Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Голос Лоры звенел от застарелой боли. Эрмин приложила палец к ее губам.
— Т-с-с! Побереги себя. Впереди зима, и у нас будет время об этом поговорить.
— Но ведь они католики, — продолжала ее мать. — Разве не сказал Иисус, когда народ собирался побить камнями грешницу: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Надо думать, Шардены считали себя безгрешными, безупречными…
Раздался стук в дверь. Лора собралась с силами, приготовившись защищать свое дитя. Вошли Жозеф, Элизабет, Арман, Эдмон, Шарлотта и Ханс и встали вокруг постели.
— Дорогие друзья, — начала молодая женщина, — я позвала вас, чтобы прояснить происшествие, которое многим показалось странным, а у иных вызвало тревогу. Все началось с письма моей невестки Мари Шарден. Эта женщина ненавидит меня за то, что я, иностранка, иммигрантка, по ее мнению, испортила жизнь ее брату Жослину. Эрмин прочла в этом письме вещи, которые глубоко ее оскорбили. Она рассердилась на меня и убежала. Я лгала ей, стараясь удержать от общения с этими злыми, скорыми на расправу людьми. Я хотела оправдаться перед своей любимой девочкой и поднялась вслед за ней к плотине. Предполагаю, что очевидцы, с которыми нас разделяла высота в двести тридцать футов, могли подумать, будто мы поссорились, но это не так. Порвался ремешок сандалии, и она стала спадать с ноги. У меня же часто случаются головокружения. Я оступилась и была так близко к обрыву, что потеряла над собой контроль. Охваченная паникой, я крикнула, что сейчас упаду. Эрмин попыталась меня удержать, успокоить, но я вырвалась и потеряла равновесие. Естественно, моя дочь решила, что она во всем виновата, но это не так. Мы обе были в состоянии шока, это случается с такими эмоциональными женщинами, как мы. Поэтому забудьте о том, что говорила Эрмин по дороге домой. Девочка была так напугана, что сама не знала, что говорит. Теперь я вне опасности, и я воспользуюсь этим принудительным отдыхом, чтобы принимать гостей, вязать, вышивать, читать…
— Дорогая Лора, трудновато вязать или вышивать одной рукой, — с улыбкой заметила Элизабет.
Мирей рассмеялась, но ее веселость была наигранной. Жозеф потирал подбородок. Он не поверил ни единому слову из рассказа Лоры.
— Хорошо, что я быстро нашел веревку! — вмешался в разговор Арман. — Я видел, как вы падали, мадам Лора, и Эрмин не успела бы вас удержать, это точно!
Сама девушка все это время стояла, опустив голову, и машинальным движением разглаживала складки на юбке. Ей хотелось опровергнуть слова матери, еще раз перед всеми признаться в содеянном.
«Я должна уважать волю матери, — урезонила она себя. — Эта история шита белыми нитками, но, если они готовы удовлетвориться ею, уже хорошо. И все-таки мама упомянула об этом ужасном письме… Это придает вес ее словам. Ни Маруа, ни Ханс не станут докапываться до правды».
Ханс вздохнул с облегчением, и так громко, что все в комнате его услышали. Таким образом пианист выразил свою готовность принять версию Лоры.
— Я верил, что наша дорогая Эрмин не могла поступить плохо или жестоко, — тихо сказал он.
— Конечно, нет, — подхватила Элизабет. — Дети, поцелуйте Лору, и мы уйдем. Ей нужен покой.
Маленький Эдмон вынул из кармана засохшую ромашку и протянул ее молодой женщине.
— Это для вас, мадам, мой подарок.
— Спасибо, мой хороший. Твою ромашку я положу в книгу вместо закладки.
Эрмин подвела к кровати матери Шарлотту. Девочка легонько прикоснулась губами к щеке Лоры.
— Вы так приятно пахнете рисовой пудрой, — сказала она. — Совсем как Бетти. Мне нравится этот запах.
— Я подарю тебе коробочку пудры, — отозвалась Лора. — Ты сможешь припудривать свою куклу.
Жозеф вышел из комнаты, следом за ним поспешил Селестен. Садовник в знак прощания приподнял свой картуз и быстро спустился по лестнице, словно опасаясь услышать комментарии гостя.
«Наивные, попались на удочку! Если бы я захотел, то припер бы Эрмин к стенке и заставил рассказать, как все было. Но мне это ни к чему…»
Он остановился на крыльце, под навесом, и раскурил трубку. Сейчас его единственной заботой стало сохранение своего брака. Ради того, чтобы вернуть любовь Бетти, он делал все так, как она хотела: смирился с присутствием в доме Шарлотты, стал мягче относиться к шалостям своих сыновей.
«Эрмин скоро выйдет за Цале, и я перестану быть ее опекуном. Хватит с меня этих дам Шарден…»
Элизабет подошла к мужу и, просунув пальчик за воротник сорочки, погладила его по шее.
