Кейт Аткинсон - Боги среди людей
Он был святым Георгием, Англия была его Клеолиндой, но дракон одерживал над ним верх, сжигал своим огненным дыханием. За спиной бушевало пламя. Сиденье раскалилось. Громкая связь не работала: он так и не узнал, выбрался ли стрелок из хвостовой башенки, а потому продолжал бороться с машиной.
Палату слабо освещала одна тусклая лампочка. Время близилось к полуночи, стационар давно погрузился в сон, нарушаемый лишь редкими воплями ужаса, как будто поблизости шла охота на мелкую дичь.
Дед умирает от старости, думала Берти. От изнурения. Не от рака, не от инфаркта, не от несчастного случая или аварии. Он устал. Старость – тяжелый путь. Судорожное дыхание становилось все реже. Время от времени дед, казалось, начинал нервничать и силился что-то сказать; тогда Берти сжимала ему ладонь и гладила по щеке, нашептывая что-то про синий от колокольчиков лес, которого никогда не видела, про людей, которые никогда ей не встречались, но сейчас его ждали. Про Хью и Сильви, про Нэнси и Урсулу. И еще про собак, про долгие солнечные дни. Наверное, к ним лежал его путь? К долгим ясным дням в Лисьей Поляне? Или к вечной тьме? Или в ничто, ибо даже темнота обладает каким-то свойством, а ничто – оно и есть ничто. Готовилось ли к его приходу спенсеровское лучезарное воинство? Готовились ли открыться ему все тайны? На эти вопросы пока еще не было ответов и вряд ли будут.
Она кормила его крошками из лоскутной сумы, потому что у нее оставались только слова. Наверное, чтобы заплатить паромщику. Бродя среди наречий и племен в сиянье золотом прекрасных сфер. Величьем Господа заряжен этот мир. Отец твой спит на дне морском. Как ты, агнец, сделан? Что ложится, облетая, / Наземь крона золотая. Лучшая часть жизни праведного человека – это его небольшие, безымянные и всеми позабытые поступки, вызванные любовью и добротой. Дальше и дальше, все птицы Оксфордшира и Глостершира.
Воздух подернулся рябью и замерцал. Время сжалось до острия иглы. Неизбежность близилась. Все потому, что Дух Святой сей гнутый мир согрел теплом груди и – ах – свеченьем крыл.
Мгновения уплывают, думал Тедди. Пригоршня сердцебиений. Вот что такое жизнь. Сердцебиение за сердцебиением. Дыхание за дыханием. Одно мгновение за другим – и вот уже последнее мгновение. Жизнь хрупка, точно биение сердца птицы, недолговечна, точно колокольчики в лесу. Это не страшно, понял он, и противиться не нужно, он идет туда, куда прежде ушли миллионы и куда за ним последуют еще многие миллионы. Он разделяет судьбу многих.
А сейчас. Это мгновение. Это мгновение бесконечно. Он – часть бесконечности. Дерево, и камень, и вода. Восход солнца и бег оленя. Сейчас.
Фанфары возвещают окончанье праздника. Ткань без подкладки рассыпается. Вещество, из которого сделаны сны, начинает лопаться и рваться, и содрогаются стены башни, увенчанной тучами. Сходят маленькие лавины пыли. Взмывая в воздух, улетают птицы.
Сидя на веранде съемной комнаты, Санни медитирует в предрассветной темноте. Вскоре ему отсюда съезжать. Его подруга, австралийка, которая тоже преподает йогу, сейчас на шестом месяце беременности; она уже вернулась в Сидней. Через пару недель Санни последует за ней. Утром он проводит Виолу в аэропорт и, перед тем как распрощаться, подарит ей эту весть, чтобы она увезла ее домой. А вторым подарком будет серебряный заяц, которого он хранил все эти годы. Наперекор всему. «На счастье. Для защиты». Его австралийская подруга – Будда. Она носит под сердцем Будду.
Он делает судорожный вдох, словно при внезапном пробуждении ото сна.
Этот дивный дворец дал опасную трещину. Первая стена дрожит и крошится. Вторая стена проседает и падает, на землю сыплются камни.
В ожидании рассвета, в ожидании речного тумана и птичьей переклички Виола пьет кофе. Она думает о матери. Она думает о детях. Она думает об отце. Ее захлестывает боль любви. Птицы заводят рассветный хор. Что-то происходит. Что-то меняется. На миг ее охватывает паника. Не бойся, думает она. И больше не боится.
С оглушительным грохотом, в облаке пыли и обломков рушится третья стена.
Берти держит за руку деда, стараясь передать ему свою любовь: это ли не та сущность, которой жаждет каждый в свою последнюю минуту? Наклонясь, она целует впалую щеку. Происходит нечто необъятное, нечто катастрофическое. Она будет этому свидетельницей. Время кренится. Сейчас, думает она.
Четвертая стена пышного храма падает бесшумно, как перышко.
Он больше не может бороться с F-«фоксом». Машина смертельно ранена, как птица в полете. «Ах, свеченьем крыл!» Эти слова он слышит вполне отчетливо, будто звучат они рядом, в кабине пилота. Он дотянул до побережья. Внизу луна тысячью алмазов сверкала в Северном море. Он примирился с этим мгновением, с этим «сейчас». Рев самолета затих, пламя улеглось. Осталась прекрасная, неземная тишина. Ему пригрезились колокольчики в лесу, сова и лисица, игрушечная железная дорога на полу в его комнате, запах сдобы из духовки. Жаворонок, взмывающий на нити своей песни.
Так и не выпустив Тедди, F-«фокс» упал вспышкой света в темноте, яркой звездой, величанием, и огни его мало-помалу поглотились волнами. Все было кончено. Тедди ушел в безмолвную пучину и соединился с потускневшими сокровищами, что лежат, скрытые от глаз, на дне морском. Он был потерян навек, и только серебряный заяц оставался с ним в этой тьме.
И рушится с тяжелым грохотом пятая стена, и падает дом вымысла, унося с собой и Виолу, и Санни, и Берти. И в воздухе прозрачном, свершив свой труд, растаяли они. Пуфф!
Написанные Виолой книги, словно по волшебству, исчезают с книжных полок. Доминик Вильерс, женившись на девушке, которая носит костюм и нитку жемчуга, спивается до смерти. Нэнси в тысяча девятьсот пятидесятом выходит замуж за судейского адвоката и дарит ему двоих сыновей. Во время профилактического медосмотра у нее находят опухоль головного мозга, которую удаляют в результате успешно проведенной операции. Ум ее утратил быстроту, а интеллект лишился былого блеска, и все же она – Нэнси.
Стоящий на Вестминстерском мосту мужчина, врач, отворачивается от воды, когда юбилейная баржа «Глориана» скрывается под пролетом. У него вдруг возникает ощущение, что рядом кто-то стоит, но нет, это всего лишь движение воздуха. Ему кажется, он что-то потерял, но что именно – он даже не представляет. На острове Бали австралийка, которая преподает йогу, тревожится, что никогда не встретит свою любовь и останется бездетной. В «Тополином холме» умирает, мечтая вырваться на волю, старушка по имени Агнес. В День ветеранов Сильви принимает убойную дозу снотворного, так и не примирившись с тем, что ее ждет будущее без Тедди. Без ее любимца.
По всему миру жизни миллионов людей меняются с уходом близких в небытие, но трое членов последнего экипажа Тедди – бомбардир Клиффорд, раненый пилот Фрейзер и стрелок-хвостовик Чарли – успешно выбираются из F-«фокса» и до конца войны томятся в лагере для военнопленных. По возвращении все женятся и обзаводятся детишками, самоподобными частицами будущего.
Потери бомбардировочного авиационного командования составили пятьдесят пять тысяч пятьсот семьдесят три человека убитыми. Германия потеряла семь миллионов, в том числе пятьсот тысяч погибших при бомбардировках союзников. В общей сложности Вторая мировая война унесла шестьдесят миллионов жизней, включая одиннадцать миллионов жертв холокоста. Шестнадцать миллионов погибло в Первую мировую, свыше четырех миллионов – во Вьетнаме, сорок миллионов – во время татаро-монгольского нашествия, три с половиной миллиона в Столетней войне, падение Рима унесло семь миллионов, Наполеоновские войны – четыре миллиона, двадцать миллионов унесло Восстание тайпинов. И так далее, и так далее, и так далее, вплоть до убийства Авеля Каином в эдемских кущах.
Все птицы, которые так и не появились на свет, все песни, которые не были спеты, а потому могут существовать лишь в воображении.
И в этом отдельно взятом воображении Тедди.
1947
Дочери Элизиума
В переулке начали раскрываться цветки боярышника, и Урсула сказала:
– Смотри-ка, боярышник расцвел. Жаль, Тедди этого не увидит – он бы порадовался.
– Ох, прекрати! – глотая слезы, взмолилась Нэнси. – Не хочу верить, что он покинул этот мир навсегда. – Они шли под руку; Фортуна металась туда-сюда, обезумев от свежего, живого воздуха. – Нам даже на могилу к нему не сходить, – добавила Нэнси.
– И хорошо, – сказала Урсула. – Зато мы можем представлять, что он свободен как ветер.
– У меня получается представлять его только спящим на дне Северного моря, где холодно и одиноко.
– И станет плоть его песком, – сказала Урсула.
