Энн Райс - Иисус: Возвращение из Египта
Обзор книги Энн Райс - Иисус: Возвращение из Египта
Энн Райс
Иисус: Возвращение из Египта
Кристоферу
Когда вышел Израиль из Египта, дом Иакова — из народа иноплеменного,
Иуда сделался святынею Его, Израиль — владением Его.
Море увидело и побежало; Иордан обратился назад.
Горы прыгали, как овны, и холмы, как агнцы.
Что с тобою, море, что ты побежало, и с тобою, Иордан, что ты обратился назад?
Что вы прыгаете, горы, как овны, и вы, холмы, как агнцы?
Пред лицем Господа трепещи, земля, пред лицем Бога Иаковлева,
превращающего скалу в озеро воды и камень в источник вод.
Псалом 1131
Мне было семь лет. Много ли знаешь, когда тебе семь? Всю жизнь — по крайней мере, так мне казалось — мы жили в Александрии, на улице Плотников, вместе с другими галилеянами и рано или поздно собирались вернуться на родину.
День клонился к вечеру. Мы играли, его ватага против моей, и когда он, здоровяк и вечный задира, в очередной раз налетел на меня и сбил с ног, я вдруг почувствовал исходящую откуда-то изнутри силу и крикнул:
— Ты никогда не дойдешь туда, куда идешь!
Он побелел и упал на песчаную землю, все столпились вокруг. Жарко светило солнце. Я смотрел на его обмякшее тело и тяжело дышал.
Вдруг все попятились. Улица примолкла, только издалека доносился стук молотков. Не помню, чтобы здесь когда-нибудь было так тихо.
— Он умер! — сказал Маленький Иосий.
И по толпе покатилось:
— Умер, умер, умер…
Я знал, что это правда. Мой противник безвольной кучкой лежал на пыльной дороге. Внутри меня сделалось пусто. Извергнувшаяся сила забрала с собой все и исчезла.
Тут выскочила его мать, и ее крик заметался между домами, переходя в вой. К нам отовсюду побежали женщины.
Мама подхватила меня на руки и бегом понесла с улицы прочь, во двор и дальше, в полумрак нашего дома, где уже столпились мои двоюродные братья и сестры. Иаков, мой старший брат, плотно задернул за нами занавеску и, повернувшись спиной к свету, сказал:
— Это Иисус. Он убил его.
Ему было страшно.
— Не смей так говорить! — воскликнула мама. Она прижала меня к себе так крепко, что я едва дышал.
От шума проснулся Большой Иосиф.
Вообще-то Большой Иосиф считается моим отцом, потому что он женился на маме, но я никогда не называю его папой. Меня приучили называть его по имени, не знаю почему.
Он спал на циновке. В тот день мы работали в доме Филона, а после обеда, когда стало совсем жарко, Иосиф и остальные мужчины прилегли отдохнуть. Он приподнялся на локте и спросил:
— Что там за шум снаружи? Что случилось?
Он смотрел на Иакова, своего сына от первой жены, которая умерла до того, как Большой Иосиф женился на маме.
— Иисус убил Елеазара, — повторил Иаков. — Он проклял его, и тот упал замертво.
Судя по крикам, на улице собиралось все больше людей. Сонный Иосиф смерил меня непонимающим взглядом, потом не торопясь поднялся и пригладил ладонями свои густые курчавые волосы.
В дверь по одному прошмыгивали младшие и собирались вокруг нас.
Маму била дрожь.
— Мой сын не мог этого сделать, — проговорила она. — Он никогда бы так не поступил.
— Я сам видел, — возразил Иаков. — И еще я видел, как он слепил из глины воробьев в день отдохновения. Учитель сказал ему, что в субботу этого делать нельзя, а Иисус посмотрел на них, и они ожили. А потом улетели. Ты же сама видела. Он убил Елеазара, мама, я не вру.
В сумраке комнаты лица братьев и сестер казались белыми пятнами. Маленький Иосий, Иуда, Маленький Симеон и Саломея — все внимательно следили за происходящим, боясь, что в любой момент их могут прогнать. С Саломеей мы были одногодки и очень дружили. Я относился к ней как к родной сестре.
Потом пришел мамин брат Клеопа, из взрослых он больше других любил поговорить. Он был отцом собравшихся в доме двоюродных братьев и сестер, за исключением Большого Силы, который как раз входил в комнату. Сила был даже старше Иакова. Вслед за ним появился и его брат Левий. Они оба тоже хотели знать, что происходит.
— Иосиф, там все собрались, — сказал Клеопа. — Йонатан бар Заккай и его братья говорят, что Иисус убил их мальчика. Они завидуют нам, потому что мы получили работу в доме Филона и еще одну работу перед этим, они завидуют, что мы получаем все больше и больше заказов, им кажется, что они бы выполнили их лучше нас…
— Так мальчик мертв? — спросил Иосиф. — Или он жив?