— Идем домой, Жо. Я еле стою на ногах. Мне и так нездоровится, а тут еще эта ужасная история…
Рабочий испуганно посмотрел на жену.
— Ты не больна, Бетти?
— Нет, но в этом месяце у меня задержка, — прошептала она. — Большая задержка. И утром меня тошнило.
Жозеф обнял супругу.
— Ты хочешь сказать…
— Конечно, старый дурачок! — откликнулась Элизабет и потерлась своей гладкой щекой о его загорелую щетинистую щеку. — Я не рожаю по ребенку в год, как другие женщины в этой стране, но стараюсь, как могу.
— Идем скорее, моя Бетти! — пробормотал Жозеф.
В глазах рабочего стояли слезы.
И только Ханс задержался с отъездом. Эрмин нашла его в гостиной. Вечера стали прохладнее. Селестен растопил красивую голландскую переносную печку.
— Мама уснула, — сказала девушка. — Останьтесь и поужинайте со мной.
Музыкант посмотрел на нее, и в этом взгляде девушка прочла смутное недоверие. Она подошла, взяла его руки в свои.
— Я навсегда запомню ваш мужественный поступок, Ханс. Вы настоящий герой. А я… Я так испугалась…
Она вспомнила ужасное ощущение страха и полной неспособности шевельнуться, вспомнила, как по ногам побежала моча. Девушка до сих пор стыдилась того, что организм отреагировал на стресс подобным образом.
— Моя дорогая Эрмин, — ласково сказал Ханс, — нужно постараться забыть о событиях сегодняшнего дня. Я сожалею о случившемся. Я с такой радостью отправился бы в путешествие с вами и вашей матушкой! И как быть с прослушиванием в Квебеке? Возможно, мы отправимся туда через несколько дней?
Эрмин покачала головой и прижалась к нему. Он погладил ее по спине, нашел губами ее губы. Она приняла этот поцелуй, но ни тело ее, ни сердце не ответили. Девушка испытывала по отношению к Хансу искреннюю признательность за его поступок и уже давно решила, что станет его женой, поэтому сочла уместным разыграть маленькую комедию. Ханс еще не оправился от шока, эмоции били через край, потому в этот раз его поцелуи и ласки были более настойчивы и смелы, чем обычно, когда они, как было принято говорить в те времена, флиртовали. Эрмин притворилась, что испытывает столь же сильное влечение и так же сильно возбуждена.
— Мой милый маленький соловей, — шепнул ей на ухо Ханс, — как мне не терпится стать вашим супругом!
Эти слова эхом отдались в сознании девушки. Она мгновенно поняла, что они означают. Она отстранилась от музыканта под предлогом, что нужно задвинуть шторы.
«Не знаю, смогу ли я пойти до конца и выполнить данное Хансу обещание. В его объятиях я ничего не чувствую».
Она подумала о матери. О проституции девушка знала мало, но понимала, что это сексуальные отношения двух людей, которые не испытывают чувств друг к другу.
«Разве с этим можно примириться? — удивлялась она. — Но маме пришлось, потому что тот человек посадил ее под замок и бил. Но, когда я окажусь в постели Ханса, мне придется отдать ему мое тело, позволить делать с собой все, что он захочет…»
Эрмин с трудом сдерживала слезы. Она вспомнила о сладостных ощущениях, пережитых рядом с Тошаном.
«Как только его руки коснулись меня, я оказалась в раю. Внизу живота стало тепло, я вся горела, а когда он меня поцеловал, чуть не потеряла сознание. Я могла бы целоваться с ним часами. Мне показалось, что мы становимся единым целым, вместе исполняем священный ритуал — ритуал истинной любви…»
Ханс видел, как девушка содрогнулась всем телом и разрыдалась.
«Тошан мертв, и мне никогда не быть счастливой. Ни один мужчина не даст мне того, что он подарил за несколько секунд», — говорила она себе.
— Эрмин, что с вами? — с тревогой спросил пианист.
Он попытался ее обнять, но девушка довольно резко оттолкнула его руки.
— Думаю, всему виной нервы, дорогой мой Ханс. Возвращайтесь в Роберваль, а я пойлу спать. Мирей принесет мне бульон.
— Конечно, я понимаю, — вздохнул он. — Тогда до завтра!
Эрмин слушала, как удаляется шум мотора. Когда стало тихо, она подошла к печке, открыла дверцу и бросила в огонь письмо Мари Шарден. Она смотрела, как листок бумаги рассыпается пеплом. Жар огня напомнил ей, какую ужасную смерть принял Тошан.
— Его прекрасное лицо сожрало пламя, его черные волосы, его белые красивые зубы… И губы, такие нежные… Огонь стер его с лица земли, единственного, кого я так ждала, кого я люблю больше всего на свете…
