Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Как же ему грустно было в тот день, когда учеников школы «Халиль-ага» впервые призвали к забастовке — тут ему подвернулся удобный случай стать свидетелем демонстрации вблизи, или даже поучаствовать в ней, хотя бы и со двора школы. Однако инспектор поспешил преградить путь ученикам младших классов, и шанс ускользнул. Камаль снова оказался в четырёх стенах, и снова с изумлением, смешанным со скрытой радостью, прислушивался к громким крикам, что доносились снаружи. Вероятно, источником их была анархия, которая пронзила всех и вся, и словно ветром, безжалостно разнесла ежедневную рутину в пух и прах.

В тот день Камаль упустил свой шанс поучаствовать в демонстрации, впрочем, как и насладиться свободой ничегонеделанья дома. В таком скованном состоянии, наводящем скуку, он и продолжал сидеть за партой, глядя в книгу невидящим взором, и вместе с товарищем осторожно и боязливо притрагивался к ранцу до самого конца дня. Единственная вещь, что внезапно привлекла его внимание, был странный звук, донёсшийся издалека, больше похожий на звон в ушах. Однако внутренний инстинкт подсказывал ему, что звук был реальный. Он осмотрелся вокруг и увидел, что остальные ученики тоже подняли головы и обмениваются вопросительными взглядами, а затем все вместе устремились к окнам, выходившим на дорогу.

То, что привлекло их внимание, произошло на самом деле, и не было плодом их фантазии. Звуки сливались воедино в какую-то неразличимую какофонию, слышимую издалека, словно рёв волн. Сейчас же он снова нарастал, и это уже было грохотом, который раздавался совсем близко. Весь класс пришёл в движение, среди учеников прошёл шёпот, затем кто-то во весь голос сказал: «Демонстрация!» Сердце Камаля исступлённо забилось, в глазах появился огонёк радости и тревоги одновременно. Грохот всё приближался, пока крики не стали совсем отчётливыми, словно раскаты грома, раздававшиеся со всех сторон школы, и опять в ушах звенели слова, которыми был переполнен его мозг в течение всех этих дней… Саад… Независимость… Протекторат… Крики стали слышны уже так близко, что казалось, они доносятся со школьного двора. Сердца учеников безмолвствовали в убеждении, что этот потоп дойдёт и сюда, и затопит их, но восприняли это с детской радостью, что не давала им оценить последствия серьёзно, и с пылкой тягой к анархии и освобождению. До них донёсся быстрый, гулкий звук шагов, затем настежь открылась дверь, в которую кто-то тяжело постучал, и в комнату ворвалась группа студентов медресе Аль-Азхар, словно это была вода, вылившаяся из резервуара. Они кричали:

— Забастовка… забастовка!.. Никто не должен тут оставаться!

В мгновение ока Камаль словно погрузился в шумные волны, что толкали его вперёд, лишая способности к сопротивлению. Двигался он очень медленно в состоянии крайнего волнения: так обычно движутся кофейные зёрна, перемалываемые мельничкой. Он не знал, куда смотреть, и видел сейчас лишь тела, прилипшие друг к другу с криками, которые стояли в ушах, пока не увидел неба над головой, что говорило о том, что он вышел, как и все, на дорогу. Давление нарастало; он затаил дыхание и громко, что есть мочи, закричал от ужаса. Всё, что он чувствовал в этот момент — это рука, сжимавшая его предплечье и с силой тащившая его, прокладывая путь среди толпы народа, пока не прислонила его к стене у тротуара. Мальчик задыхался и ощупью искал рядом убежища, пока не наткнулся на лавку Хамдана — продавца басбусы. Её железная дверь была немного ниже порога, и Камаль бросился туда. Он вошёл ползком, на коленях, а когда встал в полный рост, увидел дядюшку Хамдана, которого хорошо знал, двух женщин и ещё нескольких учеников младших классов. Спиной он прислонился к стене со шкафами. Грудь его то вздымалась, то опускалась. Он услышал голос дядюшки Хамдана:

— Тут все: студенты, учащиеся медресе «Аль-Азхар», рабочие, местные… Улицы, ведущие к мечети Хусейна, переполнены народом… До сегодняшнего дня я и подумать не мог, что земля может вынести всех этих людей.

Одна из женщин удивлённо сказала:

— Как же они упорно продолжают демонстрации! Даже после того, как по ним открыли огонь!..