Саломея подскочила ко мне и шепнула:
— Оживи его поскорей, Иисус, ты ведь оживил птичек!
Маленький Симеон засмеялся. Не думаю, что он понимал, о чем идет речь. Маленький Иуда догадывался, по ничего не говорил.
— Хватит, — сказал Иаков, вечно командующий нами, младшими детьми. — Саломея, веди себя тихо.
Я прислушался: с улицы доносились сердитые крики и еще какие-то звуки. Это камни ударялись о стены нашего дома. Мама тихо заплакала.
— Да как они смеют! — крикнул дядя Клеопа и выбежал из дома. Иосиф последовал за ним.
Я вывернулся из маминых рук и, прежде чем она успела поймать меня, юркнул вслед за дядей и Иосифом, прямо в толпу соседей, которые ожесточенно жестикулировали, кричали, махали кулаками. Я помчался так быстро, что они даже не заметили меня. Я как рыба нырял в громкоголосые скопления людей и выныривал, пока не оказался возле дома Елеазара.
В доме все женщины стояли спиной к двери, поэтому никто не видел, как я прокрался внутрь.
В комнате, где он лежал, было темно. Его мать склонилась на плечо сестры и тихо всхлипывала. Горела всего одна лампа, очень слабая.
Бледный Елеазар с вытянутыми вдоль тела руками покоился на циновке. На нем была та же туника, в которой он играл на улице, и ноги были грязными. Он был мертв. Между приоткрытых губ белели зубы. Вошел врач-грек — на самом деле он был евреем — и склонился над Елеазаром. Осмотрев тело, он покачал головой. Потом увидел меня и приказал:
— Вон отсюда.
Мать Елеазара обернулась и вновь заголосила. Я склонился над умершим.
— Просыпайся, Елеазар, — шепнул я. — Просыпайся.
Я протянул руку и положил ладонь ему на лоб. Из меня полилась сила. Голова закружилась так сильно, что я закрыл глаза, но услышал, как он сделал вдох.
Его мать все кричала и кричала, так что заболели уши. Ее сестра кричала. Все женщины в доме кричали.
От накатившей слабости я осел на пол. Врач-грек пристально смотрел на меня сверху вниз. Я очень плохо себя чувствовал. В темную комнату набивались все новые люди.
Елеазар очнулся и, не успел еще никто ничего понять, бросился на меня с кулаками, изо всех сил молотя по голове, по бокам, пиная снова и снова.
— Сын Давида, сын Давида! — дразнил он. — Сын Давида, сын Давида! — и бил в лицо и под ребра, пока наконец его отец не подхватил драчуна на руки.
Мне было так больно, что я не мог дышать.
— Сын Давида! — верещал Елеазар.
Кто-то поднял меня и вынес из дома на улицу. От боли я все не мог как следует вдохнуть. Мне казалось, что кричит вся улица, еще громче, чем раньше: кто-то вопил, что сюда идет учитель, дядя Клеопа ругался по-гречески на Йонатана, отца Елеазара, Йонатан орал в ответ, а Елеазар все не умолкал:
— Сын Давида, сын Давида!
Оказалось, меня нес Иосиф. Он старался побыстрее вернуться домой, но толпа не пускала его. Клеопа толкнул отца Елеазара, тот попытался ударить Клеопу, но другие мужчины схватили его за руки. Крики Елеазара доносились уже откуда-то издалека.
Наконец раздался голос учителя:
— Этот мальчик явно не умер. Успокойся же, Елеазар. Кому в голову могло прийти, что этот крикун мертв? Елеазар, замолчи! Разве можно спутать его с мертвецом?
— Он оживил его, вот что он сделал, — объяснил ему кто-то из родни Елеазара.
Мы вошли в наш двор, и вся толпа двинулась за нами. Мой дядя и родня Елеазара по-прежнему ругались, а учитель призывал всех к порядку.
Вскоре к нам присоединились еще два моих дяди: Алфей и Симон, братья Иосифа. Они подняли руки, успокаивая толпу. Их рты были плотно сжаты, глаза широко раскрыты.
Мои тети, Саломея, Есфирь и Мария, тоже были здесь, а вокруг них прыгали и бегали их дети, как будто на празднике. Только старшие из мальчиков, Сила, Левий и Иаков, молча стояли вместе с мужчинами.
А потом я ничего не видел, потому что оказался на руках у мамы, и она унесла меня в дом. Там царил сумрак. Тетя Есфирь и тетя Саломея пошли с нами. В стену ударилось еще несколько камней. Я услышал, как учитель возвысил голос, говоря что-то по-гречески.
— У тебя на лице кровь, — прошептала мама. — Прямо на глазу, много крови. Тебе разбили лицо! — Она плакала. — Что они сделали с тобой! — причитала она на арамейском, нашем родном языке. Обычно мы нечасто говорили на нем.
— Мне не больно, — возразил я, имея в виду, что это не важно.
