Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Изумленная, окаменевшая от отвращения Эрмин не ответила.
— Этот человек по-своему влюбился в меня. Он неусыпно за мной следил и пользовался как игрушкой. Но это не мешало ему приводить ко мне в комнату клиентов. Однажды вечером вошел Жослин — оробевший, не знающий, куда девать глаза от стыда. Не торопись осуждать его. Многие мужчины прибегают к услугам падших женщин. Он, в отличие от остальных, показался мне милым и внимательным. Он не прикоснулся ко мне. Я подумала, что он не такой, как все. Я плакала в его объятиях, рассказала свою историю, поведала о том, как стыжусь того, что опозорена навеки, — я, которая всегда мечтала о семье и уютном доме…
Лора дрожала. Солнце клонилось к закату, и на плотину легла густая тень.
— Эрмин, Жослин сразу полюбил меня. Пообещал, что спасет и увезет далеко-далеко. Сказал, что у него есть сбережения и нам хватит денег, чтобы уехать из Труа-Ривьер. Теперь ты понимаешь? Из-за меня семья от него отказалась, из-за меня он бросил свою работу и стал траппером. Неделю он ходил ко мне как клиент и платил за ночь, но никогда ничего от меня не требовал. Он приносил мармелад и карамельки. Мы подготовили план бегства. Для этого мне понадобилась особая одежда, Жослину удалось ее достать. В один благословенный вечер он забрал меня из дома палача, державшего меня в своей власти. Они с твоим отцом подрались. Но никто не мог бы побороть Жослина, он превратился в настоящий ураган. Прошло немного времени, и мы поженились. Ты родилась через год после венчания. Как мы гордились тобой, как были счастливы! Ты дочь честного человека, плод нашей искренней любви, в этом я могу тебе поклясться!
Теперь пришел черед Эрмин задрожать. Рассказ Лоры поколебал ее решимость вечно ненавидеть и презирать мать.
— Но ты ведь не была привязана? — не удержалась она от вопроса. — Ты могла найти приют в монастыре, и монахини защитили бы тебя, разве нет? Ты могла покончить с собой, чтобы избежать бесчестья! Я бы предпочла умереть…
— Но я не хотела умирать, Эрмин! Наоборот, я боялась, что меня убьют, если я попытаюсь сбежать. Посмотри!
Лора высоко, почти до плеч, подняла платье и атласную комбинацию, повернувшись к дочери спиной. Розовые шрамы виднелись на ее спине и бедрах.
— Однажды утром я взбунтовалась, — сказала она. — Тот человек жестоко отхлестал меня ремнем. Я никогда не осмелюсь рассказать тебе, через что мне пришлось пройти.
Подол платья упал, к величайшему облегчению Эрмин. Снизу донеслись отголоски криков. У основания желоба, по которому сплавляли бревна, стояли Арман с Жозефом и делали им знаки руками.
— Моя дорогая девочка, вернемся домой, — взмолилась Лора. — Я не хочу давать им повод для разговоров. Маруа наверняка ломают голову над вопросом, что мы здесь делаем. Мы все обсудим дома, и ты примешь решение, как тогда, в отеле, год назад. Господи, все сначала! Но теперь ты знаешь правду, и даже если не сумеешь меня простить, у меня стало легче на душе. Я с ума сходила от страха, ожидая, когда же Шардены расскажут тебе свою версию истории. Они видели во мне презреннейшее из земных существ, грешницу вроде тех, кого в древние времена побивали камнями. Твой отец без колебаний пожертвовал своей репутацией и своей честью во имя любви, вырвал меня из когтей чудовища, укравшего у меня невинность. Теперь ты можешь себе представить, как я обожала Жослина? Он спас меня. Мы любили друг друга, верь мне.
Она замолчала, увидев, что Эрмин снова плачет. Девушка не находила в себе сил поверить матери. Она боялась, что это ловушка, самая изощренная ложь.
— Дорогая, подари мне последний вечер тет-а-тет, — попросила Лора. — Завтра я уеду, вернусь в Монреаль, а дом оставлю тебе. Я тебе отвратительна, я это чувствую. Но ты должна знать еще кое-что: человек, которого твой отец случайно убил, и был моим мучителем. Мы рискнули вернуться в Труа-Ривьер, где судьба сыграла с нами плохую шутку. Хватило минуты, одной встречи в переулке, чтобы наша жизнь разлетелась на куски. Жослин меня боготворил. Но это не облегчало его страданий: он был очень набожен, что не мешало ему быть и очень ревнивым. Я превратила его существование в хаос. Ты представляешь себе, каких жертв ему стоило жениться на мне, зная, что до него меня оскверняли другие мужчины? Когда мы принесли наши клятвы в пустыни Святого Антония на озере Лак — Бушетт, я поклялась уважать его и никогда больше не предавать. Но он пропал, я потеряла память и стала клятвопреступницей, выйдя замуж за Фрэнка Шарлебуа…
— В пустыни Святого Антония на озере Лак-Бушетт? — повторила Эрмин.
