Садриддин Айни - Рабы
— Ой, коровушка! Через три месяца отелилась бы. Молоко бы давала густое, жирное! Сметану делали бы густую-прегустую!
Садык захлопнул ворота и подбежал к жене:
— Молчи! Услышат! С ума, что ль, сошла?
Но, взглянув на ее заплаканное, огорченное, доброе, родное лицо, сам заголосил, схватившись за голову.
Заявлений о желании вступить в колхоз подано было много. Эргаш сидел в комитете бедноты, разбирая заявления и разговаривая с подавшими их.
— В заявлении вашем указана соха. А почему не указана корова?
— Я беден. Корове у меня нечего делать. У другого Эргаш спросил:
— У вас земли много, а бык один. Как же вы всю свою землю пахали на нем?
— У меня один бык, я его отдаю вам. Вам мало? А почему не мало, когда вон голодранец с одной сохой вступает?
Эргаш, внимательно посмотрев на недовольное лицо собеседника, положил его заявление к другим.
— Разберем. Обсудим.
И отвернулся к Хаджиназару:
— У вас три заявления написано. Одно от вас. А эти?
— В них написано, от кого они.
— А что это за люди?
— Братья моей жены. Сами прийти стесняются, прислали со мной.
— Понятно. У вас в заявлении указана только одна корова. Где же остальной скот, где хозяйственный инвентарь? Разве вы бедняк?
— Я не называю себя бедняком. Но нынешнее время — время трудное. Я совсем разорился. Одного быка и корову я осенью продал, а деньги проел. Молодого бычка и курдючного барана заколол, за зиму съел. Осел сдох. Понять не могу отчего. Молодой, сильный осел был, взял и сдох. Беда не приходит одна. Вслед за ослом верблюд в ростепель поскользнулся и сломал ногу. Пришлось прирезать. Мясо я пожертвовал, роздал народу. В конце зимы…
Нор-Мурад перебил Хаджиназара:
— Ладно, дед! Я боюсь, как бы вы сейчас еще не сказали, что в конце зимы вымерло и все ваше семейство, и сами вы в том числе.
Эргаш взглянул на Нор-Мурада без улыбки, но с полным пониманием.
— Ну, а что случилось с сохой, бороной, с мотыгами?
— Не дают слова сказать, — сердито покосился Хаджиназар на Нор-Мурада. — Соха? Борона? А вы забыли разве, какие холода стояли этой зимой. А дров мне, старику, где взять?.. Да… Пришлось сжечь. Вместо дров.
— Разберем, — ответил Эргаш. — Разберемся.
И когда Хаджиназар, потоптавшись в раздумье, словно намереваясь еще что-то сказать, или спросить, или припомнить какие-то невысказанные доводы в свою пользу, молча отошел, подал заявление Нор-Мурад.
Эргаш с удивлением прочел длинный список Нор-Мурадова имущества:
— «Котел чугунный, бок отколотый. Кувшин медный, бухарский. Прялка. Веретено. Корзина для хлопка. Блюда глиняные, три…» Зачем нам это?
— А откуда мне знать, что понадобится колхозу? Что имею, то и отдаю. Раз я вступаю в колхоз, зачем мне посуда? Приду в колхоз, поем, да и назад домой.
— Кто тебе сказал, что котлы и посуда у нас будут общими?
— Так на улице такой разговор был.
— Богачи и враги распускают такие слухи. Незачем этому верить. Стыдно, Нор-Мурад. Мы войну с тобой вместе прошли, я думал, она тебя уму-разуму научила…
— А разве плохо объединить всю посуду? Зачем каждому отдельно варить обед? Лучше прийти в колхоз, поесть, да и назад.
— Не все с этим согласятся. А навязывать людям общий обед мы не можем. Это дело личное. Одно дело хозяйствовать, другое — обедать. В колхоз идут добровольно, и вопрос о питании может решаться только добровольно.
— А веретено для очистки хлопка и прялка для пряжи пригодятся колхозу, — сказал однорукий юноша, сидевший тут же.
— А зачем они нужны? — спросил Эргаш.
— Мы боремся с теми, кто укрывает хлопок. А с помощью прялки и веретена хлопок расходуется дома. Мы даже думаем составить отряд из пионеров и комсомольцев и пройти по дворам, собрать этот инвентарь.
— Эх, — вздохнул Нор-Мурад. — Жалко, я староват. Но вы примите меня в отряд, и я пойду с вами по дворам. Ведь у того же Хаджииазара штук десять прялок найдется. Ими-то он не станет отапливаться. Они-то у него, я догадываюсь, целы и сохранны и даже где-нибудь прибраны от любопытных глаз.
— Что ж, пятидесятилетний почетный пионер будет украшением отряда! — сказал однорукий юноша и взглянул на Хаджиназара. — А вы, дядюшка, не успели сжечь свои прялки?
Богач обиделся:
— Товарищ Юлдашев! Покойный родитель ваш Юлдаш-ака был человеком бедным, добрым, скромным. Никогда никого не задевал, зря не обижал. Откуда у вас столько ехидства? Под каждого копаете, во всякое дело суете свой нос. Нехорошо, право.
Вожатый не замедлил ответить:
— Вам, конечно, нравилось, что были бедны да молчаливы, работящи да скромны. С такими баям легко было. Пользуясь скромностью наших отцов, вы тогда спускали с них по три шкуры. А мы хотим по праву получить обратно взятое вами у отцов. Оттого у нас и нрав другой.
Эргаш просматривал заявление Садыка, когда бай спросил:
— Простите, пожалуйста. Я хочу вас спросить.
— Спрашивайте! — поднял голову Эргаш.
— Если я дам в колхоз двадцать танабов хорошей земли, самой лучшей земли, а уважаемый Нор-Мурад даст четыре танаба плохой, никуда не годной, при сборе урожая мы получим равные части?
Эргаш ответил:
— Пока будем вместе работать. Ко времени сбора вопрос этот успеем обсудить и согласовать в районе.
И вернулся к заявлению Садыка:
— Так, Садык-ака. У тебя указано восемь танабов земли. Соха, борона. Бык, осел. Ты, видно, честно, с чистым сердцем идешь в колхоз.
Хаджиназар принял эти слова Эргаша как личную обиду.
— Что ж, брат Эргаш, это и понятно. Садык — середняк. Его хозяйство покрепче, чем у меня, вот он и вносит больше, чем я.
Однорукий Юлдашев сказал:
— Вот, дядюшка, выходит, что Садыку придется больше получить урожая, чем вам.
— Почему же?
— Потому что он вносит в колхоз больше, чем вы.
— Даже если его осел стоит больше меня, то ведь моя земля больше его земли!
— Да, действительно осел Садыка стоит больше вас, — не очень вежливо усмехнулся Юлдашев.
Хаджиназар, занятый размышлениями о дележе урожая, пропустил мимо ушей насмешку Юлдашева.
В это время Эргашу подал заявление человек в голубой чалме.
Эргаш посмотрел заявление.
— Разве вы не были муллой?
— Я после революции это дело бросил. Изредка, когда очень уж просят, читаю молитвы и отпеваю покойников. Но если это грешно, я брошу и это.
— К чему эти отпевания колхозникам? У них вся жизнь впереди! — весело развел руками Нор-Мурад.
После муллы подал заявление бледный, как мертвец, молчаливый человек.
— Чем вы занимаетесь? — спросил Эргаш.
— Обмываю покойников.
— А в поле не работали?
