Исай Калашников - Гонители
Перед эмирами распахнулись тяжелые, окованные железом ворота, и они выехали в город. В Отрар стеклось много народу. Расположились, кто где мог. На площадях, в переулках стояли палатки, шалаши, телеги, кучами лежали узлы, и по ним ползали дети. Тут же горели огни, женщины пекли лепешки, варили рис с бараниной. Синий чад плыл в небо.
У городской стены спешились. По крутой, с истертыми ступенями лестнице Гайир-хан взбежал вверх. Следом, пыхтя и отдуваясь, взобрался Караджи-хан. За стеной, на серой равнине, изрезанной желтыми полосами жнивья, вольно раскинулся стан врагов.
— Сколько же их, проклятых! — сдавленно проговорил Караджи-хан, вытягивая жилистую шею.
Один из воинов потянул его за рукав.
— Осторожней. Они хорошо стреляют.
Редкие всадники крутились возле стен, иногда подскакивали совсем близко, что-то выкрикивали, выпускали одну-две стрелы и, уворачиваясь от ответных стрел, убегали. Воины Гайир-хана беззлобно ругались. Караджи-хан, благоразумно присев за зубец стены, пробормотал:
— Кишат, как муравьи… Да если они топнут все разом, эти стены треснут и развалятся. Что будет, Гайир-хан?
— Будет хорошая битва.
— Нам не удержать город.
— Тогда мы умрем на его развалинах.
— Тебе ли, не видевшему жизни, говорить о смерти!
— Всем когда-то надо умирать. Немного раньше, немного позже. Достоин жизни тот, кто не страшится смерти. — Гайир-хан взял из рук воина лук, встал во весь рост между зубцами, замахал рукой. — Э-эй, неверные собаки, кто хочет состязаться со мной в стрельбе?
Его заметили и услышали. Всадники сбежались в кучу, постояли. От них отделился один, поскакал к стене. Гайир-хан приказал воинам не стрелять.
На всаднике были чалма и красный чапан.
— Мусульманин! — удивился кто-то.
Всадник осадил рыжую белоногую лошадь. Гайир-хан узнал в нем Данишменд-хаджиба, закричал:
— Уходи презренный! Не желаю пачкать о тебя свои руки. Для тебя есть палач.
— Сдай город, Гайир-хан! — Данишменд-хаджиб приподнялся на стременах, приложил ко рту ладони. — Себя ты давно обрек на гибель. Не губи людей.
Великий хан дарует жизнь тем, кто покоряется.
Гайир-хан натянул лук. Звонко пропела стрела. Лошадь под Данишменд-хаджибом прянула в сторону и свалилась на бок, забила по земле ногами. Хаджиб лег за нее. Воины на стене засмеялись.
— Видишь, я мог бы убить тебя! — крикнул Гайир-хан. — Но иди к своему грязному хану. Без тебя некому будет почесывать ему пятки.
Пригибаясь, оглядываясь, хаджиб побежал. Воины на стене свистели, топали, били ладонями по голенищам сапог.
На другой день в стане врагов началось непонятное вначале движение.
Стан расползался в разные стороны. Ржали кони, кричали верблюды, скрипели телеги, звенели оружием всадники. И все это двигалось, обтекая город со всех сторон.
— Слава аллаху, они уходят! — сказал Караджи-хан.
Весть об этом сразу же облетела Отрар. Горожане лезли на стены, грозили кулаками вслед уходящим. Но радость была преждевременной. Много воинов хана осталось, и они сразу же приступили к осаде. Подтянули к стенам камнеметы, защитив их земляными насыпями. Глыбы камня загрохотали, ударяясь о стену, сшибая зубцы. Следом летели зажигательные стрелы.
Вспыхивали крыши домов, вздымался густо-черный дым. В нем задыхались воины. Чихая, кашляя, сбивали огонь войлоками, засыпали песком. Гайир-хан в прожженном чекмене, с черным от копоти лицом носился по всему городу, подбадривая воинов, успокаивал жителей.
— Держитесь, правоверные, скоро придет с великим войском шах.
Следом за ним таскался Караджи-хан. Его душа стала прибежищем уныния и печали.
— Мы пропали. Не придет шах. Что будет с моей бедной дочерью? Тебе надо было бы поговорить с Данишменд-хаджибом.
— О чем? — Гайир-хан начинал злиться.
Караджи-хан благоразумно умолкал.
Монголы вцепились в город мертвой хваткой. Ни днем, ни ночью не умолкал грохот камней, раздалбливающих стены. От этого грохота, от дыма и пыли негде было укрыться. И невозможно было помешать врагам… Гайир-хан с тысячью храбрецов решил сделать вылазку. Со звоном и ржавым визгом распахнулись городские ворота. Гулко прогрохотали копыта коней под сводом надвратной башни. Подняв над головой кривую саблю, Гайир-хан бросился к камнеметам. Рубанул по голове монгола в косматой лисьей шапке. Воины секли убегающих, спрыгивали с коней, ломали камнеметы. Но от стана врагов уже мчались всадники, грозным рыком раскатывался их боевой клич.
