Ян Мо - Песнь молодости
Дао-цзин перевела дух и, к своему удивлению, обнаружила, что каждый раз при встрече с этим молчаливым, но располагающим к себе человеком она становится более жизнерадостной и веселой. Почему с другими ей никогда не удается так разговаривать, как с ним? Дао-цзин смутилась от этой мысли и покраснела, по быстро взяла себя в руки.
— Цзян, извини, — спокойным тихим голосом сказала она, — ты, кажется, хотел мне что-то сказать?
Теперь смутился Цзян Хуа. Решиться? Или не стоит? Как быть? Он густо покраснел и стал торопливо потирать руки над огнем, пытаясь этим скрыть свое волнение. Ему двадцать девять лет. Он никогда еще не любил, за исключением одного раза, еще мальчишкой в школе. Но разве может сравниться его теперешнее чувство с тем, что было тогда! Сколько он сдерживал себя и откладывал решительную минуту объяснения! Больше ждать он не будет. Цзян Хуа поднял голову, осторожно сжал руку Дао-цзин и, сдерживая дрожь, тихо произнес:
— Я хотел спросить тебя… Мы с тобой теперь товарищи, но могут наши отношения быть не только товарищескими…
Дао-цзин не могла оторвать взора от светящегося любовью лица Цзян Хуа. Его глаза, в которых таились и любовь и страдание, сказали ей все. Догадки подтвердились. Радоваться? Печалиться? Быть счастливой? Дао-цзин не могла отдать себе отчета. Сердце стучало, голова пошла кругом, ноги подкосились… Этот сильный и давно уважаемый ею человек будет любимым? Но ведь тот, которого она страстно любила и в течение многих лет часто видела во сне, не Цзян Хуа…
Дао-цзин отбросила в сторону эти мысли. В самом деле: такой несгибаемый коммунист, как Цзян Хуа, достоин самой глубокой ее любви. Почему она должна отвергать человека, который давно любит ее?
Дао-цзин молча посмотрела на Цзян Хуа и с нежностью в голосе ответила:
— Могут, Цзян Хуа. Ты мне очень нравишься…
Цзян Хуа минуту неподвижно Смотрел на нее, потом неожиданно протянул свои сильные руки и обнял Дао-цзин.
Было поздно, но Цзян Хуа не собирался уходить.
— Тебе пора. Скоро час. Приходи завтра.
Лицо Цзян Хуа светилось счастьем. Он опять обнял Дао-цзин и с дрожью в голосе прошептал ей на ухо:
— Почему ты меня гонишь? Я не пойду…
Дао-цзин выскользнула от него и пошла к двери. Поведение Цзянь Хуа ее встревожило, и ей даже стало немного больно.
На улице все было покрыто чистым белым снегом: крыши, земля, деревья. Налетал холодный ветер. Дао-цзин остановилась в безлюдном дворике, ноги увязли в снегу. В эту счастливую минуту ей невольно стало грустно: она не могла забыть Лу Цзя-чуаня. Ей представились его ясные, глубокие глаза, мрачная тюрьма, перебитые ноги… Навернулись слезы.
Дао-цзин одолевали сложные и противоречивые чувства. Она постояла на морозе, думая, что свежий воздух освежит ее. Потом, вспомнив, что Цзян Хуа сидит один в комнате, заторопилась обратно.
— Ты… ты еще не ушел? Тогда… тогда оставайся… — Дао-цзин зарделась и спрятала лицо на его широкой груди.
На рассвете, когда снятся самые счастливые и сладкие сны, в дверь вдруг кто-то постучал тихо, но тревожно. Цзян Хуа и Дао-цзин мгновенно проснулись и соскочили с кровати, вглядываясь в предрассветную мглу.
— Документы есть? Дай сюда, я их проглочу! — в волнении прошептала Дао-цзин и перевернула подушку в поисках бумаг.
— Спокойно! — сказал Цзян Хуа. Подкравшись к окну, он украдкой выглянул наружу.
Раздался повторный стук, и вслед за ним до них донесся слабый женский голос:
— Линь, открой! Это я, Сяо-янь…
Цзян Хуа отскочил от окна и стал торопливо одеваться. Дао-цзин, накинув на себя одежду, побежала открывать дверь. На пороге появилась возбужденная Сяо-янь, без очков, с растрепанными волосами. Увидев в комнате Дао-цзин мужчину, она невольно отступила, но потом, даже не поздоровавшись с Цзян Хуа, подбежала к Дао-цзин, обняла ее и расплакалась.
— Сяо-янь, успокойся. Что случилось? — ласково спросила Дао-цзин, как будто между ними ничего не произошло.
Но Сяо-янь рыдала у нее на груди.
Дао-цзин молча стала гладить подругу по плечам.
— Линь, я виновата перед тобой! Я… — Сяо-янь говорила с трудом. — Чжэн… Чжэн Цзюнь-цай — предатель! Лакей! Я, я только сейчас узнала об этом!
Ван Сяо-янь вновь залилась горькими слезами. Для нее это был тяжелый и неожиданный удар. Постепенно она успокоилась и смогла рассказать о случившемся.
Дай Юй в разговорах с нею называл себя секретарем Бэйпинского горкома партии. Ван Сяо-янь любила и уважала его, поэтому последние три месяца, когда она порвала отношения с Дао-цзин, она верила его клевете и составила о своей подруге совершенно ложное мнение. Но вместе с тем у нее постепенно крепли подозрения в отношении самого Дай Юя. В его словах и поступках было все больше и больше противоречий. Иногда он вел себя так, будто действовал по принуждению. Запах вина и пудры он пытался объяснить, ссылаясь на маскировку. Многочисленные подозрения в отношении личной жизни Дай Юя Ван Сяо-янь перенесла и на его политическое поведение. А секретарь ли горкома он вообще? На самом ли деле она, Ван Сяо-янь, член партии? Могут ли быть настоящими людьми Ван Чжун и ему подобные, если они занимаются травлей честных студентов? А случай с Линь Дао-цзин? Она стала наблюдать за ним.
