Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
- Прекрати, опомнись! - взмахнул руками Дурной. - Слушай-ка меня. Заутро продолжим путь. В Киеве бродников не очень-то привечали: холостим, дескать, калиты без уёму. Святослав Ольгович возвращает нас в Новгород-Северский для вящей тамошней обережи. Стало быть - через Остерский Городец. А там, слышно, одиночествует твоя Улита. Пока муж празднует в Киеве, ты навестишь княгинюшку.
Род переменился в лице:
- Скачу с вами! Улитин братец Яким найдёт случай свидеться. Его бы прежде найти!
- Об этом пусть моя голова болит, - заявил Дурной. - Эй! - швырнул он сапогом в дверь. - Ещё братину на стол!..
Чуть развиднелось, бродники, остудив похмельные головы житным квасом, вспорхнули в седла и оставили Радосынь за густым пылевым хвостом. Избура-серый конь атамана отставал от Катаноши, так что до Остерского Городца и словом не перемолвились. За первой же переспой в первой корчме Фёдор уточнил:
- Стало быть, княгининого брателку к тебе привесть?
- Не в Киеве ли он? - обеспокоился Род.
- Не в Киеве, - успокоил Дурной. - Иначе ездил бы около своего князя. А я его в окружении Андрея не видел.
Уговорились, что бродничий атаман проникнет в крепость в виде новгород-северского посольника.
В послеполуденный час в убогую ложню остерского становища вошёл красик в бархатном золотом кафтане.
- У, ведьмедь, отпусти! - взвыл он в объятьях Рода.
Вдоволь полюбовались друг другом.
- Впору ты объявился, - сказал Кучкович, - Сам собирался искать тебя. Сестре после прежней встречи вынь да положь её «жисточку».
- Как… как свидеться? - не дослушал нетерпеливей.
- Есть способ, - подмигнул Яким. - Представь: княгине неможется. Я будто бы третьёводни посылал в Киев. Там знаменитый на всю Русь грек-лечец именем Агапит. Он к нам и прибудет. Кому здесь ведом его лик? Никому!
Названые браться потонку обсудили задуманное.
Повечер к становищу подкатила кареть. Приняла седока в чёрном емурлаке с кожаным ларцом, якобы лекарским… Несколько затыненных грязных улиц, булыжная площадь с деревянным собором, мост через гроблю - и вот она, крепость с мощными городницами, в коей заточена княгиня. Заточена, ибо тут не Киев с его весельями. На вопрос, отчего они с сестрой не празднуют Гюргиеву победу в столице, Яким ответил: меж Андреем с Улитой в очередной раз пробежала чёрная кошка, да и сам с государем в небывалой размолвке. Мечта Кучковича первенствовать в кругу бояр во Владимире, а не теряться средь киевских вельмож. Он нудит Андрея вернуться самовластцем на Север, не подколенничать у отца на Юге. Однако споры эти пока не ведут к добру.
Лечца Агапита ввели во дворец, не столь затейливый, как у Ольговича. Остерский Городец - крепость, не стольный град удельного княжества.
В княгининой ложне царил полумрак. В мелкие окна глядели сумерки. Светильников было два - у ложа и у двери.
Едва дверь закрылась, Улита откинула покрывало, вспорхнула с одра и в длинной поняве[420] повисла на шее вошедшего:
- Родинька-а!
Сброшенный чёрный емурлак лежал на полу у их ног.
- У ля, радость, ужли ты нездорова?
Неся любимую к одру, он жадно впитывал её шёпот:
- Теперь здорова!
В прошлую суматошную дорожную встречу он не приметил её особой дебелости. Входит в тело Ули тушка! Не боярышня, а княгиня!
- Отпусти меня, свет мой! Я тяжела…
Род разомкнул объятья, отпрянул от неё:
- Тяжела?
Она не спрятала взгляда, как в лесной келье, когда рассказывала о своих и Андреевых детях, изумрудные очи светились нескрываемым торжеством.
- Тяжела твоим дитём, Родинька.
- Моим? - задохнулся от счастья Род.
Приняв переспрос за неверие, Улита прижала подол понявы к лицу, почти пополам согнулась, Род увидел, как задрожали её лопатки под тонкой тканью.
- Опять ты рюмишь?
- Как же не рюмить? Ведь я, как приехала из Владимира, не делила одра с Андреем ни разу. То он под Луцком, то в Пересопнице, то в Переславле, то в Киеве…
Род стал пред ней на колени, приник головой.
- С чего выдумала, будто не верю? И счастье ты моё, и несчастье! Мучился разлукой с тобой. А теперь - с дитятком… мучиться разлучённому вдвое!
- Выкради меня, свет мой, нет более сил, - боролась с рыданиями Улита.
- А дети?
- Все равно выкради.
- А Яким?
- Ни полслова Якиму!
Их руки сплелись, как перед прыжком в пропасть.
- Не ошибись, Улитушка. Путь этот без возврата.
