Чарльз Диккенс - Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)
Если вы подумали, что миссисъ Пирибингль понадобилась скамеечка или что нибудь въ этомъ родѣ, чтобъ взобраться на повозку, то вы очень мало знаете молодчину Джона. Не успѣли вы замѣтить, какъ онъ поднялъ ее съ земли, а она ужъ сидѣла на своемъ мѣстѣ, свѣжая и румяная, говоря:
— Какъ тебѣ не стыдно, Джонъ! Вспомни о Тилли!
Еслибъ мнѣ было позволено упомянуть, въ тѣхъ или иныхъ выраженіяхъ, о ногахъ молодой дѣвицы вообще, то я сказалъ бы, что ноги миссъ Слоубой фатально задѣвали за все, попадавшееся ей на пути, и что она не могла ни подняться вверхъ, ни спуститься внизъ, не положивъ на нихъ отмѣтины на подобіе тѣхъ, какими Робинзонъ Крузэ велъ счетъ своимъ днямъ въ деревянномъ календарѣ на необитаемомъ островѣ. Но такъ какъ это могутъ найти неделикатнымъ, то я еще подумаю.
— Джонъ, захватилъ ты корзину съ телятиной, ветчиннымъ пастетомъ и разными сладостями, а также бутылки съ пивомъ? — спросила дорогой Дотъ. Если нѣтъ, то поворачивай сейчасъ назадъ.
— Вотъ это мило съ твоей стороны, — отвѣчалъ фургонщикъ; заставивъ меня опоздать на цѣлую четверть часа, ты еще требуешь, чтобъ я возвратился назадъ!
— Мнѣ очень жаль, Джонъ, — возразила жена въ большихъ попыхахъ, но, право, я не могу подумать о томъ, чтобъ ѣхать къ Бертѣ — я ни за что не сдѣлала бы этого, Джонъ — не захвативъ съ собою телятины и ветчиннаго пастета и всего прочаго, а также бутылокъ съ пивомъ. Стой!
Послѣднее приказаніе относилось къ лошади, которая однако не послушалась хозяйки.
— Останови же ее, Джонъ, — умоляла миссисъ Пирибингль. Пожалуйста!
— Мы успѣемъ сдѣлать это, — отвѣчалъ Джонъ, — когда я начну раздавать посылки. А твоя корзина тутъ, цѣла и невредима.
— Какое ты безсердечное чудовище, Джонъ, что не сказалъ мнѣ сразу и не избавилъ меня отъ такого безпокойства! Вѣдь я говорила, что ни за какія блага не поѣхала бы въ гости къ Бертѣ безъ телятины, ветчиннаго пастета и всего прочаго, а также безъ бутылокъ пива. Съ тѣхъ поръ, какъ мы поженились, Джонъ, у насъ устроивался тамъ маленькій пикникъ аккуратно два раза въ месяцъ. Еслибъ онъ не удался сегодня, я приняла бы это за дурное предзнаменованіе, которое напророчило бы намъ конецъ нашего счастья.
— То было доброе дѣло прежде всего, — сказалъ фургонщикъ, — и я почитаю тебя за это, моя малютка.
— Дорогой Джонъ, — подхватила Дотъ, вспыхивая, какъ зарево, — что ты тамъ толкуешь о почтеніи ко мнѣ? Боже ты мой!
— Между прочимъ… — замѣтилъ фургонщикъ, — тотъ старый джентльменъ…
Опять она смутилась, и такъ явно, въ одну минуту!..
— Не разберешь его, что онъ за человѣкъ, — продолжалъ Джонъ, уставившись глазами впередъ, на дорогу. — Не думаю, чтобъ въ немъ было что нибудь дурное…
— Ровно ничего! я… я увѣрена, что его нечего бояться…
— Вотъ какъ! — произнесъ мужъ, вглядываясь ей въ лицо послѣ такого рѣшительнаго отвѣта. — Я радъ, что ты такъ увѣрена въ томъ, потому что для меня это служитъ подтвержденіемъ. Все-таки странно, съ какой это стати забралъ онъ себѣ въ голову поселиться у насъ? Ты не находишь этого страннымъ? Тутъ все сложилось какъ-то удивительно.