Решив выяснить до конца, что же представляет из себя Дай Юй, Сяо-янь стала действовать энергично. Прежде всего нужно было выяснить, где он живет, кто его родные и друзья. Узнать это от Ван Чжуна не представлялось возможным. Любовь — ее первая, всепоглощающая любовь, ее грезы — твердила ей, что она не может расстаться с любимым, что все ее подозрения — это выдумка, проявление ограниченности и ревности, а Дай Юй, как говорит об этом он сам, хороший, честный товарищ, целиком посвятивший себя делу партии. Как бы она была счастлива, если бы это было так! Но действительность оказалась горькой. Прекрасные мечты, построенные на одной беззаветной преданности, рассеялись как мираж.
Однажды она осторожно последовала за Дай Юем по пятам. В одном из глухих переулков он постучал в ворота, покрытые ярким красным лаком. На стук вышла худая женщина средних лет в роскошной шубе. Дай Юй подал ей руку, но женщина оттолкнула ее, залепила ему пощечину и закричала: «Входи и жди меня!» После этого она скрылась, а Дай Юй вошел в ворота, словно нищий.
Сяо-янь была потрясена до глубины души. Кто эта женщина? Жена? Любовница? Но ведь он постоянно говорит ей, Сяо-янь, о своей любви и уважении, и в его глазах можно прочесть искреннее чувство?!
Сяо-янь несколько дней не могла смотреть на Дай Юя, а тот с надрывом в голосе лил перед нею слезы. На вопрос, кто та женщина, он отвечал, что это только товарищ по работе, что ей нужно маскироваться, чтобы ввести в заблуждение врагов. После этого случая Сяо-янь с болью в сердце руководствовалась его «указаниями», продолжая обманывать молодых студентов.
На общем собрании, вчера, когда У Юй-пин во всеуслышание зачитал расписку Ван Чжуна, Сяо-янь все стало ясно. Она не могла найти себе места. А ночью, вот этой, только что истекшей ночью, к ней пришел пьяный Дай Юй. Он выдавил из себя что-то несвязное и повалился на ее кровать как подкошенный. Сяо-янь вывернула его карманы и обнаружила письмо, странное удостоверение с непонятными условными знаками и какой-то список. Сяо-янь глянула на письмо, и ее поразило словно молнией.
Это было письмо Ху Мэн-аня. Он отвечал на вопросы Дай Юя и повелевал ему спокойно работать в университете, внимательно прислушиваться к голосу начальства и быть готовым к действиям. Перевод его в Наньчан не может состояться из-за структуры их организации. Все стало ясным! А в списке — фамилии коммунистов или активистов, подлежащих аресту. Удостоверение, разумеется, говорило о принадлежности Дай Юя к охранке! Оказывается, этот подонок давно добровольно стал предателем! Сяо-янь, как безумная, стала колотить Дай Юя до тех пор, пока не отбила себе все руки. Но тот так и не очнулся. Сяо-янь схватила бумаги и выскочила во двор.
Сяо-янь долго стояла на морозе. Часов около трех ночи из дома вывалился Дай Юй. Он нетвердой рукой схватил окоченевшую Сяо-янь и втащил ее обратно в комнату. Потом упал на колени и ударился в слезы, распинаясь в том, что виноват перед ней и партией. Он бичевал себя за слабость и утрату совести, каялся в совершенных преступлениях. Но Сяо-янь неподвижно лежала на кровати с остановившимся сердцем, пропуская мимо ушей его дьявольские речи. Ей казалось, что наступил конец света. Однако Дай Юй не собирался оставить ее. Он со слезами на глазах клялся в любви, и это еще сохраняло за ним какой-то человеческий облик. В его грязной душонке было маленькое светлое место… след благотворного влияния Сяо-янь.
Выслушав все объяснения, Сяо-янь по-прежнему осталась безучастной. Она машинально ходила по комнате, не замечая Дай Юя, который тоже ходил следом за ней, словно сумасшедший, распространяя вокруг себя винный перегар. Он говорил, что минутная слабость причинила ему непоправимый вред, что он обманул ожидания партии, что опытный враг воспользовался этим и шаг за шагом привел его на преступный путь, откуда нет возврата и спасения, что он не «по своей вине» ставил под удар товарищей. А женщина, которую видела Сяо-янь, — агент охранки. Она прибрала его к рукам, требует выполнения заданий и удовлетворения своей похоти. Ему ничего не остается делать, как беспрекословно подчиняться ее приказам, иначе — смерть. Когда он полюбил Сяо-янь, то попытался вырваться из этого преступного круга, зажить с ней «свободной» жизнью. После долгих колебаний и сомнений он решил написать Ху Мэн-аню и попросить перевода в другое место. Дай Юй клялся, что хотел жениться на Сяо-янь, как только избавился бы от этой женщины. Он любит ее, будет хорошим мужем и никогда не покинет. Сяо-янь ничего не хотела слышать. Она с болью думала: между ней и этим негодяем все кончено. Облокотившись на стол, Сяо-янь притворилась уснувшей. Дай Юй ушел пошатываясь, а Сяо-янь тут же побежала к Дао-цзин.