Она положила руку его ниже своей груди:
- Слышишь?.. Одно сердце ошибётся, два - нет!
Род долго не отнимал руки. Полный неизведанных чувств, поднялся, прислонился к изразчатой печи.
- Откуда эти изразцы? - отвлёкся он от отцовских дум.
- Не ведаю, - отвернулась Улита. - Перед моим прибытием привезли Андрею. Вздумал меня потешить.
- На них знаки созвездий небесных, зодии, - присмотрелся он, вспоминая изразцы, изготовленные царьградским мастером, купленные Кондувдеем у гречников…
- Глумы это все, - изрекла Улита, как тогда в челне на Мосткве-реке, когда он поведывал ей о зодиях.
Род сообщил, что Ярун Ничей по изволу Андрееву подманом заточил его, мучил голодом, зато сам погиб страшной смертью, сохранив тайну изразцов.
Улита слушала в мрачном молчании и после сказала жёстко:
- Нынче я верю, что Андрей ищет твоей погибели. Знаю, как он ненавидит тебя. Брюхатость мою заметил и ещё пуще возненавидел. Через Вевейку ли досочился или иным путём? С Якимом не говорил пока. Самой же мне что ему сказать? Убьёт! И меня, и дитя в утробе. Увези, выкради поскорей, не то за могилой жди. Мне все тут поперёк горла, поперёк глаз. К чему эти изразцы? К чему серебро светильников?
- Слышал я, Ростислав Гюргич в Переяславле внезапно покинул нашу юдоль? - молвил Род.
- Так, - сузила глаза Улита. - Все, как ты предрёк.
- Стало быть, муж твой с этих пор старший сын Гюргия, наследник? - продолжил Род.
- В великие княгини прочишь меня?
Улита яростной панфирью[421] прыгнула с одра.
- Тише! - Род поймал её в объятья. - Все будет сотворено к нашему благу. Только…
- Что? Что только? - теребила Улита.
- Как без Якима? Через кого нитечку к тебе иметь?
Будущая беглянка задумалась.
- Яким - брат и друг. Дорожит, однако, своим вельможеством. По моей вине ему может грозить опала. Доколе же мне жертвовать собой? Одной мне! Доколе? - Она порхала от светильника к светильнику, как бабочка, и внезапно вновь приблизилась к возлюбленному, приподнялась на цыпочках, шепнула в ухо: - Досочился слух, что у Андрея в Киеве… с княжной-галичанкой… разумеешь?
- Вздоры распускают? - ошеломлённо спросил Род.
Улита глубже загоняла ноготки в его плечо.
- Яким дознался: не вздоры! Вот почему он нудит князя возвращаться во Владимир. Спасёт ли это от галичанки? Дружьям[422]
- расстояние не помеха. А меня - под понку? В монастырь?
Род взял княгиню на руки, отнёс на ложе.
- Успокойся. Стены бродницкой крепости Азгута нас укроют.
- Пусть Лиляна будет нашей нитечкой, - развеивал его сомненья жаркий шёпот. - Она во всем верна!
Дверь, скрипя, приотворилась, пропустив Якима.
- О, врачу! Твоё леченье затянулось, - спустил он заговорщиков с неба на землю.
Княгиня и её лечец собрались с силами, чтоб оторваться друг от друга. Не набралось бы сил, узнай они, какую пропасть времени продлится расставание.
Когда укрытый емурлаком самозваный Агапит шёл из дворца, позади раздался резкий голос. Мнимый лечец не обернулся. Его внутреннему взору предстала огненнокудрая лазутка. Опять подстерегла!
- Врачу! Исцели меня от любви к тебе! - Род не ответил. Вевея крикнула вдогон: - Врачу, исцелися сам!
Он поспешил уйти с тяжёлым чувством надвигавшейся беды.
КЛЮКА СУДЬБЫ
1
Дело, будто бы легко выполнимое сгоряча, со временем обрастало трудностями, утяжелялось. Когда прибыли под Новгород-Северский, атаман Дурной продумывал нападение на княгинин поезд. Ведь не оставят Улиту изнывать в Остерском Городце. Гюргий крепко сел в Киеве. Андрея отрядил в Пересопницу, чтоб послеживал за волынскими изгнанниками. Вестимо, жене надо ехать к мужу, пока тот и впрямь не завёл другиню - галичанку ли, половчанку. Лазутники донесли, что Яким Кучкович отправился к своему государю, а про Улиту и слуху нет. Тогда явилась мысль подсказать ей отбыть на леченье к границе Дикого Поля, где у половцев целебное место, прозванное Аршан. А уж по дороге-то, на безлюдье, бродницкая ватага не оплошает. И, сидя в Мелтекове в пахнущих смолою хоромах, отстроенных на пепелище бывшего загородного дворца несчастного Игоря Ольговича, Дурной помогал дорогому гостю мечтать о том, как ему сладко и безопасно будет с его любавой в благожелательной Затинной слободе на берегу реки Шалой под охраной надёжного Азгут-городка.