— Очень удивительно, — произнесла Дотъ тихимъ, чуть слышнымъ голосомъ.
— Однако, онъ добродушный старикъ, — продолжалъ Пирибингль, и платитъ намъ за постой, какъ настоящій джентльменъ; вотъ почему я думаю, что на его слово можно положиться. Сегодня по утру мы какъ разъ имѣли съ нимъ долгій разговоръ. Онъ говоритъ, будто бы сталъ слышать меня лучше послѣ того, какъ привыкъ къ моему голосу. Онъ много разсказывалъ мнѣ о себѣ, а я въ свою очередь разсказывалъ ему про насъ, и онъ задавалъ мнѣ множество вопросовъ. Я сообщилъ ему, что, какъ тебѣ извѣстно, дѣлаю два конца, занимаясь своимъ извозомъ; одинъ день ѣду вправо отъ нашего дома и возвращаюсь обратно; другой день влѣво и назадъ (потому что вѣдь онъ не здѣшній и ему незнакомы названія мѣстъ въ нашихъ краяхъ). Старичокъ, повидимому, былъ доволенъ. — „Значитъ, сегодня вечеромъ намъ съ вами по пути, — сказалъ онъ;- а вѣдь я думалъ, что вы вернетесь совсѣмъ съ другой стороны. Это превосходно! Можетъ быть, я попрошу васъ опять захватить меня съ собою, но даю слово, что не засну, какъ убитый, на этотъ разъ“. Дѣйствительно, тотъ разъ онъ спалъ безъ памяти!.. О чемъ ты задумалась, Дотъ?
— О чемъ задумалась, Джонъ? Я… я слушала тебя.
— Ну, это хорошо! — сказалъ прямодушный фургонщикъ. — А я ужъ боялся, судя по твоему лицу, что надоѣлъ тебѣ своей болтовней, и ты задумалась о другомъ. Чуть-чуть не подумалъ такъ, честное слово.
Дотъ ничего не отвѣтила, и они тряслись нѣкоторое время въ своей повозкѣ молча. Но трудно было долгое время хранить молчаніе въ рыдванѣ Джона Пирибингля, потому что каждому встрѣчному приходилось сказать что нибудь дорогой, хотя бы: „какъ вы поживаете!“ И весьма часто дѣло ограничивалось этимъ, потому что отвѣтить на обычное привѣтствіе въ истинномъ духѣ доброжелательства было не такъ то легко и требовало не одного только наклоненія головы и улыбки, но такого же здороваго напряженія легкихъ, какъ и продолжительная рѣчь въ парламентѣ. Иногда пѣшеходы или всадники трусили нѣкоторое время послѣ повозки съ нарочитой цѣлью поболтать; въ такихъ случаяхъ говорилось не мало, какъ съ той, такъ и съ другой стороны.
Вдобавокъ Боксеръ подавалъ поводъ къ новымъ добродушнымъ встрѣчамъ. Каждый узнавалъ его по дорогѣ, въ особенности же куры и свиньи, которыя при его приближеніи, когда онъ набѣгалъ на нихъ, скривившись на бокъ, чутко навостривъ уши и задравъ куцый хвостъ, поспѣшно удирали въ свои убѣжища на заднемъ дворѣ, не дожидаясь чести ближайшаго знакомства съ нимъ. Ему до всего было дѣло; онъ огибалъ всѣ повороты дороги, заглядывалъ во всѣ колодцы, забѣгалъ во всѣ коттеджи, кидался въ середину всѣхъ сборищъ, вспугивалъ всѣхъ голубей, заставлялъ ощетиниваться хвосты всѣхъ кошекъ и завертывалъ въ каждый питейный домъ, какъ настоящій потребитель. Куда бы онъ появлялся, кто нибудь изъ присутствующихъ непремѣнно восклицалъ со смѣхомъ: „Ого! Вотъ и Боксеръ!“ И тотчасъ изъ заведенія выходилъ тотъ или иной гость въ сопровожденіи нѣсколькихъ другихъ, чтобы поздороваться съ Джономъ Пирибинглемъ и его хорошенькой женой.