Другая женщина грустно заметила:

— О Господь, ведущий нас по праведному пути! Ведь все они чьи-то дети, у них есть родители.

Дядюшка Хамдан произнёс:

— Ничего подобного мы до этого не видели. Да защитит их Господь.

Крики демонстрантов вырывались из гортаней, словно землетрясение, сотрясающее воздух: то поблизости от лавки, то вдали от неё, производя оглушительный неразличимый рёв, похожий на завывание ветра, не прекращающийся ни на минуту. На постоянное медленное движение народа указывало то, что шум то стихал, то вновь поднимался, как волны, набегающие и отходящие от берега. Всякий раз, как Камаль полагал, что шум прекратился, начинался ещё один, так что казалось, конца и края ему не будет. Вся жизнь его сейчас была сосредоточена в этих звуках; он в напряжённой тревоге прислушивался, однако по прошествии времени никаких неприятностей не произошло, и он перевёл дыхание и начал успокаиваться, и вот уже смог наконец думать о том, что творится вокруг — всё это напоминало неожиданную беду, которая непременно пройдёт со временем. Он спрашивал себя, когда же он окажется дома и сможет рассказать матери о том, что с ним случилось…

— Демонстранты штурмом взяли наши классы, и конца-края им не было. Я видел лишь многоводный поток, окруживший меня и смывший на улицу. Я кричал вместе с другими: Да здравствует Саад! Смерть протекторату! Да здравствует независимость! Пока я перемещался с одной дороги на другую, англичане напали и открыли по нам огонь.

При этом она ужаснётся до слёз, и с трудом сможет поверить в то, что он жив и здоров, и даже начнёт с содроганием декламировать множество айатов из Корана.

— Пули проскользнули у меня над головой, и их свист всё ещё стоит у меня в ушах; люди же пробивались вперёд, словно безумные. Я чуть не погиб, как и другие, если бы какой-то мужчина не вытащил меня и не привёл к лавке…

Нить его мечтаний прервалась от неожиданного громкого крика и стремительных шагов. Сердце тревожно забилось, он посмотрел на лица окружавших его людей и увидел, что они уставились на дверь, широко раскрыв глаза, словно ожидая удара по макушке. Дядюшка Хамдан подошёл к двери, и нагнулся, чтобы посмотреть в расщелину в самом низу. Затем он быстро нагнулся к самому полу и в тревоге пробормотал:

— Англичане…!

Многие из тех, кто был наружи, закричали:

— Англичане…! Англичане…!

Другие подхватили:

— Держитесь!

Кто-то ещё воскликнул:

— Мы умрём, и да здравствует отечество!

Затем мальчик впервые за всю свою недолгую жизнь услышал с не такого уж дальнего расстояния звук выстрелов. Он ясно понял это по тому, как затряслись поджилки. И как только обе женщины, что были в лавке, закричали, Камаль затрясся от плача. Дядюшка Хамдан повторял:

— Говорите: «Нет Бога, кроме Аллаха! Нет Бога, кроме Аллаха!»

Однако мальчик чувствовал леденящий страх смерти, что растекался по его телу, от пяток до кончиков волос. В ушах звенело от громыхания машин и ржания лошадей. Выстрелы, молниеносное движение, крики, рёв, стенания не прекращались. Краткий миг сражения казался этим засевшим за дверью в убежище людям целым веком, прежде чем смерть придёт за ними… И вот воцарилась пугающая тишина, похожая на обморок, который сопровождает невыносимую боль. Содрогающимся голосом Камаль спросил:

— Они ушли?!..

Дядюшка Хамдан приложил ко рту указательный палец и прошептал: «Тшшш…», и прочитал айат Курси, а Камаль — про себя, вслед за ним, ибо он лишился способности говорить в такой момент: «Скажи — Он Аллах Единый…» Вероятно, этот айат изгонит англичан, как и злых духов во мраке.

Дверь открылась лишь в полдень, и мальчик пустился в обратный путь по пустынной дороге во все лопатки. И когда он проходил мимо лестницы, что вела в кофейню Ахмада Абдо, заметил там знакомую фигуру — то был его брат Фахми, — он бросился к нему и протянул руки, словно утопающий, ища спасения. Мальчик схватил его за плечо и тот в ужасе обернулся к нему. Узнав Камаля, он закричал: