Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
Гость, закадычный друг-приятель и двоюродный брат хозяина, князь Дмитрий Юрьевич, сидел напротив и что-то горячо и страстно рассказывал. В черных глазах князя Дмитрия то и дело вспыхивал недобрый огонь; красивое смуглое лицо его было искажено досадой и гневом…
– Не холопи мы его,- отрывисто говорил он,- не в кабалу к нему поступили. Чем мы хуже его?! Государь и великий князь Дмитрий и ему и нам родным дедом доводится [149]!… По деду – то всяк из нас стол московский занять может!…
Князь Иван досадливо передернул плечом.
– Знамо дело, не хуже!… По деду-то у всех у нас права одни!… А у тебя, княже, и по отчине найдутся!…
Только мошна-то у нас с тобой, друже, не выдержит супротив Васильевой!…
Князь Дмитрий гневно ударил кулаком по столу.
– Грабители они – вот что!… И отец и мать среди белого дня словно на большой дороге людей обирали!…Не хитро такими делами мошну набить!…
Хозяин усмехнулся.
– Да, не хитро!…- повторил он последние слова
Дмитрия.- А ты, видно, с братом не забыл еще свадьбы, все еще сердцем горишь?!
Князь Дмитрий укоризненно посмотрел на хозяина.
– Тебе смешно, Иван,- с горечью произнес он,- а я вот что тебе скажу: умирать будем – ни брат Василий, ни я не простим той обиды!. [150]
Он взволнованно поднялся со скамьи и несколько раз прошелся по горнице; но князь Иван своими словами вовсе не хотел посмеяться над другом: улыбка давно сбежала с его лица и он уже с нескрываемым участием следил за братом.
– Не серчай, Митя! – тихо проговорил он, подходя к князю Дмитрию и кладя ему руку на плечо.- Без издевки ведь сказал я… Сам знаю, какова обида ваша была!…
Князь Дмитрий, не глядя на брата, хмуро махнул рукой:
– Да я не на тебя, князь! Знаю, нет в тебе злобы… Боле десяти годов с той поры прошло, а все будто вчера было [151]! Как напомнит кто – словно ножом в сердце ударит! Хоть пущай та обида брату, князь Василию, была, а срам-то роду всему нашему… И детям, и внукам прощать закажем!…
Дмитрий замолк и задумался… Задумался и князь Иван, глядя на своего друга.
– О ту пору с батюшкой покойным в Орде мы были…- прервал наконец молчание Можайский.- Воротясь, слыхали мы от людей об обиде вашей… От тебя с братом не довелось…
– Тогда немало языки чесали… Сраму мы с отцом на всю землю приняли!… А что сами не говорили, так кому, друже, охота о своем позоре рассказывать?! Ну, коли к слову пришлось – расскажу. Больно сердце закипело, авось легче станет…
Князь Дмитрий и хозяин снова сели на свои места. На минуту Дмитрий замолк, собираясь с мыслями.
– Коли помнишь, княже, о ту пору, как затеяла тетка-княгиня Василия женить [152], лады и дружество между нами были… В первую голову нас с отцом тетка звать прислала… Отцу-то и нельзя было, да и не хотелось, а мы с братом Василием вдвоем поехали… До венца все честь честью шло… Нас с братом не обошли – не хочу говорить понапрасну! Василий тысяцким был, я – дружкой… Справили мы дело свое да и за пир… Тут-то и вышло все!… Народу на свадьбе собралось видимо-невидимо: сам небось тетку знаешь – горда она! Ну и созваласо всех концов: не простая, дескать, свадьба – великокняжеская! Да… А сидели мы так: на положенном месте великий князь с молодой… Брат Василий по левую руку государя, а я – супротив молодой… А со мною рядом Кошкин-боярин, Захарий… За стол засветло сели, а как подали третью перемену, стемнело совсем, огонь зажгли… Подали лебедей жареных: приспело, значит, время молодых вести… Встал брат Василий со своего места, обернул по чину курицу ручником да и говорит с поклоном княгине-тетке: благослови, мол, молодых вести! Отвели молодых, вернулись за стол, а Кошкин и говорит Василию-брату: «Хорош у тебя пояс, князь Василий Юрьевич! Больно хорош!… Видно, от деда, государя великого достался тебе?!» Спросил он это у брата, а сам в бороду ухмыляется… Зло меня взяло: понял я, к чему Кошкин клонит. А Василий спроста и хвати: «Нет,- грит,- не от деда, государя великого, а за невестой взял…» Брат-то о ту пору обручен был с дочерью князя Владимира Андреевича… «Вишь ты, дело какое! – говорит боярин Кошкин, да таково громко, на весь стол.- Видно, правду говорили люди добрые об этом поясе!» Сказал да и опять ухмыльнулся, а сам на княгиню-тетку посматривает… А та уж с самого начала уши навострила, как о деде, князе великом Дмитрии, Кошкин помянул… «Что ж о поясе люди говорят, боярин?» – спрашивает, а у самой глаза разгорелись. Все за столом притихли… «А вот что говорят, княгиня-матушка,- отвечает ей Кошкин,- говорят, будто пояс этот – другого такого по всей земле не сыскать по богачеству – в приданое шел за княжной Евдокией [153]… Тысяцким о ту пору был Вельяминов – боярин Василий… Так вот, люди потом говорили, пояс-то Вельяминов скрал да другим подменил, а настоящий-то отдал сыну своему Николаю… Пояс-то и стал из рук в руки переходить, да только не в те, в которые надобно было!» Знали мы с братом Василием все это, да посуди, княже, сам, какое нам до того дело было?! Дал пояс Василию отец невестин – и делу конец… Сижу я, кипит у меня на душе… Вижу, и Василий побелел, как мука… Я и говорю: «Не знаю, что люди болтают, а только пояс наш!… Не нашли, не утаили мы его: по рядной брату достался!» Посмотрела на нас на всех тетка-княгиня и говорит: «А в чьих же руках, боярин, должно поясу-то быть?…» – «Рассуди сама, княгиня-матушка,- отвечает ей Кошкин,- по рядной [154]великому князю Дмитрию он шел… Коли б не украден был, старшому сыну достался бы, великому князю, покойному Василию Дмитриевичу… А от Василия Дмитриевича кому же, как не князю великому, старшому сыну, Василию Васильевичу поясом володеть?» Князь Дмитрий на минуту прервал свой рассказ. Лицо его было искажено волнением и злобой. Судорожным движением руки он расстегнул шитый ворот своей алой рубахи; несколько мелких жемчужин скатилось по его кафтану на пол…
– Тут-то, друже, и начался позор наш… Княгиню-тетку от жадности перекосило всю. Встала она молча из-за стола, подошла к брату Василию да и говорит: «Покажь-ка пояс-от, племянничек любезный: плоха я на глаза-то стала!…» Вижу, Василий дрожит весь, я ему глазами этак показываю: не снимай, мол!… А тетка опять: «Не ломайся, племянничек дорогой: не сымешь сам – силой велю снять!…» Не выдержал я, вскочил с места даи стал рядом с братом Василием. «Как так,- говорю,- тетушка, силой велишь снять? Украли мы, што ль, его у тебя?! Не сымай, Василий!» – говорю я брату. А княгиня-тетка словно взбеленилась. «Воры вы,- кричит,- оба, и отец вор был, да и невестин отец вор! Воровская и честь вам!… Снять,- кричит,- пояс с него: сыну моему владеть им по праву!» Поднялась, друже, свалка… все на нас с братом… Сняли пояс с Василия, нас на двор вы толкали…, Господи! Сраму-то, сраму-то что было!…
Князь Дмитрий умолк и в отчаянье схватился руками за свою кудрявую голову. Видно было, что он наяву переживал весь позор той минуты…
– Хоть и велик срам-то был, а все же то было дело семейное, свое, домашнее…- задумчиво проговорил князь Иван,- ныне на все земли и царства великий князь московский позор принял!… Неужто так-таки и отдаст он Москву татарве?!
– Чего не отдать, коли, почитай, отдал уже! Сотен пять царевичей всяких да мурз из Орды привел с собою!- махнул рукой Дмитрий.- Отчину свою, наследие великого князя Дмитрия, отдать! Какой же он великий князь московский после того?! Холоп он татарский, и больше ничего! – с горечью добавил Дмитрий.
Два дня тому назад князь Дмитрий Шемяка неожиданно приехал в Козельск. Незадолго перед этим великий князь московский вернулся из татарского плена [155]. Хан Улу-Махмет освободил его за громадный выкуп. Деньгами заплатил великий князь татарам больше двухсот тысяч рублей… С великим князем из Орды приехало много знатных татар. Ходила упорная молва, что кроме денег великий князь отдал татарам все Московское княжество; себе, говорили, оставлял только Тверь…
Такие темные и недобрые вести привез из Москвы Шемяка князю Можайскому…
И они вместе думали и толковали теперь, как спасти от позора русскую землю…
– Неужто для того дед наш весь свой век бился с татарвой, чтоб внук охотой ярмо опять на себя надел?! – говорил Можайский.- Будто кроме Василия нет и других наследников!…
– Знамо, посовестливей Василия найдутся! – подхватил Дмитрий, и в его темных глазах промелькнула насмешка.- Взять хоть бы тебя, княже, с братом…
– Ну, куда уж нам! – совершенно искренно отозвался Можайский, не заметив иронии.- Тебя с братом – другое дело… И по отчине вам выходит!… Особливо тебе: всем взял – и умом и дородством!…
Хозяин говорил то, что думал. В его словах не было ни лести, ни заискивания. Князь Дмитрий прекрасно знал это. Про себя же он был твердо убежден, что коли уж садиться кому на московский стол, то только ему, Дмитрию…