— Да. Это чудесное место, где я испытала невероятную благость. Один священник нашел грот, похожий на грот во французской деревушке, где Дева Мария явилась тринадцатилетней пастушке по имени Бернадетт Субиру. Так вот, рядом с гротом построили часовню, уменьшенную копию французской базилики. Там, как и в Лурде, происходили чудеса. Мы с Жослином долго молились после того, как священник благословил наш союз. И Господь подарил нам прекраснейший из подарков — тебя. Если захочешь, мы можем побывать там вместе, это стало бы нашим паломничеством.
— Мы никуда не отправимся вместе, с этим покончено, — отрезала Эрмин, скрещивая руки на груди и силясь сдержать слезы. — Ты причинила мне слишком много горя.
В эту минуту она была похожа на маленькую девочку, ранимую и несчастную. Лора не смогла сдержать свой порыв: она сделала шаг вперед, стремясь утешить свое дитя.
— Дорогая, ну что от этого меняется? Я люблю тебя! Я не могла рассказать тебе весь этот ужас в первый же вечер! Я решила для себя: «Позже, когда она станет женщиной, или никогда!» Любовь Жослина смыла с меня грех, твое рождение очистило меня.
Лора попыталась обнять девушку, но та с ожесточением оттолкнула ее руки.
— Нет! Не прикасайся ко мне! Я тебе не верю, ты можешь рассказать бог знает что, и некому уличить тебя во лжи! Я проклята, проклята! Мой отец — убийца и развратник, моя мать — проститутка. И мне снова и снова приходится тебя прощать. С меня хватит!
Лора стала трясти дочь за плечи с криками:
— Это неправда! Не говори так!
Разозленная, на грани истерики, Эрмин вырвалась из рук матери и изо всех сил оттолкнула ее от себя. Лора пошатнулась и взмахнула руками, силясь восстановить равновесие. Сандалия соскочила с ее ноги, голой ступней она встала на острый камешек и сделала еще шаг назад… Все случилось очень быстро. В следующее мгновение Лора сорвалась с обрыва.
Эрмин успела заметить на лице матери выражение крайнего удивления. Ей никогда не забыть, как изогнулось тело Лоры, прежде чем сорваться с ужасающей высоты.
— Мама! Мама! Нет! — закричала девушка.
Еще недавно она желала никогда больше не видеть Лору, осыпала мать оскорблениями, и вот теперь была поражена чудовищностью случившегося. В отчаянии она пробормотала:
— Мама, прости, это я виновата! Я тебя убила!
Она закричала, не желая верить. Ноги ее, казалось, вросли в землю, тело парализовало. Меж бедер потекла струйка мочи.
В тот момент, когда больше всего Эрмин хотелось умереть на месте, она услышала крик, очень слабый, поднимавшийся из пропасти. Тотчас же послышались приближающиеся голоса. Эрмин повернула голову и увидела Ханса и Жозефа. Оба со всей возможной быстротой поднимались по склону вдоль желоба. Через несколько минут они уже стояли с ней рядом.
— Мама упала! — истерически крикнула Эрмин. — Я ее убила!
На этот раз Эрмин услышала голос, взывающий о помощи, перекрываемый гулом водопада. Побледнев, Ханс подбежал к обрыву и упал на колени.
— Я ее вижу! — воскликнул он. — Она жива! Лора, держитесь, я спускаюсь!
Жозеф схватил девушку за запястье и посмотрел ей в глаза.
— Я наблюдал за вами. Вы дрались! Ты толкнула мать вниз и рукой не шевельнула, чтобы ее удержать. Ты с ума сошла?
— Я не могла пошевелиться, Жо! — выдавила Эрмин.
Рабочий сжал ее руку и подтащил к поросшему желтой травой каменистому обрыву. Они наклонились и увидели Лору. Она находилась дюжиной футов ниже, на узком каменном уступе. Лоб молодой женщины был в крови, рукой она держалась за пень кедра, который и спас ей жизнь.
Ханс по откосу полз к ней, цепляясь за острые выступы камней.
— Как вы будете выбираться? — крикнул ему Жозеф. — Лучше было бы прихватить с собой веревку. Если земля поедет у вас под ногами, вы сорветесь оба! Слава Богу, что поток не так силен, как раньше. А то бы вас унесло, как соломинку!
— Когда я подберусь к Лоре, протяните мне ветку или еще что-нибудь, — ответил Ханс.
Эрмин не могла ни плакать, ни сказать что-то членораздельное. Но про себя она молилась, и молилась от всей души.
«Спасибо, Господи, за то, что спас маму! Я люблю ее, и я чуть ее не убила! По глупости, в порыве гнева! Я стою не больше, чем тот человек, который ее бил! Спасибо, Господи, что ты ее спас! Я буду любить ее всю свою жизнь, буду уважать и слушаться ее. Что бы она ни совершила в прошлом, это моя мать, моя любимая мамочка…»
