Николай Абин - Прыжок самурая
Потом допросы прекратились. Павел целыми днями лежал, глядя в потолок. Он не притрагивался к тюремной баланде и только изредка просил пить.
В одну из ночей его удивила тишина, стоявшая в коридоре. «Ах да… – вспомнил он. – Завтра 23 февраля, праздник у них…» Убаюканный тишиной, он заснул.
Ему приснилась мама. Она давно уже не приходила к нему во сне. «Паша, сынок», – позвала она. Ласковые руки обхватили его и посадили на качели. Качели стали раскачиваться. На минуту ему стало страшно, но мама стояла рядом. «Не бойся, сынок, – нежным колокольчиком прозвучал ее голос. – Не бойся, мой маленький, я всегда буду с тобой». Он взлетал высоко-высоко, выше кустов сирени, растущих в их саду. Его маленькая детская душа замирала от восторга. И вдруг веревка лопнула. Мелькнуло растерянное лицо мамы и рассыпалось на мелкие кусочки.
Пробуждение оказалось внезапным. Грубая рука бесцеремонно трясла его за плечо.
– А ну вставай! – гаркнул надзиратель.
Павел с трудом сполз с нар. В двери маячили комендант и еще кто-то в белом.
«Все? Неужели конец?!» – пронзила его страшная догадка.
– Давай пошевеливайся! – прикрикнул комендант.
Он торопился, после «заторможенного белогвардейца» ему предстояло «сактировать» еще четверых.
Превозмогая боль в спине, Павел распрямился и шагнул к Хосе, но надзиратель бесцеремонно вытолкнул его в коридор. Конвой взял Павла в плотное кольцо и повел к лифту. На этот раз кабина остановилась в подвале.
Они вышли на тесную площадку, где была единственная дверь. Комендант нажал кнопку, и дверь бесшумно откатилась в сторону, из темного провала потянуло прогорклым запахом пороха.
– Вперед! – Грубый окрик и ощутимый толчок в спину заставили Павла шагнуть вперед.
Ноги скользили по стертым ступеням.
«Не бойся, мой маленький, я всегда буду с тобой», – снова услышал он голос мамы.
За спиной сухо щелкнул затвор, и он полетел навстречу слепящей тьме.
Глава 21
«Центр – Пилигриму
О результатах вашей с Саном работы доложено Верховному Главнокомандующему. Она получила самую высокую оценку. С учетом того, что основные цели операции достигнуты, дальнейшее ваше пребывание в США нецелесообразно. Контроль за последующим развитием ситуации будет осуществлен через оперативные возможности Грина. В связи с этим в кратчайшие сроки проведите необходимые мероприятия по зашифровке контактов и доложите о готовности к возвращению в Центр. Канал вывода подготовит Грин. Ему даны соответствующие указания.
Кроме того, на вас возлагается задача особого характера по обеспечению негласной поездки Сана в Москву для встречи с руководством и вручения ему высокой правительственной награды…»
Серый клочок пепла – все, что осталось от внеочередной радиограммы Центра, – давно остыл, а Израиль Плакс так и сидел кресле. Он не ощущал холода сырой и неуютной вашингтонской квартиры, служившей ему временным прибежищем, не замечал полумрака, сгустившегося в комнате, не слышал тяжелого гула города за окнами – внутри него была абсолютная пустота.
Прошло чуть больше двух месяцев, как судьба вырвала его из заметенного снегом лагерного барака и бросила в бурлящий водоворот невероятных событий. Еще совсем недавно то, что им предлагалось в кабинете начальника разведки Павла Фитина, казалось фантастикой: слишком дерзким выглядел замысел предстоящей операции, расчет которой строился на возможностях одного человека – Сана.
Да, его талант аналитика, необыкновенное обаяние и влиятельные связи значили много, но что он один мог сделать в той схватке демонических сил, которые пробудила война. Зародившись под мрачными сводами мюнхенских пивных, германский фашизм быстро набирал силу. Вскормленный врагами большевиков, этот «сумасшедший Гитлер», каким он казался многим, быстро превратился в ненасытное и кровожадное чудовище. Опьяненный безнаказанностью, он вскоре набросился на своих беспамятных благодетелей.
Одной из первых была растоптана гордая и заносчивая Франция. Одряхлевший «британский лев» отполз на острова и изредка позволял себе огрызаться из песков африканских пустынь. Сокрушительный разгром японцами военно-морской базы в Пёрл-Харборе и стремительное наступление на Филиппинах и в Бирме ввергли в шок американцев.