Гайир-хан поскакал навстречу, увлекая своих воинов. Сшиблись.
Всхрапывали кони, взблескивали мечи и сабли, сверкали смертной ненавистью глаза. Гайир-хан вертелся в седле, как обезумелый, рубил, отбивал удары.
Монголов становилось все больше. Воины Гайир-хана начали откатываться к воротам. Смешавшись с врагами, втянулись в город. Упала железная решетка, отсекая монголов, захлопнулись ворота. Врагов, проникших в город, стаскивали с коней, рубили саблями, топорами, резали ножами — ни одного не оставили в живых.
В этой вылазке Гайир-хан потерял около пяти сотен воинов. Враги стали осторожнее. Теперь они днем и ночью держали у всех ворот конных.
Проходила неделя за неделей. Надвинулась зима. Снег лег на землю.
Дали манили белизной. А в городе все было черным от дыма и копоти. Враги без передышки долбили стены. Во многих местах стены стали обваливаться.
Гайир-хан приказал заделывать проломы под тучами стрел. Число убитых все увеличивалось. Караджи-хан твердил:
— Не придет шах. Бросил нас. Может быть, нам снестись с неверными?
Если мы сдадим город…
— Мы не сдадим город! — оборвал его Гайир-хан. — Даже думать об этом не смей! Голову сниму!
Караджи-хан испуганно глянул на него, замолчал. И больше уже не таскался следом за Гайир-ханом.
Сдерживать неслабнущий напор врагов становилось все труднее. Во дворец Гайир-хан возвращался поздно ночью, торопливо ел и не раздеваясь падал в постель.
Его разбудили среди ночи:
— Караджи-хан предал нас. Враги в городе.
Он выскочил из дворца. На площади толпились воины. Ворота внутреннего укрепления были закрыты. За ними, в городе, гудели голоса. Гайир-хан поднялся на минарет мечети. Внизу пылали сотни огней. Горели дома. Среди них метались жители, скакали вражеские воины, оттесняя людей от стен укрепления.
— Будь ты проклят, Караджи-хан!
Гайир-хан стиснул зубы. Надо было убить этого морщинистого труса.
Видел же, что трус.
Сбежал вниз, к воинам. Они разожгли посредине площади огонь. Стояли вокруг него, мрачно смотрели себе под ноги.
— Воины, теперь у нас почти нет надежды на спасение. Ваша жизнь принадлежит не мне — аллаху. Кто не хочет умереть вместе со мной, пусть отойдет в сторону. Мы откроем ворота и выпустим…
Никто не тронулся с места, не проронил ни слова. Он сказал еще:
— Клянусь всемогущим, я никого не стану удерживать.
— Мы будем драться, — сказал пожилой воин, одетый в полосатый халат.
— Враг идет, чтобы вытоптать наши поля, вырубить сады. Он будет насиловать наших женщин. Допустив такое, сможем ли смотреть в глаза наших детей?
Воины одобрительно зашумели.
— Спасибо вам, — тихо сказал Гайир-хан. — Враг может убить нас, но не лишить достоинства. Мы умрем, и наши имена будут вечным укором черной совести тех, кто купил свою жизнь предательством.
Сами монголы не стали брать укрепление, бросили на его стены воинов Караджи-хана и горожан. Они лезли по крутым лестницам, зажав в зубах кинжалы. Воины Гайир-хана с яростью обрушивали на них камни, бревна, кирпичи, били стрелами, сбрасывали вниз копьями. Под стеной росла гора трупов. Враги толпились на безопасном расстоянии, подбадривали нападающих глумливыми выкриками. Не помогало это — пускали в ход плети.
На место павших пригоняли толпы новых. Воины Гайир-хана изнемогали от усталости, истекали кровью.
Враги подобрались к воротам. Поставили перед ними пороки, оградив их от стрел и камней досками, войлоками. Через три дня ворота были разбиты. В укрепление ворвались сами монголы. Гайир-хан бился у ворот, потом на ступеньках дворца. Все меньше и меньше оставалось возле него воинов.
Теснимый врагами, он поднялся на дворцовую крышу. Отбивался обломками кирпичей и черепичных плит. Стрелы повалили всех воинов. Он остался один.
Враги перестали метать стрелы, и он догадался, что его хотят взять живым.
Побежал к краю крыши, хотел броситься вниз. Не успел. На шее захлестнулся аркан. Враги навалились, завернули за спину руки… Сволокли вниз, положили поперек седла и повезли в свой стан. Перед большой белой юртой сбросили на землю. В рот, в нос набился песок. Он встал на ноги, чихая и отплевываясь. К нему подошли два молодых монгола в золоченых доспехах и раболепно сгорбленный переводчик-мусульманин.
— С тобой будут говорить Угэдэй и Чагадай, сыновья великого хана, победившие тебя.