Поклажи для отправки накапливалось много; поэтому происходили частыя остановки для принятія посылокъ или выдачи ихъ, что нисколько не портило путешествія. Нѣкоторые кліенты съ такимъ нетерпѣніемъ ожидали своихъ тюковъ, другіе такъ дивились полученнымъ вещамъ, а третьи давали столько наставленій относительно своего багажа; и Джонъ принималъ такое горячее участіе въ ихъ интересахъ, что изъ этого получалось любопытное зрѣлище. Точно также приходилось перевозить предметы, требовавшіе особенной осторожности, причемъ размѣщеніе ихъ обсуждалось на всѣ лады, и услужливый фургонщикъ держалъ совѣтъ съ отправителями. Боксеръ непремѣнно присутствовалъ на этихъ совѣщаніяхъ, выказывая на короткое время необьгчайное сочувствіе къ нимъ, а потомъ принимаясь бѣгать вокругъ собравшихся мудрецовъ съ громкимъ лаемъ до хрипоты. Примостившись на своей скамеечкѣ въ фургонѣ, Дотъ была веселой и наблюдательной зрительницей всѣхъ этихъ мелкихъ происшествій; и когда она сидѣла тутъ, выглядывая изъ своего убѣжища — прелестный маленькій портретъ, восхитительно обрамленный парусиннымъ навѣсомъ — вокругъ нея не было недостатка въ любопытныхъ взглядахъ, въ перешептываніяхъ, въ таинственномъ подталкиваніи локтемъ и зависти мужчинъ помоложе. Все это восхищало Джона фургонщика, который гордился тѣмъ, что люди любуются его женой, и зналъ, что она не обращаетъ на нихъ вниманія, понимая въ то же время, что при другихъ условіяхъ это, можетъ быть, льстило бы ей.
Погода была немножко туманная, что вполнѣ естественно въ январѣ мѣсяцѣ, а холодъ и вѣтеръ порядкомъ давали себя чувствовать. Но это безпокоился о такихъ пустякахъ? Ужъ, конечно, не Дотъ. А также и не Тилли Слоубой, для которой ѣзда въ фургонѣ, при какихъ угодно обстоятельствахъ, была верхомъ человѣческаго благополучія, вѣнцомъ земныхъ надеждъ; и не младенецъ супруговъ Пирибингль, могу въ томъ поклясться, потому что ни одному младенцу не могло быть теплѣе и не спалось крѣпче, хотя эти существа большіе всѣ мастера по части сна, — чѣмъ блаженному юному Пирибинглю во все продолженіе пути.
Въ туманѣ, конечно, нельзя видѣть далеко, но все-таки можно различить достаточно. Удивительно, какъ много можно видѣть и въ болѣе густомъ туманѣ, если вы только захотите вглядѣться. Даже наблюдать за картиною убѣгающихъ полей и полосами инея, еще лежавшаго въ тѣни близь изгородей и у деревьевъ, было пріятнымъ занятіемъ, не говоря уже о причудливыхъ формахъ, какія принимали сами деревья, внезапно показываясь изъ тумана и снова погружаясь въ него. Живыя изгороди были спутаны, голы, и на нихъ развѣвались по вѣтру побитыя морозомъ гирлянды ползучихъ растеній; но этотъ видъ не нагонялъ унынія. Напротивъ, онъ наводилъ на пріятную мысль о домашнемъ очагѣ, который казался тогда еще теплѣе его обладателю, и о грядущемъ лѣтѣ съ его свѣжей зеленью. Отъ рѣки вѣяло холодомъ; но она все таки текла и не особенно медленно, что было важнымъ признакомъ. Каналъ, правда, казался неподвижнымъ и оцѣпенѣлымъ; съ этимъ надо было согласиться. Но что за бѣда! Тѣмъ скорѣе онъ замерзнетъ, когда затрещитъ морозъ, и тутъ начнется катанье на конькахъ и на лыжахъ; а неповоротливыя старыя баржи, скованныя льдомъ гдѣ нибудь по близости верфи, будутъ по цѣлымъ днямъ дымить своими желѣзными трубами, наслаждаясь лѣнивымъ досугомъ.