В какой-то момент казалось, что силы зла необоримы. Гитлер, Муссолини и Хирохито уверовали, что сумели перехитрить Сталина, Рузвельта и Черчилля в той циничной и многоходовой игре, где каждый норовил урвать себе кусок побольше за счет другого. В начале декабря в Берлине, Риме и Токио заговорили о переделе мира в свою пользу как уже решенном о деле. Болтавшиеся между странами Оси и их противниками Турция с Ираном, боясь опоздать к дележу, бросились обивать пороги в Берлине и Риме. Турецкие янычары принялись точить свои ятаганы, готовясь к нападению на советское Закавказье, но этим планам не суждено было сбыться. Неожиданное и стремительное наступление Красной армии под Москвой отбросило вермахт на сотни километров на запад и вынудило перейти к глухой обороне.
Униженная и оскорбленная вероломством Японии Америка быстро пришла в себя после шока Пёрл-Харбора и со всей яростью обрушилась на противника. Армия солнцеликого втягивалась в затяжные бои по всему Тихому океану и уже не помышляла о сиюминутном захвате Дальнего Востока и Сибири. На гневные и требовательные призывы своего союзника Гитлера ударить в спину русским Хирохито отвечал типично восточным многоликим лицедейством. Впервые за все время войны чаша весов качнулась в сторону союзников по антифашистской коалиции.
Свой скромный вклад в этот первый успех сделали и они с Саном. Скупая похвала Центра свидетельствовала об этом, и все же нарастающая тревога не давала Плаксу покоя. Он снова и снова возвращался к одной и той же мысли: «Почему Центр так спешно отзывает меня в Москву? Хотя… Как будто все понятно, задание выполнено, операция завершена… Но зачем так резко выдергивать Сана? Зачем?»
И. В. Сталин выступает на пленуме ЦК в Кремле
На память невольно приходила операция «Утка», связанная с ликвидацией в Мексике заклятого врага Сталина – Троцкого. После его устранения на Западе поднялся невообразимый шум. И хотя «ревнивец» Рамон Меркадер, размозживший ему голову ледорубом, начисто отрицал причастность к НКВД (дескать, «блудливый Лев» домогался невесты Рамона Сильвии Ангелоф), журналисты и политики не уставали твердить о «руке Москвы». Это спровоцировало в Мексике невиданную «охоту на ведьм», и Центр был вынужден отозвать в Москву руководителя операции Эйтингона и еще нескольких «подсвеченных» агентов. Вскоре их принял сам нарком НКВД и вручил награды. И это было понятно: заклятый враг товарища Сталина и советской власти наконец замолк навсегда.
В нынешней операции заслуги Сана были не меньшими, и он, несомненно, заслуживает самой высокой награды, размышлял Плакс. Но почему поездка в Москву должна проходить в пожарном порядке? Не понятен и вывод Сана по каналу НКВД через Ахмерова. Безопаснее это было бы сделать через Поскребышева, чьи старые, годами отлаженные коминтерновские связи в случае возможных осложнений практически полностью исключают нанесение ущерба репутации его друга.
И чем чаще он задавался подобными вопросами, тем сильнее мучило его беспокойство. Более того, оно обрело вполне зримые черты человека, одно воспоминание о котором заставило Плакса поежиться. Тогда, в кабинете Фитина, под взглядом холодных глаз наркома он ощутил себя тряпичной игрушкой в руках безжалостного кукловода, рассчитывавшего изумить публику. Задуманная Берией грандиозная мистификация полностью удалась, и теперь, когда все было решено, инстинкт самосохранения подсказывал Плаксу, что могло ожидать в Москве и его, и Сана… Во всяком случае, не награда, о которой говорилось в радиограмме. Они слишком много знали и тем самым подписали себе неизбежный смертный приговор…
Израиля захлестнула отчаянная горечь, но потом в нем снова заговорил разведчик. Как профессионал, он трезво оценивал особую деликатность затеянной Берия большой
политической игры и те громадные риски, которые сопровождали ее. В случае их с Саном провала возникли бы самые нежелательные последствия для советско-американских отношений. Рузвельт никогда бы не простил Сталину того, что его банально, как в карточной игре, использовали втемную. И потому нарком по-своему прав – война безжалостно отметает в сторону чувства и эмоции, она требует жертв.
Плакс не мог сомкнуть глаз до глубокой ночи. Не помогла даже изрядная порция бренди, и только перед рассветом, когда пришло решение, ему удалось забыться в коротком и тревожном сне. С первыми звуками улицы он проснулся, быстро привел себя в порядок и, наскоро перекусив, принялся собирать чемодан. Затем тщательно осмотрел комнату, письменный стол и шкаф, убрал те следы, что могли бы натолкнуть на мысль о существовании советского разведчика, спустился вниз и отдал ключи консьержке.
