Василий Веденеев - Дикое поле
— Амман! Пощади! — тонко заверещал тот, но безжалостный кулак вбил крик в рот; купец захлебнулся кровью и рухнул между штабелями тюков с товаром.
Пнув толстяка ногой, Тимофей оглянулся. Побоище закончилось. Погонщики и охранники каравана расползались на карачках, пятная утоптанную землю двора каплями крови из разбитых носов. Несколько человек валялись, не имея сил подняться. Сарват, с припухшей от удара кнута щекой, уводил дрожащую Злату в комнату.
У Жозефа была рассечена губа и разодрана одежда. Богумиру поставили огромную шишку на лбу и до крови распороли руку от запястья до локтя. Только Кондас и Головин отделались ссадинами на костяшках пальцев и несколькими ушибами.
— Уезжаем! Немедля! — вернувшись в комнату, приказал Тимофей и обернулся к греку: — Ты был прав, лучше переночевать в поле.
— Зачем уезжать? — Сарват пожал широченными плечами. — Обычное дело! Больше не сунутся, можешь мне поверить. Теперь все будут тихо сидеть по углам с таким видом, будто ничего не случилось.
Немного посовещавшись, решили остаться. Ночью по очереди караулили у двери, но их никто не беспокоил.
Рано утром собрались в дорогу. Вчерашних купцов нигде не было видно, даже побитые охранники и погонщики попрятались, боясь попасться на глаза грозному янычару. Из комнаты Тимофей выходил последним: он тщательно осмотрел стены, однако нигде не увидел загадочного значка. На всякий случай казак запасся угольком и решил оставить свой знак: вдруг это хоть как-то поможет запутать врагов? Все уже садились на коней, когда Головин заметил около двери соседней каморки неровный круг, перечеркнутый стрелой. Сердце сразу сжало болью: посланец отца Доната не ошибся!
Ну, погоди, Иуда! Придет день и час — и наступит конец твоим козням! Казак быстро нарисовал с другой стороны двери такой же круг, но стрелу развернул острием вверх, а над ней начертал «алеф». Пусть Али-ага и Юсуф поломают головы, когда увидят два разных знака!
Прыгнув в седло, он пропустил мимо себя спутников, приглядываясь к их рукам. Вот мимо проехал Кондас — он зевал и поеживался от утренней прохлады. Следом ехала Злата, ответившая на взгляд казака робкой улыбкой. Рядом с ней, держа поводья заводных лошадей, пропылил Богумир. Замыкали маленькую кавалькаду невозмутимый Сарват и веселый Жозеф.
Поглядев на его руки, Тимофей похолодел: пальцы француза были испачканы углем…
* * *Похлопывая плетью по голенищу сапога, Али мрачно разглядывал стену караван-сарая: почему сегодня на ней вместо одного сразу три условных знака? Неужели человек хитроумного итальянца решил посмеяться над слугами Фасих-бея, загнавшими его на галеры, чтобы он там сумел втереться в доверие к русскому?
Вот условный значок — круг, перечеркнутый стрелой, и над ним буква «вав». Это означает, что все идет по заранее разработанному плану и нужно двигаться вслед за маленьким отрядом, который держит путь к столице благословенного владыки османов. Но с другой стороны двери еще один круг, перечеркнутый стрелой, и над ним буква «алеф», означающая сигнал тревоги! А чуть поодаль, в простенке, третий кружок, перечеркнутый простой черточкой прямо посередине, и над ним буква «мим». Это уже полная бессмыслица! Или шпион гяура Джакомо взбесился?
За спиной Али глухо бубнил хозяин караван-сарая, рассказывая Юсуфу о драке между янычарами и погонщиками. Кажется, один купец остался без зубов, а другому раскроили череп, трахнув головой о столб навеса. Теперь он нескоро встанет на ноги. Но не нужно, чтобы слава об этом побоище покатилась по караванным тропам вместе с жадными торгашами, их охранниками-дураками и тупыми погонщиками мулов.
— Юсуф! — не оборачиваясь, позвал Али.
— Да, ага!
— Прикажи этим ослам молчать!
Чернобородый Юсуф оттащил хозяина караван-сарая в сторону и заговорщически прошептал:
— У тебя вчера останавливался страшный разбойник. Скажи, чтобы никто не болтал языком, не то лишится головы, если помешает нам поймать его!
— Машшалах! — Хозяин хлопнул себя по ляжкам и засеменил к караванщикам, чтобы передать им потрясающую новость и приказ аги.
Али плюнул на третий кружок и долго смотрел, как стекает по глинобитной стене тонкая струйка слюны. Проклятый шпион! Какому знаку верить? Гнать в столицу следом за урусом или ждать новых вестей от шпиона? Чтоб его забрал ангел смерти Азраил!
