Садриддин Айни - Рабы
— Но почему ж все-таки вы хотите кормить этим сеном колхозный скот, а не свою корову?
— Опять свое твердишь! Я ж тебе сказал. И к тому ж на осле я буду работать. Я старый пахарь. А извозчик и пахарь сами голодать будут, пока не накормят свою лошадь или своего быка.
В надежде на будущее жена Садыка примирилась с настоящим.
— Ладно. Вырастет клевер, травы накосим, — тогда и купим корову.
— Нет, на это не надейся: все земли пойдут под хлопок. Говорят, никаких кормовых трав в колхозах сеять не полагается.
— Как же засеять столько земли хлопком? Где же найдут столько скота, чтоб ее вспахать? Да и тот скот, что есть, куда он годится? Это же одни кости. Где у него сила, откуда было ему за зиму ее набрать?
Но разговор их прервался: с улицы раздался странный, ни с чем не схожий гул.
Гул медленно нарастал.
Садык выскочил за ворота. Жена побежала на крышу.
По улице со стороны Гиждувана медленно ползли два гусеничных трактора.
Они везли за собой четырехколесные арбы, наполненные товарами, зерном, мануфактурой.
Тракторы шли неторопливо, и что-то было торжественно гордое, неотвратимое в их неуклонном и спокойном движении, когда, легко преодолевая колдобины и канавы, машины проходили через деревню.
Деревенские жители выбежали на улицу. Женщины, забывая об обычаях, выскакивали за ворота с непокрытыми головами, широко раскрыв глаза, опустив затрясшиеся руки: «Господи, господи, спаси и помилуй». Ребята бежали впереди, спеша насмотреться на диковинные машины.
Перед правлением колхоза тракторы остановились.
Трактористам пожимали руки.
Товар с арб понесли в колхозные амбары.
На крыльцо вышли Сафар-Гулам, Кулмурад, Эргаш.
Начался митинг.
Сафар-Гулам рассказывал, сколько земли может за один день перепахать такой трактор. Сравнил труд послушной машины с трудом самого сильного коня.
С крыльца сошла Мухаббат.
Тихая Мухаббат, вернувшаяся несколько дней назад из города, подошла к трактору, села за руль и повела трактор.
На нее смотрели с испугом. Старики онемели, раскрыв рты и растопырив руки.
Женщина не боялась этой машины, направила ее в колхозный двор, нигде ничего не задев. Поставила машину под навес и спокойно сошла, вытирая тряпкой руки, словно плов сварила, словно корову подоила.
В деревне еще не знали, что в городе Мухаббат кончила курсы трактористов.
Но она еще не дошла до правления, как раздались крики, спор, опять крики:
— Не нужен нам трактор! Прочь его! Вон его отсюда! На эти крики из правления вышел Сафар-Гулам.
— Что случилось?
Несколько колхозников, возбужденно споря, подошли к Сафар-Гуламу.
— Не надо нам этого трактора. Он опоганит землю. Урожай на ней не уродится. Трактор — это не от бога, это от дьявола!
— Не надо трактора! У нас есть соха, есть мотыга, — ими праотец наш Адам работал, он оставил нам их, а мы их бросаем? Нет! Не бросим!
Услышав о дьяволе и об Адаме, Сафар-Гулам засмеялся. Но вдруг брови его сурово сдвинулись:
— Идите за мной!
Он провел их сперва в один из амбаров на колхозном дворе. Отперев дверь, он сказал:
— Смотрите!
В закромах, почти до самого верха, лежала только что ссыпанная сюда пшеница.
— Видели это?
Крестьяне смотрели, любуясь нежно золотившимся отборным зерном.
Кто-то взял горсть зерна, подержал на раскрытой ладони, понюхал, попробовал на зуб и нехотя, словно жалея расстаться с сухими тяжелыми зернами, пересыпал их тонкой струйкой на другую ладонь.
— Видели? Теперь идемте. Они вышли.
