Василий Шукшин - Ваш сын и брат
Василий Шукшин - Ваш сын и брат краткое содержание
Василий Шукшин
Ваш сын и брат
…И вот пришла весна. Обычная – добрая и бестолковая, как недозрелая девка.
В переулках на селе – грязь в колено. Люди ходят вдоль плетней, держась руками за колья. И если ухватится за кол какой-нибудь дядя из Заготскота, то и останется он у него в руках, ибо дяди из Заготскота все почему-то как налитые, с лицами красного шершавого сукна. Хозяева огородов матенрятся на чем свет стоит.
– Тебе, паразит, жалко сапоги измарать, а я должен кажндую весну плетень починять?!
– Взял бы да накидал камней, если плетень жалко.
– А у тебя что, руки отсохли? Возьми да накидай…
– А, тогда не лайся, если такой умный.
А ночами в полях с тоскливым вздохом оседают подонпревшие серые снега.
А в тополях, у речки, что-то звонко лопается с тихим линкующим звуком: "Пи-у".
Лед прошел по реке. Но еще отдельные льдины, блестя на солнце, скребут скользкими животами каменистую дресву; а на изгибах речных льдины вылезают ноздреватыми синними мордами на берег, разгребают гальку; разворачиваются и плывут дальше – умирать.
Малый сырой ветерок кружится и кружит голову… Остро пахнет навозом, гнилым мокрым деревом и талой землей.
Вечерами, перед сном грядущим, люди добреют.
Во дворах на таганках потеют семейные чугуны с варенвом. Пляшут веселые огоньки, потрескивает волглый хвонрост. Задумчиво в теплом воздухе… Прожит еще один день. Вполсилы ведутся неторопливые необязательные разговонры – завтра будет еще день и опять будут разные дела. А пока можно отдохнуть, покурить всласть, поворчать на судьбу, зандуматься Бог знает о чем – что, может, жизнь – судьба эта санмая – могла бы быть какой-нибудь иной – малость лучше?.. А в общем-то, и так ничего – хорошо. Особенно весной.
Степан
В такой-то задумчивый хороший вечер, минуя большак, пришел к родному селу Воеводин Степан.
Пришел он с той стороны, где меньше дворов, сел на консогор, нагретый за день солнышком, и вздохнул. И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за день и крепко устал.
Он долго сидел так и смотрел.
Потом встал и пошел в деревню.
Ермолай Воеводин копался еще в своей завозне – тесал дышло для брички. В завозне пахло сосновой стружкой, махнрой и остывшими тесовыми стенами. Свету в завозне было уже мало. Ермолай щурился и, попадая рубанком на сучки, по привычке ласково матерился.
…И тут на пороге, в дверях, вырос сын его – Степан.
– Здорово, тять.
Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына… Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына.
– Степка, что ли?
– Но… Не узнал?
– Хот!.. Язви тя… Я уж думал – почудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу. Обнялись, чмокнулись пару раз.
– Пришел?
– Ага.
– Что-то раньше? Мы осенью ждали.
– Отработал… отпустили.
– Хот… язви тя! – Отец был рад сыну, рад был видеть его.
Только не знал, что делать.
– А Борзя-то живой ишо, – сказал он.
– Но? – удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Он тоже рад был видеть отца. – А где он?
– А шалается где-нибудь. Этта, в субботу вывесили бабы бельишко сушить – все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать…
– Шалавый дурак.
– Хотел уж пристрелить его, да подумал: придешь – обидишься…
Присели на верстак, закурили.
– Наши здоровы? – спросил Степан. – Пишут ребята?
– Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
– А ничо, хорошо. Работали. Ребята-то как?..
– Да редко пишут. Ничо вроде… Игнат хвалится. А Макнсим – на стройке. Ты-то в шахтах, наверно, робил?
– Нет, зачем: лес валили.
– Ну да. – Ермолай понимающе кивнул головой. – Дурь-то вся вышла?
– Та-а… – Степан поморщился. – Не в этом дело.
– Ты вот, Степка… – Ермолай погрозил согнутым пронкуренным пальцем. – Ты теперь понял: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться.
– Не в этом дело, – опять сказал Степан.
В завозне быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой…
Степан встал с верстака, затоптал окурок… Поднял свой хилый вещмешок.
– Пошли в дом, покажемся.
– Немая-то наша, – заговорил отец, поднимаясь, – чуть замуж не вышла. – Ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
– Но! – удивился Степан.
– Смех и грех…
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
– Приходит один раз из клуба и мычит мне: мол, жениха приведу. Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
– Может, зря?
– Что "зря"? "Зря"… Обмануть надумал какой-то – понлегче выбрал. Кому она, к черту, нужна такая. Я, говорю, танкого те жениха приведу…
– Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда…
А в это время на крыльцо вышла и сама "невеста" – крупная девка лет двадцати трех. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрит она до слез доверчиво.
