Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Конечно, — согласился Марио, — уехать раньше значило бы весьма обидеть охотника.

— Но я все равно огорчен. Вы слишком быстро уезжаете.

— Но и тут можно выйти из положения. Проводите нас до Деличето. А на следующей неделе жду вас в гости, Вито. Поймите, я так давно не был дома. Столько дел накопилось в моих имениях. Я расскажу вам о своих планах, — с горячностью добавил он. — Но сначала мне надо отыскать свои заметки. Мне необходимы ваши советы и помощь.

Вито поинтересовался только одним:

— Надолго ли возвращаетесь в Торре ди Милето?

— Возможно, на многие годы, — ответил Марио. — Я напишу вам. Я не передумал — не хочу возвращаться к придворной жизни. У меня много дел и на моих землях. Во время военной кампании я перевидал всякое и у меня было время поразмышлять. Видел Калабрию, ступал по развалинам Матеры и прекрасно понимаю, насколько бедна наша страна и как плохо ею управляют.

Вито молчал, сочувственно кивая.

К вечеру они добрались до Фоджи и на другой день на закате прибыли в Термоли. Город встретил их праздником. Жители прослышали о приезде Марио в Фоджу. Известие молниеносно облетело всю округу. В Термоли создали специальный комитет для подготовки торжества. Пылали факелы, сверкал фейерверк. В центре площади мэр Рокко Павончелли торжественно вручил Марио ключи от города. Обнял его и произнес длинную речь о злодействах республиканцев и великодушии короля. Затем выступил монснньор Дзецца, архиепископ Термоли, с панегириком кардиналу, без меры расхваливая его человеколюбие. Потом говорили другие люди. И чем дольше продолжалось славословие, тем более навеселе выходили ораторы.

Вино оказалось отличное, но Марио не любил предаваться излишнему питию. Настал его черед произнести речь. Он сказал, что счастлив вновь увидеть выборный муниципалитет. Республиканцы, отметил он, думали насадить в Италии демократию французского образца. Но во Франции никогда не было такого городского управления, как здесь. Революционное правительство распустило муниципалитеты, заменив их нелепым избирательным механизмом, поэтому у них в Термоли и появились неаполитанские невежды, изгнавшие выбранных демократическим путем представителей. Но теперь, заключил он, не будет больше подобных безобразий. Во всех городах к северу от Даунии, от Термоли до Виесте, будут восстановлены прежнее городское управление и муниципальные порядки.

Слова маркиза встретили нескончаемой овацией. Позднее, когда празднество закончилось и они с Элеонорой прогуливались по просторной, обращенной к морю террасе замка Термоли, она спросила его:

— И все действительно так и происходило, как вы говорили? Будто управление избиралось и прежде?

— Еще в эпоху императора Фридриха, в 1200 году, когда эти края были богаче и плодороднее, чем сейчас, муниципалитеты стали общепринятой формой управления в независимых государствах. Феодалы обладали меньшей властью, чем сегодня. Тогда царил республиканский дух. Это наши корни. На них мы и должны опираться в своих реформах. Но сначала надо привести в движение экономику.

Элеонора прижалась к плечу маркиза. Они остановились у балюстрады. Перед ними простиралось освещенное луной море. Марио заметил, что и он тоже приник к Элеоноре. Он продолжал говорить, но в то же время еще немного подался вперед. И женское тело, глубокое и необыкновенно мягкое, словно вобрало его в себя. Чувствует ли Элеонора, что с ним происходит? Он прижался еще плотнее. И опять возникло ощущение, будто его вбирает в себя что-то нежное и глубокое. Марио пришел в возбуждение, его пенис напрягся и уперся в живот Элеоноры. Она молчала. И ему показалось, что женщина поддается ему все больше и больше и наконец словно окутывает его всем своим телом.

Марио обнял ее одной рукой и почувствовал, как ее пышная, мягкая грудь прижалась к нему. На мгновение ему припомнилось, что в молодости, когда он оказывался рядом с женщиной, которую ему хотелось поцеловать, он не знал, как это сделать. Может быть, и тогда какая-нибудь из них точно так же прижималась к нему, а он не сумел понять скрытый смысл ее поведения. Иной раз просто пугался. А бывало, напротив, женщина держала его на таком расстоянии, что он не мог преодолеть его. Во всяком случае, он никогда не знал, как надо действовать, потому что женщины не приглашали к сближению ни словами, ни движениями своего тела. Теперь же, напротив, Элеонора призывала его. Он уверен. Но отодвинься он сейчас от нее, ничего бы и не произошло.

