Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе
— Вы о Черном? — удивился итальянец.
— Он слишком много знает и многого жаждет, — прошипел посол Фердинанда.
— Ему, видно, кое-что обещано, потому он столь важно держится.
Доктор Ланг внимательно посмотрел на собеседника.
— Кажется, синьор Паппакода тоже слишком много знает?
— Я? Нет, я ничего не знаю. Догадываюсь только!
— Догадываться необязательно, — не преминул заметить Ланг.
— Я свое сделал, предупредил, — защищался Паппакода.
— И я тоже. Весьма сожалею, меня ждут…
И, повернувшись, доктор Ланг удалился. Казначей королевы Боны с ненавистью смотрел ему вслед…
После торжественного богослужения и коронации вся королевская свита направилась в замок. Бона, рядом с которой все время находился герцог Альбрехт Прусский, не смогла сдержать едкого замечания:
— Великий колокол… опять зазвучал — в честь пребывания на Вавеле Габсбургов и Гогенцоллернов.
— Ближайших родственников вашего величества, — добавил бывший великий магистр, ленник Польши, герцог Альбрехт. — Ваша первая невестка и теперешняя — дочери римского короля.
— Весьма признательна, что напомнили об этом, — с трудом сдерживая гнев, отвечала Бона.
Во время свадебного пира она пребывала в сильном волнении, буквально не сводя глаз с молодой пары. Катерина держалась непринужденно, улыбалась, то и дело обращаясь к своему супругу. О чем они могли говорить? Как закончится этот шумный вечер с бесконечными виватами в честь королевской четы? Она помнила, что случилось в первую брачную ночь после свадьбы Августа с Елизаветой. Катерина постарше своей сестры, посмелее… да, пожалуй, и поопытнее…
Бона наклонилась к сидевшей у ее ног карлице Досе и, взяв из вазы цукаты, прошептала:
— Проберись к ним в спальню и спрячься, затаись, чтобы никто не видел. Сможешь?
— О да.
— Тогда держи. — И тут же обернулась к своему соседу, герцогу Альбрехту. — Как эти крошки любят то, чего никогда не видели в глаза. Южные засахаренные фрукты… в Кракове такая редкость, а мои карлицы их обожают.
Ответа Бона не слушала, Доси возле ее ноги, слава богу, уже не было, и тут она увидела, что королевская чета наконец встала. Август… Она ненавидела Габсбургов, не выносила Катерину, но безумно хотела, чтобы в эту брачную ночь в объятьях своей новой жены ее сын хоть на минуту забыл Барбару…
Молодые вошли в королевскую опочивальню, в ту, которая была когда-то спальней старой королевы.
И остановились, повернувшись друг к другу, — так когда-то в первую брачную ночь Август стоял напротив Елизаветы. Катерина сама сняла корону и встряхнула головой, однако распущенные, согласно обычаю, волосы не накрыли плотным покровом ее плечи, они были короткие и не такие густые, как у ее сестры. Однако король невольно, как и в ту ночь, чуть коснулся рыжеватых завитков, настороженно присматриваясь, как ответит на его ласку супруга. Она кокетливо усмехнулась, а когда он протянул ей кубок и они отпили из него, она, нарушив ритуал, первая подошла еще ближе и положила руки ему на плечи. Это было так неожиданно, так смело, что король отпрянул и спросил:
— Вы не боитесь меня?
— Нет, — с усмешкой отвечала Катерина.
— Совсем не боитесь?
— Нет…
— Ваша сестра… — начал он, но она не дала ему договорить.
— Я не похожа на нее. Ни в чем.
— Она была пуглива, — закончил Август.
— А я нет!
— Вы позволите?.. — в голосе Августа были и робость, и надежда.
Она пылко, чего он никак не мог ожидать, ответила:
— Я так ждала этого дня.
— Катерина, звезды к нам благосклонны. Ты веришь, что будешь счастлива?
— О, да! Разумеется! — воскликнула она, обняв его еще крепче и совсем не обращая внимания на то, что король не спросил ее, будет ли он тоже счастлив.
Но бывшая принцесса Мантуанская и впрямь ни в чем не походила на свою сестру, кроткую и пугливую Елизавету…
Прошло три месяца со времени свадьбы, весь двор только и говорил о том, что король весьма нежен со своей новой супругой и всячески избегает столь частых ранее бесед с Радзивиллом Черным. А тот был в полном недоумении. Как-никак, но ведь именно его король посылал в Вену, и никому другому, а именно ему Август обязан своим счастьем с Катериной Габсбург. Не объяснившись, обиженный канцлер решил уехать домой в Литву, сообщив о своем намерении только одному из своих приближенных. Этого было вполне достаточно, чтобы в скором времени в одном из покоев дворца перед ним предстал Станьчик.