А как расхваливали этого ловкого проходимца, обещая, что он все сделает в самом лучшем виде и никто ни о чем не догадается. Действительно, догадаться трудно! Тут нет обмана, но и толку нет никакого! Когда все хорошо начинается, всегда нужно быть начеку и ждать неприятностей. Ладно, в конце концов, любую неудачу можно свалить на хваленого шпиона: пусть он и отдувается за все перед грозными очами Фасих-бея, поверившего в его способности. Вернее, поверившего похвалам хозяина шпиона, приплывшего из Кызыл-Элме, притащив за собой эту гнусную тварь, готовую прикинуться кем угодно. Наверно, хозяин тоже не далеко ушел от своего слуги.
Сзади почтительно кашлянул Юсуф, и Али обернулся:
— Чего тебе?
— Прикажешь остаться здесь, или поедем дальше?
Али задумался: хочешь не хочешь, а пока приходится полагаться на шпиона и тащиться за ним по пятам. В любом случае все дороги уруса приведут его в Стамбул. Вот только не опоздать бы и приехать в столицу одновременно с ним, чтобы успеть предстать перед Фасих-беем.
— Ты как следует расспросил хозяина?
— Да, эфенди, — поклонился Юсуф. — Мы идем по следу нужных людей. Ошибки нет. Они вчера были здесь.
— Хорошо. Пусть стражники немного отдохнут, но лошадей не расседлывать! Скоро мы снова будем в пути.
— Да, эфенди.
Али еще раз оглядел знаки на стене и медленно поплелся в приготовленную для него комнату. Придется, видно, выслать вперед дозор, чтобы сообщали о каждом шаге проклятого уруса, поскольку надежды на шпиона нет. Так и дотянемся до столицы, а там Фасих-бей укажет, где и когда захлопнуть западню…
Глава 11
В пыточной пахло сырым деревом, каленым железом и кровью. По стенам плясали черно-багровые тени от горна, у которого возился Пахом — пожилой, но еще крепкий мужик с широкой грудью и короткой, как у кузнеца, бородой. Натянув длинные, почти до локтей, рукавицы из толстой кожи, он калил на огне клещи и крючья.
В углу, сжавшись так, словно ему было холодно, сидел на лавке Никита Авдеевич в накинутом на плечи темном кафтане. Насупив кустистые брови, он мрачно разглядывал привязанного к столбу пленника, привезенного Иваном Поповым из-под Смоленска. Рубаху с пленника содрали, обнажив его до пояса. Руки стянули тонкими сыромятными ремнями. От страха Данила сильно потел, и его кожа блестела, будто смазанная салом. К запахам пыточной начал примешиваться терпкий запах давно не мытого человеческого тела. Бухвостов недовольно морщился, но терпел.
У дверей, положив ладонь на эфес огромной деревянной сабли, важно прохаживался горбун Антипа, лукаво улыбаясь одному ему известным мыслям. Данила поднял голову, поглядел на горбуна, потом перевел взгляд на Никиту Авдеевича и, не в силах удержаться, стрельнул глазами на раскалившиеся в огне клещи и крючья. Зло заскрипев зубами, он рванулся, но ремни держали крепко. Пленник глухо застонал и в бессильной ярости притопнул босыми пятками — сапоги с него стянули стрельцы, хмуро приговаривая при этом, что покойничкам обувка ни к чему. На том свете и босых принимают, а из пыточной, вестимо, одна дорога: на погост.
Глядя, как мечется привязанный к столбу Данила, горбун беззвучно рассмеялся. Никита Авдеевич неодобрительно покосился на шута и щелкнул пальцами. Пахом бросил раздувать горн, стянул рукавицы и медленно направился в угол, где стояла большая кадка с водой, и валялся кучей всякий хлам. Порывшись в нем, он вытащил две палки, обмотанные на концах просмоленной паклей, и зажег факелы. Пленник посерел от страха, ожидая, что его сейчас прижгут, но палач воткнул факелы в кольца на стене, и сразу стало светлее.
— Ну, — тяжело выдохнул Бухвостов, — говорить будешь? Тогда оставлю целым и подарю жизнь.
Губы Данилы искривились, как будто он силился что-то сказать, но проклятый язык не желал его слушаться. Обильный пот выступил у него на лбу и струйками потек по щекам, намочив бороду. Стоявший рядом Пахом скалился, как волк.
— Молчит. — Антипа сказал это так, словно сообщил важную новость.
— Кто тебе велел собрать ватагу разбойников? — медленно ронял слова Никита Авдеевич. — Кто дал коней и оружие? Кто пустил в дом у болота? Кто указал перенять тайного гонца из Москвы?.. Кому служишь, пес?! — Он неожиданно сорвался на крик и пристукнул кулаком по колену.
Данила, судорожно хватая широко открытым ртом воздух, издал горлом нечто нечленораздельное и отвернулся. Горбун крякнул от досады, а Бухвостов дал знак Пахому. Тот развязал ремни и потянул Данилу от столба к дыбе. Главарь разбойников вырвался, но палач успел опять поймать его, сильно вывернул руки, подтянув кисти почти к затылку. Быстро накинул на запястья петлю веревки, затянул и перекинул свободный конец через толстую поперечную балку.