– Ма-ам, мм, – мычала она и ждала, когда брат подойндет к ней, и смотрела на него сверху, с крыльца… И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
– А от те "ме", – сердито сказал отец и шаркнул ладоннью по глазам. – Ждала все, крестики на стене ставила – сколько дней осталось, – пояснил он Степану. – Любит всех, как дура.
Степан нахмурился, чтоб скрыть волнение, поднялся по ступенькам, неловко приобнял сестру, похлопал ее по спине… А она вцепилась в него, мычала и целовала в щеки, в лоб, в губы.
– Ладно тебе, – сопротивлялся Степан и хотел освобондиться от крепких объятий. И неловко было ему, что его так нацеловывают, и рад был тоже, и не мог оттолкнуть счастлинвую сестру.
– Ты гляди, – смущенно бормотал он. – Ну, хватит, хватит… Ну, все…
– Да пусть уж, – сказал отец и опять вытер глаза. – Вишь, соскучилась.
Степан высвободился наконец из объятий сестры, весело оглядел ее.
– Ну, как живешь-то? – спросил. Сестра показала руками – "хорошо".
– У ей всегда хорошо, – сказал отец, поднимаясь на крыльцо. – Пошли, мать обрадуем.
Мать заплакала, запричитала.
– Господи-батюшки, отец небесный, услыхал ты мои молитвы, долетели они до тебя…
Всем стало как-то не по себе и от ее причета.
– Ты, мать, и радуисся, и горюешь – все одинаково, – строго заметил Ермолай. – Чо захлюпала-то? Ну, пришел, теперь радоваться надо.
– Дак я и радуюсь, не радуюсь, что ли…
– Ну и не реви.
– Было бы у меня их двадцать, я бы не ревела. А то их всего-то трое, и те разлетелись по белу свету… Каменная я, что ли?
– Дак и мне жалко! Ну и давай будем реветь по целым дням. Только и делов…
– Здоровый ли, сынок? – спросила мать. – Может, по хвори по какой раньше-то отпустили?
– Нет, все нормально. Отработал свое – отпустили.
Стали приходить соседи, родные.
Первой прибежала Нюра Агапова, соседка, молодая, гладкая баба с круглым добрым лицом. Еще в сенях заговонрила излишне радостно и заполошно:
– А я гляну из окошка-то: осподи-батюшка, да ить эт Степан пришел?! И правда – Степан…
Степан заулыбался.
– Здорово, Нюра.
Нюра обвила горячими руками соседа, трижды прильнунла наголодавшимися вдовьими губами к его потрескавшимнся, пропахшим табаком и степным ветром губам…
– От тебя как от печи пышет, – сказал Степан. – Замуж-то не вышла?
– Я, может, тебя ждала. – Нюра засмеялась.
– Пошла к дьяволу, Нюрка! – возревновала мать. – Не крутись тут – дай другим поговорить. Шибко тяжело было, сынок?
– Да нет, – с удовольствием стал рассказывать Стенпан. – Там хорошо. Я, например, здесь раз в месяц кино смотрю, так? А там – в неделю два раза. А хошь, иди в Краснный уголок – там тебе лекцию прочитают: "О чести и совеснти советского человека" или "О положении рабочего класса в странах капитала"…
– Что же, вас туда собрали кино смотреть? – спросила Нюра весело.
– Почему?.. Не только, конечно, кино…
– Воспитывают, – встрял в разговор отец. – Дуракам вправляют.
– Людей интересных много, – продолжал Степан. – Есть такие орлы!.. А есть образованные. У нас в бригаде два инженера было…
– А эти за что?
– Один – за какую-то аварию на фабрике, другой – за драку. Дал тоже кому-то бутылкой по голове…
– Может, врет, что инженер? – усомнился отец.
– Там не соврешь. Там все про всех знают.
– А кормили-то ничего? – спросила мать.
– Хорошо, всегда почти хватало.
Еще подошли люди. Пришли товарищи Степана. Стало колготно в небольшой избенке Воеводиных. Степан снова и снова принимался рассказывать:
– Да нет, в общем-то, хорошо! Вы здесь кино часто смотнрите? А мы – в неделю два раза. К вам артисты приезжают? А к нам туда без конца ездили. Жрать тоже хватало… А один раз фокусник приезжал. Вот так берет стакан с водой…
Степана слушали с интересом, немножко удивлялись, гонворили "хм", "ты гляди!", пытались сами тоже что-то рассканзать, но другие задавали новые вопросы, и Степан снова рассказывал. Он слегка охмелел от долгожданной этой встречи, от расспросов, от собственных рассказов. Он незаметно стал даже кое-что прибавлять к ним.
