Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
– Бог даст, будет на этот раз целование свое держать!- вздохнул великий князь, думая уже о последних событиях.-Клятву страшную дал!… Да, его нечего бояться!- решил он окончательно.
Но тревожное чувство не проходило. Оно только перестало быть острым; не зная, откуда ждать беды, Василий все-таки не переставая думал о ней…
Шел уже четвертый час дня, когда царский обоз достиг Радонежа. Отсюда, с горы, можно было уже разглядеть вдали купола и кресты обители.
Жители маленького городка были предупреждены о приезде великого князя. Они собрались толпой у околицы и встретили молодого государя шумными изъявлениями радости и приветствиями… Взрослые и дети, мужчины и женщины – все теснились к великокняжеским саням, чтобы поближе увидеть своего князя…
«Помнят наши милости-любят нас!…» – подумал опять Василий. Он приветливо улыбался жителям и кивал им головой, забыв в эту минуту все свои тревоги и опасения.
Радонежцы проводили великого князя до выезда из города и простились с ним.
– Дай тебе Бог говенья тихого, кормилец наш! Здрав будь, государь великий!…- слышались из толпы напутственные пожелания.
Поезд спустился с Радонежской горы и через час уже подъезжал к стенам обители. Государь подоспел вовремя: в монастырских церквах только что ударили к вечерне…
Чернец-привратник, стороживший дорогу с караульной башни над воротами, издали разглядел государев поезд и опрометью бросился вниз оповестить игумена.
В обители засуетились. Через несколько минут длинная вереница братии с иконами и хоругвями в руках, во главе с игуменом уже выходила из ворот навстречу великому князю…
Царский поезд остановился. Василий с помощью бояр вышел из саней и подошел под благословение к игумену.
Благословив государя, игумен и старейшие из братии почтительно поддерживая Василия под руки, повели его в собор прикладываться к мощам Сергия преподобного…
Прямо с пути, не отдыхая, простоял государь всю вечернюю службу. Вместе с ним простояли до конца и оба малолетних сына…
Тихий мир святого места и усердная молитва наполнили умилением душу великого князя.
Созерцание святых мощей преподобного Сергия уничтожило в сердце Василия всякие страхи и сомнения…
Тем же вечером после службы, беседуя с игуменом и другими старцами, Василий рассказал и о дурной примете. Но рассказал он уже успокоенный, без прежнего страха…
Игумен благословил его на сон грядущий.
– Спи покойно, государь благочестивый!- произнес старец.- Преподобный и святой Сергий оградит тебя от всяких бед и напастей!…
И Василий спокойно заснул в эту ночь…
IV ЧТО-ТО БУДЕТ?
На полпути между Москвой и Коломной, под вечер накануне Великого поста, по Коломенской дороге легкой рысью, почти шагом, подвигалась толпа всадников.
Дорога пошла густым лесом.
Проехав еще с версту, передовой всадник остановился. Он внимательно огляделся кругом, взглянул на небо, порозовевшее от заката, и решительно спрыгнул на землю. Понемногу подъезжал и останавливался и весь отряд,
Передовой, сняв шапку, подошел к двум всадникам, сидевшим на красивых вороных лошадях в богатой сбруе.
– Здеся-тко, государи великие!- произнес он с низким поклоном.- Тут, влево, тропка сейчас будет…
Те, которых он назвал государями великими, с помощью слуг слезли с лошадей и вслед за проводником по чуть заметной тропке свернули в лес. За ними гуськом, по одному, потянулся весь отряд. Лошадей спешившиеся всадники вели в поводу.
– Надо быть, ночевать в лесу придется, князь!- вполголоса проговорил высокий смуглый мужчина в лисьем кафтане – один из тех, к кому обращался проводник. Это был знакомый уже нам князь Дмитрий Юрьевич.
Товарищ его, князь Иван, пожал плечами:
– Коли не ждет в сторожке- придется, государь…
Впереди меж деревьев засветлело. Через минуту открылась небольшая лесная поляна. Та же узенькая тропка вела наискось через всю поляну к противоположной опушке. Здесь, под деревьями, приютилась небольшая сторожка, полузасыпанная снегом. Кругом не виднелось никакого другого жилья и стояла мертвая тишина…
Проводник подошел к сторожке и отворил низенькую покосившуюся дверь. Оба князя, нагнувшись, вошли вслед за ним. В избенке было темно и холодно.
– Нету… ночевать будем,- проговорил Дмитрий.- Не уехал, знать, сегодня еще…
Слуги натаскали в избушку сухого валежника, и через несколько минут на земляном полу затрещал небольшой костер: едкий сизый дым наполнил всю сторожку, выбиваясь клубами в открытую дверь… В таком дыму, казалось бы, нельзя пробыть было и минуты, но оба князя, как и все русские люди, привычные ко всему, спокойно устроились на разостланных для них на полу кошмах…
Оживилась и пустынная лесная прогалина.