Марио прервал воспоминания. В эту минуту соприкосновение их тел, их сближение имело вполне очевидный смысл — Элеонора хотела его. Она прижималась к его напрягшемуся твердому члену, искала его. Однако она не возьмет на себя инициативу. Интересно, почему это женщины никогда не начинают первыми? А ведь Элеонора знала немало мужчин. Это доступная женщина.

Он понял все еще два дня назад, когда увидел, как она разговаривала с Вито. Кто знает, сколько у нее было любовников? Часто ли она вела себя так? Что делали те мужчины? Наверное, целовали ее? Ладно, сейчас он тоже поцелует ее.

Марио склонился и заглянул в лицо Элеоноре. Голова запрокинута, глаза закрыты. Он прижал свои губы к ее губам — крупным, полным. Женщина ответила на поцелуй и в свою очередь обняла его. Она проделала это так, будто скользнула по нему, и в то же время ведь обняла. Ее тело сделалось словно текучим. Марио всегда удивляли подобные метаморфозы женской плоти. Порой она твердая, неподдающаяся, точно из дерева, а в иных случаях будто вообще без костей. Как сейчас у Элеоноры. Его руки легли на грудь женщины. Ему хотелось потрогать ее, ощупать. Он легко отодвинул блузку, ощутил под ладонью мягкое, горячее тело. И ему тут же захотелось увидеть эту грудь, рассмотреть ее. Элеонора, словно угадав его желание, ни слова не говоря, выскользнула из его объятий и быстрым движением сбросила лиф. Огромные груди нацелились прямо на него.

Он держал Элеонору за талию и видел перед собой колышущиеся, высвободившиеся из-под одежды массивные холмы — они надвигались на него, предлагая себя. Он опустился на колени и уткнулся лицом в мягкую теплую плоть. Поискал сосок, стал целовать его, пощипывать, сжимать губами. Сосок затвердел, но Марио не решился сжать крепче, боясь причинить боль. А Элеонора подняла грудь, как делает мать, когда кормит ребенка, и опять поднесла к его губам.

Он долго стоял так на коленях, уткнув лицо между ее грудями, лаская их, целуя, наслаждаясь тем, что давит их, мнет, меняет их форму, приподнимает и опускает, сближает, превращая в одну огромную груду, лежащую между их телами. На мгновение Марио оторвался от Элеоноры, чтобы получше рассмотреть груди. Он чуть отодвинул освещенную луной женщину и присел на балюстраду, словно желая спокойно осмотреть ее всю целиком. Фигура крупная, статная; круглые плечи, высокая, молочно-белая при свете луны грудь.

И Элеонора снова привела его в замешательство.

Ни слова не говоря, она опустилась к его ногам и, глядя вверх прямо ему в глаза, расстегнула брюки и вынула пенис, теперь уже напряженный до предела, потом опустила голову и принялась целовать его.

Марио удивился, но в то же время почувствовал благодарность. Наверное, все шло так, как ему всегда хотелось. Эта женщина угадывала его желания и осуществляла их прежде, чем он успевал это выразить. Марио вздрогнул. Он не помнил в своей жизни подобного наслаждения. И не понимал, что делает Элеонора, но такого он не переживал ни с одной женщиной. Волны наслаждения разливались от пениса по всему телу. Марио затрепетал, содрогаясь в немыслимых конвульсиях. Это не походило на обычное сексуальное удовлетворение. Какой-то невообразимый ураган возбуждения, исходивший от губ женщины, охватил все его существо.

Во время полового акта обычно возникает движение в каком-то определенном направлении. Совершает ли его мужчина или женщина, оно неизменно одинаково — вперед и назад, в строгом, четком ритме. А тут он ощущал только вихрь, катаклизм и лихорадочное чередование ритмов. Его тело отвечало дрожью, конвульсией, судорожным вздрагиванием. Потом возникло чувство, будто что-то медленно всплывает из самой глубины его существа. Словно какое-то второе его тело, которому необходимо выйти из первого, высвобождается из оболочки. Конвульсивное вздрагивание и означало, что ему необходимо высвободиться, родиться, подобно бабочке из кокона. Это стремление вырваться наружу сопровождалось с одной стороны сильнейшим напряжением, а с другой — все более растущим, непередаваемым наслаждением, пока наконец сила, стремившаяся высвободиться, не превзошла ту, что ее сдерживала. И произошел взрыв, освобождение, принесшее ощущение триумфа. В этот момент Марио вновь вспомнил о женщине, о ее губах, о том, что его пенис сильными длинными струями выбрасывает сперму.