Сафар-Гулам запер на замок этот амбар и повел их к другому.
За крепкой дверью там лежали тюки мануфактуры, тесно сложенные, и видно было, что ее здесь много и что она разнообразна.
Розовели цветы на плотном сатине, пестрели края тюков с пестрым ситцем. Веселая искорка пробегала по ребру скатанного ферганского шелка. Можно было угадать, как цветист, как ярок и ясен узор на шелку, туго свернутом в небольшие куски.
Сафар-Гулам показал ящики с чаем, ящики с мылом.
Приподняв узкую дощечку на крышке ящика, вынул пачку чая, и все увидели знакомую обертку любимого отличного зеленого чая.
И опять Сафар-Гулам вывел их всех из амбара, запер дверь и проверил замок.
Среди двора все остановились. Подошло еще несколько крестьян. Сафар-Гулам сказал:
— Видели? Все эти товары получил колхоз из района. Эти товары мы дадим тем, кто будет лучше работать. А я предлагаю вам такое условие: если земля, вспаханная сохой, окажется лучше вспаханной трактором, если из-под сохи урожай выйдет лучше, чем из-под трактора, весь товар дам тем, кто пашет сохой. Если ж трактор вспашет землю лучше и урожай вырастет на ней обильный, не взыщите: товары получат в первую очередь те, у кого будут лучше показатели.
Слова Сафар-Гулама озадачили крестьян: как твердо сказано, — у кого будут лучшие показатели, тем и товар. Тем и уважение! Никто не решился спорить с Сафар-Гуламом.
Задумчиво, тихо переговариваясь, разошлись.
Вернувшись домой, Садык застал жену забившейся в угол. Голову она накрыла одеялом и прижала одеяло к ушам.
— Мать, что случилось? — спросил Садык, стаскивая с жены одеяло.
— Ушел он?
— Кто?
— Антихрист.
— Какой?
— А тот, что при конце света всех загребет.
— Где ты его видела? В голову тебе, что ли, ударило?
— Вы ж сами его видели, отец! — удивилась она, выглядывая из-под одеяла.
— Когда?
— Да он же прошел по улице, а вы бежали за ним следом.
— Ох! Так ведь это же трактор! Он колхозные земли пахать будет. А каких не успеет вспахать, те запашем сохой. Рабочего скота у нас мало, а земли много. Нам и прислал район машины на помощь. Вставай!
Втайне жена еще сомневалась: что это за диковинный пахарь объявился? Но нельзя перечить мужу. Она сделала вид, что вполне верит его словам, вбросила одеяло и встала.
Но лицо ее было бледно от страха.
— Кто тебе объявил, что это антихрист? И почему ты спрятала голову под одеяло?
— Когда я поднялась на крышу, чтоб взглянуть на улицу, вижу, идет по улице что-то длинное, ноги спутаны; не успела присмотреться, слышу, у соседей кричат: «Конец света, конец света, антихрист пришел!» Это у рисоторговца, у Ширбека, жена завопила. Я заглянула с крыши к ним, а они меня позвали: жена Ширбека и Халифа-биби. Я к ним сошла, а они мне: «Бога вы не боитесь, если на такую вещь смотрите!» — «На какую?» — «Да это ж антихрист идет. Кто его увидит или услышит, тому прямая дорога в ад!» Говорят, а сами закрывают головы, чем попало. А мне еще мать такое же рассказывала, когда я маленькой была. Я, как услышала это, прямой дорогой сюда. Завернула голову одеялом, чтоб ничего не видеть, ничего не слышать. От страха меня в пот бросило. Сижу, вспоминаю: мать мне рассказывала, когда я была маленькой, что нет тому спасения и прощения, кто услышит стук и треск его барабанов. А он как трещит-то, сквозь одеяло слышно! Вот я и сидела тут ни жива ни мертва, как вы подошли! «Кто?» — думаю. Сердце остановилось. Ведь чего ж мне самой-то в ад лезть? С этих-то пор!