— Вы уже попрощались с молодыми? Значит, опять в Литву? Надолго? — как всегда бесцеремонно расспрашивал он.
— Какое тебе дело! — взорвался Радзивилл.
— Собственно говоря, никакого. Я даже готов повсюду гонцов разослать, все легче было бы, а то от сплетен деваться некуда, даже в комнаты не войдешь, — придворные гудят как пчелы.
— И что же ты слышал?
— Доктор Ланг дурно отзьюается о вашей княжеской милости. А королева… и того хуже, даже повторять неловко.
— Королева Бона? — насупил брови Радзивилл.
— Если я говорю о Ланге, значит, не Бона, а супруга короля — Катерина. Думать надо, ваша милость. Без этого никак нельзя! Без этого и… Литвы лишиться можно.
— Дурак! — рассердился князь. — Литва как была, так и будет наша.
— А если Габсбурги фортель выкинут? За вашей спиной сговорятся с Грозным? Разве это не опасно? Вы, князь, уезжаете, я остаюсь. Тоже небезопасно. А что, если Ланг и со мной сговорится?
Колпак на мне уже есть. Шутовской, правда, однако на великокняжеский поменять его не составит труда.
— Ах, чтоб тебя! Ступай прочь, а то не поручусь… — замахнулся Радзивилл.
— Я тоже! Разве можно поручиться… скажем, за Фердинанда, если он что-то обещал. Нюху меня отменный, я чую, что какие-то обещания он давал. Но только не взял ли их обратно? Есть ли они?
Возьмем, к примеру, меня. Вот я есть… и меня уже нет. Нет меня! — Смеясь, шут направился к двери.
Сжав кулаки, канцлер с недоумением глядел ему вслед, а оглянувшись, понял, что Станьчика спугнули Ян Радзивилл и Фрич Моджевскии, спешившие на аудиенцию к королю. Ян приостановился и обратился к брату:
— Миколай…
— Знать тебя не желаю! Предатель!
— Мы идем к королю. Советую тебе — опомнись. Идем с нами.
— А вы-то зачем? Хотите, чтоб он и вас посадил на привязь?
— Хочу напомнить, что на земле существует не только Корона, но и Литва и что…
— Мне это, право, все равно! — оборвал его Черный. — И Рыжему тоже. А Ходкевич предпочитает умереть, нежели дожить до унии.
— Значит, нас ничто примирить не может?
— Ничто, только вероломство и предательство. Только они, они одни.
— Предательство? Помилуй, чье же? — не скрывая удивления, спросил Ян Радзивилл.
— На сей раз не твое! Твой ум еще не готов для таких игр. Он повернулся и ушел, а кравчий промолвил с изумлением:
— Никогда еще не видел его таким. Безумец! Обескураженные этой встречей, они направились в королевские покои.
— Бог с ним. Лишь бы король не гневался, — сказал Моджевский.
Но, хотя Август и не гневался, уговорить его не удалось.
— Только не сейчас, потом, — улыбаясь, повторял он. — Придет время, я объединю два государства, Литва станет частью могущественной монархии. Только не сейчас!
— А чего тянуть, ваше величество, коли все равно решение принято? — не унимался Фрич Моджевский.
— Я ведь сказал, — уже резче ответил король, — мне надо окрепнуть, утихомирить матушку, укротить или убедить противников. Есть и еще один довод: короля на литовский трон не выбирают, великокняжеский престол переходит по наследству. Мне легче будет объединить Литву с Польшей, когда в Вильне на престоле окажется мой сын, наследник и повелитель Великого княжества Литовского.
— Да, но бог еще пока не ниспослал вам сына… — начал было кравчий.
— О нет! — не дал ему закончить король. — На сей раз не астролог, а придворный медик поклялся, что королева в тягости. Наконец-то! У меня будет сын, наследник.
— Слава богу! Что и говорить, благая весть! — с искренней радостью воскликнул Фрич.
— Только ждать придется долго… Когда еще королевич станет великим князем Литовским, — вздохнул кравчий. — Доживу ли я до этого часа, с каждым днем силы мои уходят.
— А я на сей раз последую примеру моей матушки, нашей вдовствующей королевы, — почти весело воскликнул король. — Помнишь, Фрич? Я стал наследником Литовского престола еще совсем ребенком.
— Помню, помню. Но ведь ждать придется несколько лет, а тем временем Ходкевич и оба брата…
— Рыжий поступит так, как скажет Черный, — уверил Август. — А с Черным я поговорю, велю, чтобы не сеял среди литвинов смуту, не подстрекал больше литовских магнатов и бояр.
— Такова ваша воля, государь? — спросил Ян Радзивилл.
