я долго не задержу.
Гора сел, и Хоримохини тотчас же заговорила о Шучорите. Она пояснила, что все, что Гора преподал своей ученице, пошло ей на пользу, настолько, что она теперь даже не от каждого примет воду и вообще образумилась.
— Господи! — воскликнула Хоримохини. — Ты и представить себе не можешь, сколько мне с ней было хлопот. Никогда ее забуду, что ты наставил ее на истинный путь. Да вознесет тебя господь над людьми, да пошлет тебе невесту хорошую, достойную твоего славного рода, да пребудет во благоденствии дом твой и да дарует тебе всевышний богатство, продление рода и счастье!
Затем Хоримохини сказала, что Шучорита уже не девочка и что ее нужно выдавать замуж без дальнейшего промедления.
Выросла бы она в правоверной индуистской семье, так давно бы уже стала матерью семейства. Гора, конечно, согласится с ней, что дольше тянуть с замужеством становится просто неприлично. Хоримохини, которой вопрос замужества племянницы стоил многих мучительных тревог, удалось наконец с большим трудом и после долгих уговоров и униженных просьб добиться, чтобы ее деверь Койлаш приехал в Калькутту. Божьей милостью преодолены все трудности, которых она так опасалась. Все улажено. Жених не требует приданого и готов смотреть сквозь пальцы на ее прошлое. Все это Хоримохини, благодаря своей ловкости, удалось уладить, и вдруг именно теперь — смешно сказать — Шучорита заупрямилась! Что у нее на уме, Хоримохини просто представить себе не может. Одному богу известно, что это — то ли чье-то чужое влияние, то ли, может, понравился ей кто-то другой…
— Но, — продолжала она, — скажу тебе прямо, она не достойна тебя. Если выдать ее замуж в деревню, никто о ней и знать ничего не будет, и все как-нибудь благополучно сойдет. Но ведь ты же в городе живешь, и если женишься на ней, как же ты потом будешь людям в глаза смотреть?
— О чем вы говорите? — рассердился Гора. — Откуда вы взяли, что я собираюсь жениться на ней?
— Да как тебе сказать, — извиняющимся тоном сказала Хоримохини. — В газетах напечатали. Я со стыда чуть не умерла, как услышала.
Гора понял, что или Харан, или кто-нибудь из его приспешников вынесли все на страницы газет.
— Это ложь! — крикнул он, сжимая кулаки.