В нескольких местах запылали костры, послышался людской говор; с опушки то и дело доносилось ржанье лошадей…
Наступила темная, безлунная ночь; княжеская челядь – большей частью из небогатых боярских детей,- утомленная дневным переходом, стала устраиваться на ночлег вокруг костров под открытым небом. Понемногу замолкали голоса; вся поляна погрузилась в сон.
Не все, однако, спали в эту минуту: около ближайшего к сторожке костра, шагах в десяти от двери, сидели четыре человека и тихо разговаривали между собой; одежда всех четверых была богаче, чем у остальных челядинцев; для них на снегу были постланы кошмы, и по всему было видно, что это – ближние княжеские люди… Между ними был и тот, который давеча указывал дорогу князьям на поляну. Он приходился дальним родственником боярину Старкову и вместе с ним приезжал из Москвы к князю Можайскому. Он был из числа тех выборных от боярских детей, о которых говорил боярин Можайскому. Звали его Иваном Волком, и это прозвище как нельзя более подходило к нему: лицо у Волка было постоянно угрюмое и нахмуренное, а маленькие, косые глаза совершенно по-волчьи злобно смотрели исподлобья.
Двое других – старик и молодой, оба боярские дети-были стремянными князей Дмитрия и Ивана; четвертый – молодой боярский сын по прозванию Бунко, родом рязанец – принадлежал к дворне Можайского. Во время последнего похода против татар Бунко оказал какую-то услугу князю Ивану, и тот обласкал его и наградил поместьем около Козельска…
Бунко и Волк лежали рядом на кошмах и только изредка вступали в разговор, который вели между собой княжеские стремянные…
Старик стремянный, которому все казалоеъ холодно, подбросил несколько веток в огонь.
– Шибко морозит,- проговорил он, протягивая руки к самому огню,- ровно и на февраль не похоже…
– У тебя все морозит, дядя Степан!- засмеялся молодой.- И летом, чай, в тулупе ходишь…
Старик, не говоря ни слова, подбросил еще ветку.
– Поживешь с мое, парень, сам такой же будешь…- добродушно заметил он.- И куда только тащимся мы, прости Господи?!
На этот вопрос никто ему не ответил. Старик не унимался.
– Волк, ты-то, чай, знаешь?!- обратился он снова к проводнику.
Волк лежал, облокотившись на руку, и пристально смотрел в огонь; пламя костра отражалось в его желтых глазах, и они то и дело вспыхивали и светились совсем по-звериному…
– Дорогу-то, старина, знаешь, по коей шли?- насмешливо спросил он вместо ответа.
Старик немного рассердился.
– И впрямь Волк ты, Иван, а не человек!- проговорил он.- Тебя по-божески спрашивают, а ты рычишь да огрызаешься… И где тебя нашел такого боярин твой?!
– Родственники мы с ним: меня да его один поп крестил,- лениво отозвался Волк.
Молодой стремянный и Бунко засмеялись. Старик покачал головой.
– Ты говоришь, по какой дороге идем? Знамо-по Коломенской!… А дорога в Москву ведет,- в Москву, что ли, идем, Волк? Что тебе, аль сказать жалко?… Все дни молчишь, как пень…
– В Москву, старик, в Москву! Это ты верно угадал,- так же насмешливым тоном ответил Волк.
Старый стремянный что-то заворчал про себя и стал опять поправлять костер.
– Дядя Степан, а дядя Степан!- заговорил вдруг молодой стремянный, красивый парень в щеголеватом зеленом кафтане.- Коли на Москву идем, что ж мы словно тайно по дороге пробираемся?… Неладно что-то. Оно правда, что у моего князя, Дмитрия Юрьевича, николи не узнаешь, куда едет, коли на коня сел… Кажись, не так что-то.
– Мели, мели, дурья голова!- сурово оборвал его Волк.- Хорошо твой князь делает, что про себя все держит… Вы бы подняли трезвон…
Разговор еще несколько времени продолжался в том же духе. Один только рязанец Бунко не принимал в нем никакого участия и, казалось, совершенно им не интересовался…
Но это только так казалось; на самом же деле неожиданный приезд Шемяки, а потом Старкова е товарищами сильно его занимали. Хитрый и догадливый рязанец всю неделю прислушивался и присматривался к тому, что говорилось и делалось на княжеском дворе… Но дворня Можайского сама ничего не понимала; а Волк, которого одного оставил боярин Старков, уехав в тот же день назад в Москву, был нем как рыба. На все вопросы иподходы он отделывался или молчанием, или бранью…
